Дитя любви - Карен Робардс

– Вы неважно себя чувствуете, Мэгги? Вы даже побледнели, – с беспокойством спросила Эллен Брин.

Мэгги уже открыла рот, чтобы сказать, что все в порядке, но вдруг поняла, что у нее появилась сщси-тельная соломинка. Во что бы то ни стало надо сделать так, чтобы не оставаться наедине с Лайлом. Она знала его характер, и это пугало ее больше всего.

– А ведь я действительно заболеваю. Скорее всего, у меня начинается грипп. Дэвид переболел на прошлой неделе. – И она улыбнулась Лайлу своей лучшей улыбкой. – Думала, что смогу продержаться вечер, но, увы… Боюсь, придется поехать домой и лечь в постель.

– Мэгги, ты действительно так плохо себя чувствуешь? – Баффи едва заметно улыбнулась. Конечно, она будет только рада, если Мэгги уедет, а Ник останется с ней.

– Не хочешь же ты уйти со своего дня рождения? – бросил Лайл. В его голосе прозвучали слышимые только ею предупреждающие нотки. Он понимал, что она хочет ускользнуть от него, но в присутствии гостей ему вряд ли удастся ей помешать.

– Я отвезу тебя домой. – Предложение Ника было неожиданным. Этого она предугадать не могла. Подняв на него тревожный взгляд, она покачала головой.

– Нет, я…

– Я сам тебя отвезу, – перебил Лайл. Будучи слишком уверенным в себе, он даже для приличия не поблагодарил Ника, но то, как напряглось его тело, показало Мэгги, насколько он раздосадован. Или она ошиблась?

– Ты должен остаться с гостями, – твердо ответила Мэгги. – И речи быть не может, чтобы ты тоже уехал. Это будет слишком бестактно. – Затем она бросила на Ника быстрый взгляд. – И я вовсе не хочу портить твое свидание. Я возьму машину Сары, а она поедет с Люси и Гамильтоном. Или с Лайлом. – При этих словах Мэгги посмотрела на мужа.

Всего лишь на мгновение он задержал на ней свой взгляд, но успел сказать этим взглядом, что ее ожидает дома. Затем, чуть улыбнувшись, вежливо произнес:

– Если ты действительно больна, то ехать самой тебе не следует. Ты права: мы не можем уехать оба. – Глаза его торжествующе блеснули. – Типтон отвезет тебя. Извините меня, я позвоню.

Вытащив из кармана переносной телефон, с которым он никогда не расставался, и чуть отвернувшись, Лайл набрал номер. Мэгги понимала – он разрешил ей уехать лишь потому, что был уверен: Типтон отвезет ее прямо домой. Она будет под наблюдением и, кроме того, не сможет сбежать, поскольку все машины уже заперты в гараже. Лайл уедет с приема, когда захочет, в полной уверенности, что найдет дома провинившуюся жену.

Представив, что ее ожидает, Мэгги содрогнулась.

Глава 11

Когда Типтон высадил ее у дома, часы не показывали еще и девяти – необычно раннее время для возвращения с приема. Как правило, гости расходились с такого грандиозного празднества уже под утро. Не сказав Типтону ни слова, Мэгги выскользнула из машины и вошла в дом, водитель – так же молча – наблюдал за ней, пока она не закрыла за собой дверь. Конечно, по приказу Лайла.

Первым делом Мэгги включила сигнализацию: Лайл всегда требовал, чтобы ее включали на ночь. Сложную систему установили, чтобы защитить хранившиеся в домашнем сейфе ценности от взломщиков, но, как подозревала Мэгги, на самом деле с помощью сигнализации Лайл контролировал ее возвращение домой. У его кровати стоял подсоединенный к компьютеру датчик, и всякий раз, когда открывались окна или дверь, он издавал звуковой сигнал, одновременно фиксировалось время подключения и отключения сигнализации. Таким образом, Лайлу будет точно известно, когда она сегодня вернулась и что больше не выходила.

