Диверсанты из инкубатора - Михаил Нестеров

Перед глазами строки доклада:

Тамира Эгипти: рекомендована для работы в группе обеспечения в качестве специалиста по технической разведке и связи.

Михаил Наймушин: рекомендован в качестве командира группы.

Виктор Скобликов: рекомендован в качестве специалиста по разведке, транспорту.

Невольно Матвеев пополнял данные. Скобликов является специалистом в области минирования, разминирования, изготовления взрывчатых веществ. Наймушин – специалист по стрелковому оружию.

У Матвеева под рукой была разведывательно-диверсионная группа – в прямом смысле. Ребята вели разведку, составляли план объекта, анализировали, давали оценку и даже рекомендации бойцам основного подразделения.

Он мог задействовать группу Наймушина, не имеющую боевого опыта, как крайний вариант. Они не имели боевого опыта. С чего-то надо начинать? Им выпала честь начать сразу с генерала. Сразу с предателя. Что, конечно же, частично отмывает их.

Матвеев не сдержал усмешки, когда подумал: «Из двух зол я выбрал меньшее. Теперь мне предстоит выбирать из «меньшинства». Вряд ли в ходе его рассуждений прослеживалась тактика. Он выделил закономерность, которая в конце концов обратила справедливый взор на выпускников «Инкубатора». «У полковника не было выбора». Ему предстояло заплатить за группу Наймушина ровно столько, на сколько она отработает, по классической системе, вывернутой наизнанку: «Вечером стулья, утром деньги».

Матвеев действовал согласно внутренним инструкциям, исключив из беседы Скоблика и Дикарку. Пусть даже они единое целое – пусть, но все же он не хотел стать свидетелем рождения сразу трех реакций – чтобы не засомневаться как в себе, так и в агентах.

Он написал на чистом листе бумаги:

Тамира Эгипти: рекомендована для работы в группе обеспечения в качестве специалиста по технической разведке и связи.

Михаил Наймушин: рекомендован в качестве командира группы; является специалистом в области минирования, разминирования, изготовления взрывчатых веществ.

Виктор Скобликов: рекомендован в качестве специалиста по разведке, транспорту, стрелковому оружию.

Эти три абзаца войдут в отчет, который в случае успеха будет одобрен на самом верху. В этом Матвеев не сомневался. Любые аргументы «против» будут биты вопросом: «Для чего же тогда создавался спеццентр на базе ГРУ?» В случае провала там откажутся: «Мы ничего такого не одобряли».

Матвеев остановился в гостинице на улице Фарини. Несмотря на близость железнодорожного вокзала, откуда с утра до вечера отправлялись и принимались поезда из городов южного побережья Адриатики, эта скромная гостиница свободно дотягивала до трехзвездочной. В его номере туалет, ванная, телевизор, телефон, холодильник. Он отчего-то пожалел, что к халату и тапочкам не прилагается купальная шапочка. Окна номера выходили на охраняемую стоянку и бизнес-центр, где на первом этаже находилась парикмахерская.

Матвеев смотрел в окно, когда в десяти метрах от парковки остановилось такси. Михаил Наймушин вышел из машины, обошел ее сзади и расплатился с водителем через опущенное стекло. Что-то сказал ему, сделав жест рукой. Сдачу оставьте себе, легко перевел Матвеев. В России Михей повел бы себя по-другому: расплатился бы, не выходя из машины, чтобы не встретиться с разъяренным таксистом лицом к лицу на свежем воздухе.

Михей стригся коротко, почти под ноль. «Надо бы порекомендовать ему сделать хоть какую-нибудь прическу, – подумал Матвеев. – Сзади короче, спереди длиннее, виски прямые».

Он встретил агента улыбкой, обменялся с ним рукопожатиями. Пригласив за стол, положил перед ним листок бумаги с рекомендациями. Наполовину скрытый смысл дошел до Наймушина с первых же строк.

– Командир основной группы провалился, – сообщил Матвеев.

– Для меня это не новость, – ответил Михей.

– Объясни.

– Вы приказали сделать закладку с оружием в условленном месте, потом отменили приказ.

«Ну да», – мысленно согласился полковник с Наймушиным.

– Командир арестован, – продолжил Матвеев. – Честно говоря, хотел бы я оказаться на его месте. Он там ничего не решает, а мне приходится распоряжаться вашими судьбами. Был бы я в американской армии, мои действия определили бы как «незаконное использование силы, вооруженное насилие над людьми или собственностью для принуждения или устрашения правительства и общества, часто для достижения политических, религиозных или идеологических целей».[9]

Матвеев продолжил после короткого молчания:

– Сможешь довести до товарищей не мои мысли, а мое настроение?

