Испытание невиновностью - Агата Кристи

Как бы не так! Шарахнули кочергой по голове, и все – мертвенькая, ничем не лучше других покойников. Не лучше той крашеной блондинки в разбитом автомобиле на Северном шоссе.

Она мертва. Откуда же эта тревога?

Что с ним происходит? Может быть, он просто утратил способность ненавидеть ее, потому что теперь она мертва?

Да, мертва...

Без этой своей ненависти он чувствовал себя потерянным. Потерянным и напуганным.

Глава 12

В своей безупречно прибранной спальне Кирстен Линдстрем заплела некогда светлые, а теперь седые волосы в две тощие косички и приготовилась отойти ко сну.

Она места себе не находила, так ей было страшно.

В полиции не жалуют иностранцев. Правда, она так долго жила в Англии, что иностранкой себя не чувствовала. Но полицейским нет до этого дела.

Доктор Колгари... И зачем он только сюда явился? Принесла его нелегкая на ее голову!

Правосудие совершилось. Она вспомнила Жако и еще раз сказала себе: «Правосудие совершилось».

Она помнила Жако совсем маленьким мальчиком.

Да, обманщик, да, плут. Но какой милый, какой трогательный. Его всегда старались выгородить, никому не хотелось его наказывать.

Как ловко он врал! Это правда, горькая правда. Ему всегда верили, не могли не верить... Злой, безжалостный мальчик.

Доктору Колгари, наверное, кажется, что он все понимает. Как он ошибается! Место, время, алиби, ну и что же! Жако мог легко все подстроить. На самом деле никто не знал Жако так, как она.

Если бы она им рассказала, какой был Жако, разве ей бы поверили? И вот... завтра. Что же будет завтра? Явится полиция. А у всех такой несчастный вид, смотрят друг на друга с подозрением. Не знают, чему верить, чему нет.

Она так их всех любит, так любит. И знает о них больше, чем кто-либо. Больше, чем миссис Аргайл. Та была одержимая мать. Они были для нее только ее детьми, ее собственностью. А Кирстен в каждом из них видела личность со всеми недостатками и добродетелями. Будь у нее свои дети, она, возможно, тоже смотрела бы на них как на собственность. Но она не сходила бы так из-за них с ума. Ее любовь принадлежала бы в основном мужу. Мужу, которого у нее никогда не было.

Она не понимала таких, как миссис Аргайл. Помешана была на детях, на чужих детях, а мужа для нее вроде бы и не существовало. Мистер Аргайл достойный, прекрасный человек, такого днем с огнем не сыщешь. А она им пренебрегала, ей дела до него не было. Ну и, конечно, не замечала, что у нее под носом делается. Что секретарша – очень хорошенькая и, главное, очень женственная. Ну что ж, пожалуй, ему еще не поздно... Или теперь уже поздно? Ведь убийство снова явилось на свет Божий, а мы-то думали, что погребли его. Осмелятся ли они теперь соединить свои судьбы?

Кирстен сокрушенно вздохнула. Что будет с ними со всеми? С Микки, который всегда питал неодолимую, болезненную ненависть к своей приемной матери. С Эстер, такой неуверенной в себе, такой не приспособленной к жизни. Она ведь только-только обрела спокойствие, познакомившись с этим славным молодым доктором. С Лео и Гвендой, у которых был и мотив для убийства, и, если смотреть правде в глаза, возможность его совершить. И он и она наверняка это понимают. Что будет с Тиной, с этой маленькой, вкрадчивой кошечкой? С эгоистичной Мэри, которая, пока не вышла замуж, казалась совсем бесчувственной, настоящей ледышкой...

Кирстен и сама поначалу была в восторге от своей хозяйки. Сейчас она уже не помнила точно, когда перестала ею восхищаться. Когда раскусила ее и поняла, что ей на самом деле нужно. Самоуверенная, властная, эдакое ходячее воплощение всеобщей благодетельницы. На ее лбу будто было написано: «Я лучше всех знаю, что хорошо, а что дурно». А ведь даже матерью им не была! Роди она ребенка, наверное, сохранила бы хоть каплю смирения.

Но зачем думать о Рейчел Аргайл? Рейчел Аргайл мертва.

Надо думать о себе... и о других. И о том, что будет завтра.

* * *

Мэри проснулась как от толчка.

Ей привиделось, что она – маленькая девочка и снова в Нью-Йорке.

Странно. Уже столько лет она не вспоминала о том времени.

Удивительно, что она вообще что-то помнит. Сколько ей тогда было? Пять? Шесть?

Ей приснилось, будто из отеля ее забрали домой, в теткину квартиру. И Аргайлы в конце концов отплыли в Англию без нее. Гнев и ярость охватили ее, но через минуту-другую она поняла, что это только сон.

