Год сыча - Александр Аде

– Почти по плечо, мам.

– Ни груди, ни бедер. Головенка махонькая, мордочка кругленькая. Одни глазищи. Вылупит и смотрит. Чебурашка какая-то. Ребенок ребенком, а сама небось… Уверена, ты у нее не первый.

– Почему ты так решила? – интересуюсь с пылающими ушами.

– Сейчас четырнадцатилетние девки с парнями спят. А сколько ей было, когда вы встретились? Двадцать четыре? И жила в общежитии. Представляю, что она там вытворяла.

– Мам, послушай, первую мою жену ты на дух не переносила, чересчур гордая. Вторая, как оказалось, – вообще чебурашка. Ладно, я с ней разойдусь.

– Нет уж, выбрал, так живи.

– Прошу, изложи четко и ясно, какие у тебя претензии к Сероглазке?

– Не знаю, – задумчиво говорит мама. – Возможно, я к ней пристрастна. Да, она веселая, заводная. Но ты… ты настоящий, а она игрушечная. Ей как будто душу забыли вложить.

Собираюсь домой. Мама целует меня, передавая на миг, как вирус, тоску одинокой женщины. Малодушно тороплюсь уйти. Окунаюсь в предосеннюю морось и трогаюсь в путь, конечная цель которого – однокомнатная квартирка в блочной двенадцатиэтажке. Мой дом. Моя маленькая крепость.

– Ты что, у матери был? – интересуется Сероглазка, едва переступаю порог квартиры.

– Угу. А ты откуда узнала?

– Догадалась, – загадочно бросает Сероглазка, поражая меня своей прозорливостью. И по ее тихому сопению понимаю, что она еще многое могла бы сказать, но не хочет испортить со мной отношения.

Вот так и живем. Я протянулся между двумя родными женщинами, как мост между враждебными берегами. Странный мост, нелепый и бесполезный…

Уединившись на кухне, набираю номер мобильника Акулыча и слышу рокочущий басок:

– У трубы.

– Огромная просьба, друг…

– Которая по счету?

– Извини, вину искуплю кровью.

– Пивом!

– Заметано. А теперь растопырь ушки. Возле Широкого тракта обнаружено тело парня лет тридцати. Наркоман. Умер вроде от передозы, но есть подозрение, что ему слегка помогли вознестись на небо. Нет ли в ментовке сведений на этот счет?

– Вона, да ты уже убийствами занялся, несчастный! Тады так. Никакой от меня информации, пока собственными глазами не увижу твое завещание, по которому мне полагается ящик пива. Ишь, какой шустрячок. Тебя пришьют, как пуговичку на гульфик, а мне – шиш?

– Замечаю, юмор у тебя с каждым годом становится все интеллектуальнее и тоньше.

– Зато ты… Ох, блин, чуть в бензовоз из-за тебя не в… Была бы сейчас маленькая Хиросима.

– Еще просьба.

– Еще?! Да ты оборзел до предела!

– У этого пацана имеется брат. Вроде бы крутой бизнесмен. Мне нужен его телефон. Домашний, офиса, без разницы.

– Бусделано.

– И самое последнее. Не пропадали в нашем городке за последние года полтора девочки с верхним образованием? И – не находили за это же время трупики юных наркоманок, померших от передозы?

– Мама дорогая! Вот теперь ты меня достал, кровосос! Я тебе кто, мальчик на побегушках?.. Ждите ответа…

Сероглазка спит, завернувшись в одеяло, а я бесцельно торчу на кухне, глядя в заоконный мрак, где желтым зрачком мигает светофор, точно у него нервный тик, да светится вдалеке вывеска аптеки.

Я безгранично верю в судьбу и твердо убежден: нет ничего случайного в подлунном мире. И теперь мне яснее ясного, что Клык был орудием судьбы, направившей меня на поиски сгинувшей Леточки. Когда эти поиски привели к Серому, я по дурости не осознал, что мне дано прямое и четкое указание. И тогда меня будто ненароком свели со скрипачом Чукигеком, еще раз показав цель и подтолкнув к действию. Ну что ж: «О, мысль моя, отныне ты должна кровавой быть, иль прах тебе цена!»

* * *

22 августа. Среда. Трещит-звенит мобильник, и хорошо смазанный насмешливый голос начинает с грубоватой шутливостью:

– Я тебя не на горшке застал, детектив задрипанный?

– За рулем, обалдуй.

– Зачем так сурово, барбос? Ты вовсе не такой обалдуй, каким кажешься спервоначалу. Даже за рулем. Теперь о деле. За прошлый и ентот год пропали пять высокообразованных барышень. Две из них потом нашлись, скапутились от передозы. Причем и у них, и у твоего паренька (заметь, как я плавно и ненавязчиво к нему перетек) насильственная смертяшка не просматривается ну никак. Не рассчитали удовольствия – и кранты. Что, съел?

Теперь касаемо конкретно твоего пацана. Рядом с Широким трактом воздвигают очередную небоскребу. Притопали с утречка строители – ребята из солнечного Таджикистана – а он сидит, красавчик, к бетонному заборчику привалился и вроде дремлет. А рядом шприцы. Видать, здорово приспичило, ежели до дому не дотерпел.