Небрежно бросив пальто в холле на первом этаже – его потом уберет Луэлла, – она направилась в западное крыло, где располагались комнаты Вирджинии. Ей прежде всего хотелось повидать Дэвида.

Поместье было огромным и насчитывало двадцать одну комнату, включая и восемь спален с примыкавшими к ним отдельной ванной и гостиной. Много лет назад, впервые осматривая дом, она испытала благоговейный трепет. Ей было восемнадцать лет, и она уже три месяца прожила с человеком, который с каждым днем становился ей все более и более чужим. Мэгги чувствовала, что совсем не знает Лайла Форреста, хотя по закону считалась его женой.

Но хуже всего было то, что она начинала замечать перемены и в себе самой. Словно глядя на себя со стороны, она видела другую, чужую Мэгги. Чужая женщина в незнакомом, чужом окружении. Это было странное ощущение: дом, муж, ее беременность, она сама – все казалось каким-то нереальным. Порывистая, беззаботная девушка, которая умела смеяться, ругаться и открыто говорить то, что думает, куда-то исчезла. Впервые в жизни Мэгги не могла разобраться, что с ней происходит. Она больше не была Магдаленой Гарсиа, но и Мэгги Форрест тоже не стала.

Она превратилась в ничто, а точнее – в ничтожество. Лайл безжалостно отнял у нее индивидуальность, так же, как когда-то приказал служанке нью-йоркского отеля, в котором они остановились, выбросить ее одежду. А затем он просто вызвал продавщицу из лучшего магазина, чтобы та подобрала для Мэгги полный гардероб, и Мэгги, несмотря на досаду, вызванную таким произволом, вынуждена была признать, что в новых нарядах выглядит великолепно. Чуть позже она с горечью поняла, что душа приспосабливается к новой оболочке куда труднее, чем тело. Как это ни удивительно, но оказалось, что она дорожила теми качествами своего характера, которые теперь так бесцеремонно подавлялись, а осознание того, что Лайл вообще не находит нужным хоть-как-то считаться с ней, было для нее болезненным и сильным ударом.

И все же двенадцать лет назад она была еще слишком молода, слишком многого ей хотелось, слишком ослепительным казалось ей такое невероятное превращение из Золушки в принцессу, чтобы отношение к ней и поступки Лайла вызвали негодование. Ведь когда-то она была бедна, а сейчас вдруг стала так сказочно богата! Не надо думать, чем заплатить за жилье, не надо беспокоиться, на что купить поесть, – одним словом, деньги больше не проблема. Их было много, очень много. Горы денег внезапно отгородили ее от печальной и жестокой реальности мира, в котором она когда-то жила. Все заботы остались позади, в Другой жизни. У Лайла дома, автомобили, слуги, инвестиции… А значит, как у его жены у нее тоже все это есть. Столь внезапная перемена жизни ошеломила ее и мешала теперь видеть вещи в истинном свете. Как добрый принц из сказки, Лайл спас ее, и она была благодарна. И, если принц требует, чтобы она превратилась в достойную его принцессу, что ж, это справедливо.

Однако превращение давалось ей с трудом. Она уже не имеет права гордиться примесью мексиканской крови, наоборот, ей прямо дали понять, что это надо скрывать, потому что так хочет муж. Ее отец – по словам Лайла, пьяница и никчемный человек – не должен появляться в Уиндермире, а в приличном обществе упоминать о нем и вовсе запрещалось. Выяснилось, что она не понимает, как надо одеваться, все эти джинсы и спортивные рубашки, а в особенности блестки и тому подобная мишура для нарядных платьев, неизменно служили предметом презрительных замечаний и насмешек; даже волосы ее были слишком пышными и длинными, и прическу пришлось изменить. Вскоре у Мэгги создалось впечатление, что, так же, как и волосы, ее постоянно подрезают и укладывают, как нужно, как того требуют правила, но, чувствуя, что Лайл прав, она не протестовала: ведь она недостойна быть его женой. Уже одно то, что он вообще женился на ней, расценивалось как чудо.