– Сумею.

– Не торопитесь с ответом. У вас есть выбор – принять мое предложение или отказаться. То бишь послать меня к черту.

– А у вас выбора нет?

Матвеев поднял палец:

– На один меньше, чем у вас.

– Настроение у вас паршивое – я это понимаю. Насчет мыслей ничего не понял.

– Мысли тоже не первой свежести. Я тут рассуждал с позиции команды. Ты же не станешь спорить, что все эти дни мы работали как единая команда? Понимаешь, когда мой выбор пал на вашу группу, я подумал: работа не для подростков, не для взрослых, эта работа для людей. То есть в определенные моменты мне было не до цифр, не до возрастов. Я оперировал сухими строчками из докладов и ваших личных дел. Обучение по программе спецназа, специальный диверсионный курс. Ничего искусственного, в смысле неискреннего. Что отчасти подтвердила Тамира. Она сказала: «В армейском организме искусства вообще не нужны».

– Оправдываетесь?

– Приходится.

– Когда и где вы хотите услышать ответ?

– Здесь. В этом номере. Сегодня.

– Товарищ полковник, вы не расстраивайтесь. Нас учили: «Не можешь поступить разумно, поступай правильно».

«Только в учебном заведении типа «Инкубатора» могли взять на вооружение отвлеченное понятие, оно же теоретическое обобщение опыта, – рассудил Матвеев. – Но в принципе такой подход был верным».

2

Сангалло подумал о своем коллеге – русском руководителе операции. Он легко встал на его место, поскольку сам едва не потерпел фиаско, потому что не работал на официальные силовые структуры, а числился в военизированной частной структуре. Какие шаги он предпринял бы на месте русского резидента? Провал операции – это зачастую конец карьеры, сломанная жизнь, хромая и кривая перспектива, вечные долги. Сангалло намеренно утрировал, чтобы прийти к однозначному выводу. То есть мысленно поставил себя в безвыходное положение. И искал выход. А заключался он в словах генерала Вентуры: «Агенты группы обеспечения выполнили свое задание и отбыли на родину». Тут же припомнил свои шальные мысли: «Агенты точно отбыли на родину? Могли они изрубить предателя Фокина в мелкую лапшу?»

Закладка. Оружия нет на месте. Значит, агенты не выполнили свою миссию до конца. И они здесь. Возможно, после провала Левицкого их эвакуируют запланированным маршрутом.

Сангалло тотчас связался с Вентурой.

– Генерал, мне нужен подробный отчет оперативников вашего аппарата, которые обследовали место закладки.

– Что именно тебя интересует?

– Следы на камнях, на грунте. Была ли попытка спрятать оружие? Возможно, его изъяли после провала Левицкого. А ваши люди констатировали: оружия на месте нет. И все.

– Перезвони мне через десять минут.

Сангалло решил позвонить из машины. Он принял решение еще до связи с Вентурой. После неоправданной критики в свой адрес, которая переводилась иначе и длиннее: некомпетентность человека, сунувшего свой нос в чужие дела, полковник и дальше был намерен действовать на свой страх и риск. Во-первых, чтобы довести это дело до логического конца. Во-вторых, предоставить доказательства своей состоятельности, о которой некогда ходили легенды, но о которых начальство то ли забыло, то ли откровенно на них наплевало. Такого отношения к себе сорокапятилетний полковник просто не мог оставить без внимания. Представься случай поквитаться с обидчиками с короткой памятью, он не засомневался бы ни на секунду.

От Рима до Равенны расстояние составляло триста километров. По скоростным магистралям время в пути не превысит трех часов. Но можно уложиться в два с половиной.

Сангалло позвонил шефу контрразведки из подземного гаража. Он уже сидел в «Ниссане» с открытой дверцей и поджидал соединения.

– Да, это Сангалло. Значит, никаких следов они не обнаружили. Что же, спасибо большое. Еще один камень с души упал, – от этих слов, которые полковник выговорил впервые в жизни, его скривило. – Извините за беспокойство.

Он нажал на кнопку телефона, положил его в специальный кожаный чехол на панели управления и завел двигатель. Отметив время, он поймал себя на мысли, что не успел избавиться от спортивного интереса. Биться об заклад было не с кем, и Сангалло заключил пари со своим отражением в панорамном зеркальце: «До Равенны доеду за два с половиной часа». С этой мыслью он тронул джип с места.