Братан пацана действительно шишка, президент алюминиевого холдинга. Кого хошь в бараний рог согнет. Предупреждаю, пижон, не нарвись на неприятности, мне будет очень тебя не хватать. Записывай координаты…

Подав машину к обочине, чтобы и впрямь в кого-то не врезаться, звоню братану Чукигека.

– Передайте, пожалуйста, – говорю секретарше, – что с ним хочет поговорить его приятель детства Королек.

– Королек? – недоверчиво и насмешливо переспрашивает она. – Это что, псевдоним? А имя у вас есть?

– Моя фамилия Королев, – терпеливо поясняю я, – а Корольком кличут с того золотого времечка, когда в бане подглядывал за голыми тетями и писал в штанишки.

Мои слова ей почему-то не слишком нравятся. Что-то ворча под нос, она переключает меня на босса.

– Привет. Надеюсь, ты еще не забыл наш двор, Щербатого, Верку, Гудка, Серого? Только, пожалуйста, не думай, что я собираюсь замордовать тебя воспоминаниями. Я частный детектив и могу кое-что сообщить о твоем брате.

– Сегодня – нет, – сухо и коротко отвечает Чукигек номер два. – И завтра не получится. Послезавтра, в семнадцать ноль-ноль. Устроит?

Ишь ты, занятой. Ладно, подождем. Спешить нам некуда.

* * *

24 августа. Пятница. Ровно в семнадцать ноль-ноль алюминиевый король принимает меня в своем аскетичном кабинете. Вхожу и столбенею: за столом сидит Чукигек – тот самый, что играл Паганини в гулком подземном переходе, только теперь на нем внушающая почтение униформа бизнесмена. Прежде не замечал, что Чукигеки так схожи между собой.

Начинаю без предисловий:

– Есть в нашем благословенном городке, на улице Котовского некий спортивно-оздоровительный комплекс. Заправляет им бизнесмен, депутат городской думы и прочая, которого ты наверняка знаешь по кличке Серый – в детстве он жил с тобой в одном доме, только в другом подъезде.

Как подозреваю, в укромном уголке комплекса, надежно скрытом от глаз посторонних, собираются вип-персоны. Услуги стандартные: бассейн, сауна, коньячок. А на закуску – девочки. Причем не рядовые потаскушки, а наркоманки из интеллигентных семей. Держат девчонок взаперти в твоем бывшем доме на Стахановцев, 31-а, как раз под квартирой, где когда-то жила ваша семья.

Делаю паузу. Постная физиономия Чукигека номер два бесстрастна, как у Чингачгука Большого Змея. Я продолжаю:

– Когда проститутки подсаживаются на иглу слишком уж основательно и теряют товарный вид, им устраивают передозу. Только за последние полтора года двух барышень – отработанный материал – отправили таким манером в заоблачный бордель.

Мало того, зная зашкаливающие амбиции Серого, смею предположить, что девчонок заставляют толкать наркотики клиентам. Больших людей сразу на иглу не посадишь, а постепенно, между вином, нежностями и сексом – самое то. Сначала, допустим, девочек нарядят красавицами из гарема, будет дымиться кальян, где в табачок для полного кайфа подмешана травка. А там уже и на серьезную наркоту можно переходить. Тогда и бабки Серому закапают обалденные, и городская верхушка бизнеса, и политики у него в кулаке.

– Какое отношение вышесказанное имеет к брату? – кисло интересуется Чукигек.

– Женя отоваривался наркотой в квартире номер два по Стахановцев, 31-а. В той, где держали девочек-проституток. Уверен, на иглу его посадили ребята Серого. А когда ему не стало хватать денег на «колеса», предложили отрабатывать дозы своим телом: среди клиентов Серого есть и представители нетрадиционной секс-ориентации. Женя отказался, возможно, пригрозил, что пожалуется… хотя бы тебе. И его убрали. Привычным способом: передоза.

– Почему ты решил, что его убили?

– Во-первых, обнаружили тело у черта на куличках. Что Женя там забыл? Уколоться он преспокойно мог у себя дома. В тепле и уюте. Во-вторых, как я уже сказал, так Серый избавляется от ненужного материала. Или опасного. Твой брат, полагаю, стал для них опасен и…

– Женя избрал стиль жизни, который неумолимо ведет к ранней смерти, – отрезает Чукигек. – Если бы он не сел на иглу, то спился бы или погиб от ножа. И я, и родители пытались вылечить его. Напрасно. Его устраивал такой способ существования. Я предлагал ему свою помощь, но он не принимал ее из гордости. Догадываюсь: ты хочешь натравить меня на Серого. Месть за брата. Но если некто любит, играя, резать себя бритвой, то однажды не рассчитает и истечет кровью. Серый и подобные ему – такая бритва. Не возьмешь в руки, останешься жив и здоров. Стоит ли винить бритву за то, что человек по глупости зарезал сам себя?