История нравов России - Виталий Поликарпов

И верно пишет В. Купер в своей книге «История розги», что «этот паривший некогда кулак пережил и до настоящего времени, позорное наследие перешло и к нам, и долго еще русскому обществу и народу бороться с последствиями рабства и былых насилий» (109, 153). Такого рода нравы пережили крушение крепостного права, преодолеть их оказалось очень трудно. О насилии и взяточничестве в провинции сообщает и А. И.Кошлев, бывший в 40‑х годах прошлого века предводителем уездного дворянства. Он рассказывает о весьма богатом старике–помещике, который в течение 18 лет был уездным предводителем дворянства и прославился своим самоуправством и плохим обхождением с крестьянами и дворовыми людьми. «Он был несколько раз под судом: но по милости денег всегда выходил чистым из самых ужасных дел. Он засекал до смерти людей, зарывал их у себя в саду и подавал объявления о том, что такой–то от него бежал. Полиция, суд и уездный стряпчий у него в кабинете поканчивали все его дела» (234, 79). И самое интересное, что этот помещик был очень набожен, не пропускал ни обеден, ни заутрень и строго соблюдал все посты, а людей приказывал сечь между заутреней и обедней по праздникам (не следует забывать, что в императорской России на долю религиозных праздников приходилось 160 дней в году). Более того, ему вздумалось получить пряжку за 35-летнюю беспорочную службу, однако неблагоприятные для этого отметки в его служебном формуляре служили, казалось, неустранимым препятствием. Но деньги всемогущи — всего–навсего 20–30 тысяч рублей, и в царствование Николая I грудь самодура украсила желанная пряжка за беспорочную службу.

В качестве другого примера А. И.Кошелев приводит деяния помещика Ч., бывшего майора, пользовавшегося уважением среди дворян, но жестокого в обращении с крестьянами и дворовыми. Сам по себе он не был злым человеком, его жестокость проистекает от стремления научить своих крепостных порядочной жизни, это он считал своим священным долгом. «Майор Ч., как старый военный служака, особенно любил военную выправку, и у него крестьяне и дворовые люди являлись все с солдатскими манерами. Жаловаться на помещика никто не смел, и житье людям было ужасное. Так, при земляных работах, чтобы работники не могли ложиться для отдыха, Ч-ов надевал на них особого устройства рогатки, в которых они и работали. За неисправности сажал людей в башню и кормил их селедками, не давая им при этом пить. Если кто из людей бежал, то пойманного приковывал цепью к столбу… Брань, ругательства и сечение крестьян производилось ежедневно» (234, 81). Такие случаи отнюдь не были единичными в данном уезде, они типичны для всего провинциального дворянства и весьма ярко характеризуют его жестокие нравы, что потом и откликнулось в еще большей жестокости крестьян по отношению к дворянам в революцию 1917 года.

Провинциальный дворянин, привыкший жить на всем готовом, оказался не подготовленным к обострившейся экономической борьбе, которая развернулась в России после отмены крепостного права. Многие дворяне были выбиты из наезженной колеи привычного образа жизни; чтобы выжить в новых условиях, они хлынули в Петербург и заняли все возможные места в его структуре. С. Чериковер в своей интересной книге «Петербург» пишет: «Они теперь накинулись на канцелярии, департаменты, на всякие должности в главных управлениях, в банках, и акционерных обществах… Мало–помалу они обосновались здесь… и живут, всюду бросаясь в глаза, составляя значительную часть населения Петербурга (8,9 %)… Из их среды выбираются члены Государственного Совета, министры, главноначальствующие, директора департаментов; ими заняты все выдающиеся должности при Дворе, они поставляют дипломатов за границу и высших чиновников в провинцию; их представители наполняют гвардейские полки, флот и привилегированные высшие и средние учебные заведения Петербурга» (305, 90–91). Одни из них тянулись ко двору императора, им был присущ снобизм и замыкание в своем узком кругу, другие постепенно освобождались от сословных предрассудков и порочных нравов, общались с неродовитой интеллигенцией, в общении с представителями других слоев и классов были просты, деликатны и безыскусственны.

