Безвременье - Влас Дорошевич

— Где пропадаете? Акции идут в гору.

Слава Богу!

7-го сентября.

Караул! Пожар! Катастрофа! Всемирный потоп! Всё погибло. Разрушено. Ничего нет.

Нефть… фонтаны… Кюба… Эрнест… акции… ничего… ничего… не существует.

Сейчас получил из дома письмо.

Жена пишет:

«Наконец, узнала истинную причину, почему огурцы провоняли».

Чёрт тебя узнавать просил!

«Оказывается, эта дура Афимья, когда капусту в погреб спускали, раскокошила бочку с керосином, который был куплен на зиму, и вышибла днище. Оттого и огурцы теперь погибли, и земля около кладовки керосином пропиталась, и даже варенье»…

Потонуть тебе в твоём варенье.

Кинулся к Кюба, мёртвый, прямо мёртвый, повалился на диван.

— Всё… всё… погибло… днище… — только и говорю.

Отпоили водой.

— Что случилось? — спрашивают.

Рассказал всё толком.

Расхохотались.

— Только-то?

— Как, — говорю, — только? Чёрта вам ещё?

— Велика, — говорят, — важность! Акции, и даже все уж учредительские, проданы. Вот они, денежки-то.

— Да что ж делать теперь? Делать что?

— Как что делать? Рыть будем. Ну, нефти нет, — может быть, другое что есть. Может, там золото есть. Почём знать? Денег не хватит, — дополнительный выпуск акций можно сделать. Ты чем нюнить-то, садись-ка вот, ходатайства о выпуске облигаций подписывай. Облигации теперь надо выпускать. Вот что.

Подписал. Величественно!

Опять день без числа.

Живу. И промышленность, чувствую, живёт. Ведь подумать только, как это оживит Рязанскую губернию! Ах, Петербург! Обо всей России думает!

Французы (Франко-русская повесть) 

I

Как-то в средине июля я прочёл в «Figaro»:

«Вчера в Париж приехал из Крыжополя русский генерал Пупков».

А «Gaulois», который конкурирует с «Figaro» из всех сил, сообщал:

«Россия и Франция! Вчера ровно в 8 час. 20 мин. утра с экспрессом прибыл в Париж наш гость, знаменитый русский генерал Пупков. Генерал приехал прямо из известного города Крыжополя, где он имеет свою резиденцию».

«Intransigeant», сообщая ту же новость, добавлял:

«На вокзале при встрече не было никого из правительства. Отлично спят эти изменники, которые называются министрами!»

В 3 часа, по обыкновению, вышла «La Patrie», — и весь Париж огласился воплями:

— Подробности о генерале Пупкове! Требуйте «La Patrie»! Подробности о генерале Пупкове!

На бульварах чувствовалось возбуждение.

— Ну, теперь, когда генерал Пупков приехал, всё объяснится! — говорили за столиками.

«La Patrie» расходилась в двойном количестве экземпляров, и когда я вернулся домой, моя консьерж была вся в слезах.

— Что случилось?

— Ах, сударь, что будет с нашей бедной Францией! Куда ведёт её теперешнее правительство! Сударь, я родилась в этом доме. Я живу здесь 50 лет! Я — наследственная консьерж этого дома! Моя мать была здесь консьерж, а за нею я. Я видела всё в своей жизни. Империю, республику, осаду. В нашем доме помещался штаб прусских улан. При коммуне здесь было управление 11 округа. Затем, я видела, как вон у того забора версальцы расстреливали коммунаров. Меня самоё хотели повесить на этом фонаре. Я всё пережила с нашей великой Францией. Но что будет теперь? К чему приведёт нас это правительство? Ах, сударь, видно — вы не читали «La Patrie».

И она подала мне омоченную слезами «Беседу со знаменитым генералом Пупковым».

«Наши утренние confrères’ы[17] сообщили уже о приезде в Париж выдающегося и знаменитого, доблестного генерала Пупкова.

Прочитав это известие, мы, конечно, отправили сейчас же всех наших особых специальных корреспондентов по министерствам.

Увы! Ни в одном министерстве не знали даже о приезде генерала Пупкова. Факт!

— Мы сами только что узнали об этом из утренних газет! — отвечали министры.

Правительство, — как муж, — обо всём узнаёт последним. И таким людям вверена судьба Франции!

Генерал Пупков приезжает в Париж, а правительство ждёт утренних газет, чтоб узнать об этом событии, которое, несомненно, взволнует наших добрых соседей по ту сторону Рейна. Бедный Эльзас!

В виду таких обстоятельств, мы решили лично посетить генерала Пупкова и застали его в скромном номере 5-го этажа Grand-Hotel’я.

Достойна всяческой похвалы эта удивительная скромность русских! Какой контраст с нашими министрами, разъезжающими не иначе, как в отдельных вагонах!

