Человек с Железным оленем - Александр Харитановский

«Если поверить, что есть рай, – благодушествовал он, пересекая фруктовые рощи с журчащими горными ручьями, – то где-то поблизости. Может быть, под этой дикой яблоней и сделали свой первый привал Адам и Ева…»

Неожиданно за увалом раскинулось большое пшеничное поле. А за ним ряды виноградников, бахчи. Глубже кудрявились сады. Значит, где-то близко люди!.. Доехав до виноградников, Глеб увидел пруд, от которого тянулся арык. Вдоль этого арыка и добрался до небольшого села, состоявшего сплошь из беленых и крытых камышом мазанок. Лишь над одним зданием краснела черепичная крыша – новая школа.

На околице велосипедиста вмиг окружили ребятишки. Перемазанные черешней, тараща на чудо-машину глазенки, они бежали следом, поддерживая закатанные до колен штаны. Из-под босых ног взрывалась мелкая и сухая пыль.

Из-за дувала, на котором сушились кизяки, выглянул усатый дед.

– Бачь, яка цаца!

Глеб удивился. На старике, который уже выходил из калитки, свободная сорочка с густо расшитым воротником, шаровары. Ну конечно же, украинец!

Во дворе, куда путника пригласили напиться, все выяснилось. Село называлось Панфиловка, Калининского района. Жили тут, действительно, настоящие украинцы. Глеб с наслаждением пил сладкий, сваренный из сахарной свеклы «узвар» и слушал хозяина.

– Житомирские мы, – рассказывал дед. Пятьдесят рокив назад сюды перекочувалы. На волах! Двенадцать подвод собралось й поихалы на нови земли. До Балхаша с цыганами ихалы, а дале решили уж одни долю шукаты. О цэ место и приглянулось! Главное – вода, криницы, ключи бьют. Та и постройки кой-какие булы. Думалы, забытое село, а выявилось – зимовна стоянка киргизов, называлась Чальдовар. Как они пришлы со своими табунами, побачилы нас – и началась драка! Мы тоди покинули стоянку и ушли дале, за криницы. Це и е наша Панфиловка… Пшеничку сием, буряк, фасоль, сады развели. В последние роки и киргизы начали подселяться. На оседлость переходят…

Когда Глеб выезжал из села, он встретил таких новоселов. Они ехали рядом, молодые, вероятно, муж и жена. Она в длинной широкой юбке с раскиданными по полю крупными и яркими цветами, а парень в стеганке до колен, повязанной цветным кушаком, на голове огромная войлочная шляпа. В руках обоих всадников плетки-камчи с привязанными бубенчиками.

…Чем дальше на запад от гор, тем меньше селений, реже колодцы и суше земля.

Короткая южная весна кончалась. Яркий и пышный ковер трав редел, блек. Погасла киноварь диких маков, увяли розовые букеты горошка, пестрые шапочки татарника. Реже попадались малиновые заросли цветущего воронца, синенькие озерца васильков. Изумрудная степь стала голубеть, а затем побурела. К ее свежему дыханию с каждым днем все резче примешивалась горечь полыни. Знойные лучи солнца жадно собирали оставшуюся от таяния снегов влагу. На песчаных буграх отогревались заспавшиеся ящерицы, ползали черепашки. Над головой проносились на север последние запоздавшие косяки птиц.

Вот уже скаты велосипеда утопают в желтой пыли разбитых верблюжьих трактов Узбекистана. Над головой опрокинутая чаша знойного бирюзового неба. Северный ее край покоится на красных барханах Кызылкумов, на зазубренных белоснежных хребтах – южный. Подробной карты этих мест у Травина нет, а мелкомасштабная, усеянная россыпями точек, показывала край в ложном однообразии. В действительности же путешественник, как и прежде, мало заботясь о дорогах, пересекал не только сыпучие гряды песков, но и «адыры» – изрезанные оврагами предгорья, белесые острова солончаков, объезжал болотистые топи, возникшие на месте высохших озер.

Жара! Велосипед раскалился. От металла пышет, резина на ручках, кажется, течет. Думается об одном – о воде. Глинистая почва потрескалась, вся в квадратах и ромбах. Трава мелкая и колючая. Изредка попадаются кусты саксаула, полузаметенные желтым песком.

Глеб заметил среди колючек канаву, похожую на тропу. Поехал по ней… Машинально отвернул переднее колесо от какого-то продолговатого большого паука.

Где он видел подобную козявку?.. Вспомнил. В казахской юрте. Она плавала в растопленном коровьем масле. Хозяин объяснил, что это фаланга. Ее засадили живой, чтобы она весь яд выпустила в масло. По поверью, если такую мазь нанести на укус, то человек быстро поправится. А весной укусы фаланг опасны.

Пока вспоминал, на тропе появилось еще несколько пауков. «Э, да их целый отряд!..» Глеб почувствовал себя беззащитным среди ползущей ядовитой мерзости: на колючки не свернешь, а спешиться еще страшней…

Через голову что-то перелетело.

«Фаланга. Колесом забросило. А если она упала на спину?!» Кажется, волосы поднимаются от ужаса. Глеб сильнее крутит педали и мчится, не разбирая где что. Ему мерещится, что пауки уже ползут по нему. Вот-вот почувствует прикосновение их мохнатые лап на шее.

И вдруг поймал себя на том, что он придумывает страхи. Ведь ничего подобного нет! Сбавил ход велосипеда. Поднял руку от руля и провел по голове – на волосах ничего. Оглянулся – пауков нет, колючек тоже.

Спешился. Сбросил тужурку и осмотрел себя. И тут увидел во втулке заднего колеса помятую фалангу. Взял ее плоскогубцами. Надо и ему приготовить на всякий случай противоядие. Запихнул паука в бутылочку с глицерином. Закрыл пробкой и… почувствовал удовлетворение. Будто замуровал заодно и свои страхи.

22 мая. Ташкент с первым в Средней Азии государственным университетом. Их нельзя было не заметить, глазастых узбекских комсомолок со смело открытыми лицами, с рассыпанным по плечам множеством косичек. И парней в полосатых халатах, спешивших с книгами в руках в свой вуз, названный именем Ленина. Студенты!

Из Ташкента Глеб в тот же день выехал по древней караванной дороге – Большому Узбекскому тракту далее на юг. Его твердое правило – нигде не задерживаться, будь то большой город или крошечное селение. 22 мая для Травина было знаменательно еще и тем, что он впервые познакомился с великой рекой Сыр-Дарьей, кормилицей Узбекистана. Ибо в том краю слово «вода» звучит не менее торжественно, чем в России «земля».

Можно подумать, что вся зелень, уже покинувшая степи, сбежалась от жары сюда, на берега реки, чтобы поклониться ее бешеному мутному потоку, попросить влаги… А уйди на какой-то десяток километров южнее – и по обочинам разбитой пыльной колеи тракта уже не зелень, а белые кости павших «кораблей пустыни» – верблюдов, а иногда и одинокие могилы их погонщиков.

Еще раз Глеб увидел кофейные воды Сыр-Дарьи у Беговатских порогов, тех знаменитых камней, которые Алишер Навои мечтал свалить силой рук каменщика Фархада, вдохновленного на такой подвиг любовью прекрасной Ширин: камни не пускали реку к людям…