Раздел 5. Офицерская корпорация

Свои нравы были присущи офицерской корпорации с ее кодексами чести, сформировавшимися на протяжении длительной истории нашего отечества. Здесь следует учитывать то существенное обстоятельство, что служилое сословие (дворянство), чьи истоки восходят к княжеской дружине, приобретало нравственные качества, выражающиеся и в нравах, в кровавых столкновениях с кочевыми народами, которые волнами накатывались на Русь из глубин Азии. Нет ничего удивительного в том, что «Россия в течение всей своей многовековой истории жила в режиме сверхвысокого давления извне…» — подчеркивает Ф. Нестеров этот колоссальный по своим последствиям факт (179, 11). Это создало в стране атмосферу осадной крепости, чрезвычайного положения, которое в сочетании с унаследованным от татаро–монгольского ига рабством наделило самодержца поистине абсолютной властью. Ведь гигантская работа по поддержанию безопасности границ государства требовала такого же напряжения, что и война, поэтому в конечном счете дружина превратилась в особое сословие поместного дворянства, полностью зависящего от государя (212, 35–36). Государи, как известно, могли казнить и миловать, могли щедро одарить, пожаловать кубок вина, кафтан или шубу с царского плеча, оружие и пр. Именно в таких условиях сложился кодекс чести служилого сословия, покоящийся на принципе личной преданности, верности присяге, долгу, когда государь олицетворял Отечество.

Этот исторически сложившийся кодекс чести оказал большое влияние на ратные дела, на мужественную борьбу наших предков с различного рода захватчиками. Однако лежащий в его основе принцип личной преданности государю («за государем не пропадет!») являлся не только источником воинской доблести и геройства, но «и одновременно лакейского лицемерия, подлого прислужничества придворных, всех и вся развращавшего, требовавшего постоянного лицедейства, демонстрации чувств «высоких», коих и кумир и воскурители фимиама могли и не испытывать» (212, 10). И не случайно в 1682 году восставшие стрельцы расправились с боярами, стрелецкими начальниками и приказными дьяками: насилия, вымогательства, взятки приказных и военных начальников способствовали взрыву стрельцовского возмущения.

В допетровскую эпоху ядром войска выступало конное служилое ополчение (т. е. наследственное войско), дополненное полками стрельцов. По своему характеру стрелецкое войско было таково, что в мирное время стрельцы проживали по своим слободам и занимались ремеслами и мелкой торговлей. Понятно, что и господствовавшие в нем нравы не очень отличались от нравов посадского населения, к тому же с военной точки зрения оно больше походило на «поселенное ополчение» (С. Князьков). Поэтому уже со времен Василия III московское правительство нанимало на службу целые отряды иноземной пехоты, и естественно, что Петр Великий свои два первоначально «потешных» полка — Преображенский и Семеновский — построил по иноземному образцу, а они послужили, в свою очередь, эталоном для формирования других полков российской армии.

Наш первый император отдал много энергии созданию регулярной армии, способной противостоять сильным европейским армиям, и в связи с этим выше всего ставил нравственное воспитание армии. Его наиглавнейший завет — «В службе честь» — вошел в плоть и кровь русского офицерства.

Петр Великий этот завет проводил в жизнь прежде всего в Семеновском полку, где он был первым полковником. Во время проведения маневров молодой царь делал так, чтобы все 1250 человек всегда были на одной стороне — это воспитывало у них чувство боевого братства; к тому же всеми средствами предотвращалась «соревновательность», ведущая к соперничеству и недружелюбию (145, 11). По мнению Петра Великого, нравственность воспитывалась на основе дисциплины, отношения офицера к своему долгу и личного его примера служения Отечеству. Со времени его царствования начинает складываться и крепнуть другой воинский кодекс нравственного поведения: «Честь выше присяги!» Формирование офицерского корпуса основывалось на том положении, что воины служат не ради чести и славы своей или императора, а в интересах государства Российского. «Вот пришел час, который решит судьбу Отечества, — обращался Петр Первый к участникам будущей Полтавской битвы. — И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество… А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего» (185, 26).

В свое время Петр Великий отказался от услуг иноземных наемников, так как они во главе с фельдмаршалом фон Круи первыми сдались в плен шведам под Нарвой. Следует отметить, что набранные отовсюду и спешно офицеры–иноземцы оказались непригодными в большинстве своем к военному делу. По аттестации генерала Головина, многие из них были «гуляки великие», другие просто не знали своего дела и «за мушкет взяться не умели» (124, 62). Поэтому русская армия и флот перешли на комплектование посредством рекрутских наборов, причем все дворяне обязаны были служить, за исключением дряхлых стариков, больных и детей.