Знаменитому русскому генералу угодно было нас принять. Ему 60 лет, — но на вид не более 50, вероятно, благодаря его скромной жизни. Как Наполеон, он небольшого роста и обладает приятной полнотой. Нам показалось, что генерал Пупков не совсем свободно владеет нашим языком. Но, быть может, это небольшая дипломатическая хитрость: как бы затрудняясь подбирать слова, генерал даёт себе время обдумать ответ.

— Цель вашего приезда в Париж, ваше превосходительство? — спросили мы.

— Осмотреть выставку! — отвечал генерал, тонко улыбаясь.

Мы поняли эту улыбку и, чтоб не настаивать на щекотливой теме, перевели разговор:

— Во Франции знают и любят Крыжополь, ваше превосходительство! — сказали мы.

— Благодарю! — отвечал генерал.

— Не стоит благодарности, Если это не тайна, не потрудитесь ли вы сказать, ваше превосходительство, сколько жителей в этом великом и дружественном городе?

— 515 человек, не считая гарнизонной команды.

Очевидно, это первоклассная крепость. Иначе зачем бы генералу Пупкову иметь там резиденцию?

Не желая показаться нескромными, мы откланялись коменданту знаменитой крепости и спешим поделиться весьма важными дипломатическими сведениями, которые нам удалось добыть. О, русские деятели умеют молчать! Добродетель, которою не могут похвастаться члены нашего правительства!»

— Ну, не бедная Франция? — воскликнула консьерж, когда я кончил чтение «артикля».

За обедом у Ledoyen ко мне подлетел сам хозяин. Во фраке, с розеткой Почётного Легиона в петлице, сияющий:

— Я только что имел честь сам служить генералу Пупкову! О, я сразу его узнал по портрету, напечатанному в «La Presse». Кроки, — но узнать сразу можно. О, такие лица узнаются среди тысяч! Удивительная личность, и как ест! О, вы можете быть совершенно спокойны: генерал Пупков удовлетворён! Он сам сказал «удовлетворён». Monsieur, кажется, русский журналист?

— Ну?

— Не будет ли monsieur любезен дать в свой журнал телеграмму? Я даже приказал записать меню для monsieur. Генерал Пупков имел закуски, как суп — крут-о-по, филе-соль au vin blanc avec des ecrevisses[18]. Пожалуйста, телеграфируйте: avec des ecrevisses. Специальность нашего дома. Caneton Rouannaise au sang! О, какая утка! Coupe St.-Jack генерал Пупков спросил даже два раза. Ваши читатели будут в восторге. Россия порадуется за своего генерала. И всё это орошено Chateau Leoville Poyfere 1878 года. Я даже сделал скидку в счёте. Подал 30 франков всего!

Он вздохнул:

— Что делать! Я француз и патриот! Приходится делать скидки. Я надеюсь, что обед генерала Пупкова обратит внимание правительства, и следующий правительственный завтрак будет поручено сделать мне. Чёрт возьми, должны же ценить.

Тут он нагнулся ко мне и сказал на ухо:

— Теперь генерал Пупков отправился в «Cafe des Ambassadeurs». Конечно, об этом вы не телеграфируйте. А впрочем… Я сообщаю это только вам!

На утро, однако, об этом знал весь Париж.

В 22 газетах в отделе театральных «publicités[19]» сообщалось слово в слово одно и то же:

«„Cafe des Ambassadeurs“, с своей. программой вне конкуренции, продолжает служить местом для rendezvous всего избранного общества. Вчера концерт этого знаменитого учреждения удостоил своим посещением славный генерал Пупков. Великий полководец остался совершенно удовлетворён и много аплодировал гг. Полюсу, Полэну, а также несравненной г-же Отеро, которая всё так же хороша, как и в позапрошлом году».

В следующей заметке сообщалось, что «знаменитый гость Франции посетит сегодня „Scala[“, программа которой отличается также необычайной изысканностью».

А в другом отделе publicités сообщалось:

«Все газеты сообщают, что приехавший теперь в Париж знаменитый герой Пупков отличается необыкновенно свежим цветом лица. Мы готовы сообщить читателям причину этой моложавости знаменитого генерала. Генерал Пупков не моется другим мылом, кроме мыла принцев Конго. В продаже везде!»

В полдень ко мне, запыхавшись, влетел приятель-confrère[20], французский журналист, сотрудник самой республиканской из республиканских газет. Сосланный когда-то даже за крайность убеждений в Каледонию.

Не снимая шляпы, упал в кресло, с трудом отдышался и трагически воскликнул:

— Ничего!.. Решительно ничего!.. Он молчит!

— Кто молчит?

— Друг мой, — схватил мою руку confrère, — я обращаюсь к вашей дружбе. Я требую от неё жертвы. Поезжайте сейчас же к генералу Пупкову…