Как восхитительно все было. Ее посадили в автомобиль, потом в отеле она вознеслась в лифте на восемнадцатый этаж. Просторный номер, шикарная ванная комната. Ей впервые открылось, как много всего можно иметь, если ты богат. Вот бы остаться здесь, и чтобы все это принадлежало ей – навеки...

Добиться этого оказалось совсем несложно. Единственное, что ей пришлось сделать, это разыграть чувствительную сцену. Ей это далось с трудом, так как чувствительность не в ее натуре. Но она справилась. Ай да умница, славно устроилась на всю жизнь. Богатые родители, платья, автомобили, пароходы, аэропланы, целый штат прислуги, дорогие игрушки. Волшебная сказка стала явью...

Жаль, что появились другие дети. Война, что поделаешь. А может, они появились бы в любом случае. Эта ее ненасытная материнская любовь! В такой любви есть что-то неестественное... что-то звериное.

Она всегда чувствовала легкое презрение к своей приемной матери. Какая тупость – подбирать детей из социальных низов! С преступными наклонностями, как у Жако. Психически неуравновешенных, как Эстер. Жестоких, как Микки. А Тина, та вообще полукровка! Надо ли тут удивляться, что все они дурно себя ведут. Хотя, по правде говоря, не ей обвинять их в непослушании. Она сама не лучше. Ей вспомнилось, как она познакомилась с Филипом, лихим молодым летчиком. Как недовольна была мать. «Ох уж эти поспешные браки. Подожди, пока кончится война». Но она не захотела ждать. Силы воли у нее было не меньше, чем у матери. Кроме того, ее поддержал отец. В общем, они с Филипом поженились. А война вскоре закончилась.

Она хотела, чтобы Филип принадлежал только ей одной, и надеялась освободиться от материнской опеки. Но ее планы рухнули, – по вине судьбы, мать тут была ни при чем. Вначале крах финансовых предприятий Филипа, потом еще более страшный удар – полиомиелит и паралич. Когда Филипа выписали из госпиталя, им пришлось вернуться в «Солнечный мыс». Казалось, теперь хочешь не хочешь, а их дом будет здесь. Филип спустил все свои деньги, а содержание, которое предоставляли ей попечители, было невелико. Она просила, чтоб его увеличили, но в ответ услышала, что было бы разумнее какое-то время пожить в «Солнечном мысе». Но она воспротивилась: не хотела, чтобы ее Филип тоже стал «ребенком» Рейчел Аргайл. Заводить своих детей она не пожелала – ей нужен был только Филип.

Но выяснилось, что сам он совсем не прочь поселиться в «Солнечном мысе».

– Так и тебе будет легче, – сказал он, – Потом, там постоянно кто-то гостит, все-таки развлечение. К тому же мне всегда было приятно общество твоего отца.

Почему он не захотел быть только с нею, ведь она только об этом и мечтала? Почему ему нужен был еще кто-то – то ли ее отец, то ли Эстер?

Мэри чувствовала, как ее захлестывают волны бессильного гнева. Мать, как всегда, добилась своего.

Но насладиться своей победой ей не довелось... не успела...

И вот теперь снова начнут ворошить прошлое. Зачем, о Господи, зачем?

И почему все это так удручает Филипа? Зачем ему вмешиваться в то, что его совсем не касается? Зачем расспрашивать, выяснять, ставить кому-то ловушки?

И что это за ловушки он выдумал?

* * *

Лео Аргайл смотрел, как тусклый серый утренний свет медленно наполняет комнату.

Он очень тщательно все обдумал. Он совершенно отчетливо представлял, с чем им – ему и Гвенде – придется столкнуться.

Он попробовал взглянуть на все глазами старшего инспектора Хьюиша. Итак, Рейчел приходит в библиотеку, рассказывает им о выходке Жако, о том, как он буйствовал, как угрожал ей. Гвенда из деликатности удаляется в другую комнату, а он старается успокоить Рейчел, говорит, что она была совершенно права, проявив твердость, что их прежние попытки помочь Жако ни к чему хорошему не привели, и, как бы все ни обернулось, Жако должен смириться с тем, что ему уготовано. Успокоенная, Рейчел уходит.

Гвенда возвращается в его кабинет, собирает письма, которые необходимо отправить, спрашивает, не нужно ли ему чего-нибудь еще. В ее голосе он слышит то, чего не могут передать слова. Он благодарит ее, говорит, что нет, ничего не надо. Пожелав ему доброй ночи, она уходит. Она идет по коридору, потом спускается по лестнице, минует комнату, где сидит за письменным столом Рейчел, и направляется к входной двери. Но никто не видит, как она идет, как выходит из дома...

А он сам остается в библиотеке, один. Проверить, не спускался ли он в комнату жены, никто не может.

Вот и получается – и у него, и у Гвенды была удобная возможность...

И мотив, так как в то время они уже любили друг друга.