Рудиарий - Андрей Посняков

Целый день Юний яростно тренировался, до седьмого пота, позже всех покинул тренировочную арену – оттачивал удары на чучелах.

– Хорош, хорош, – подошел ближе Каллид. – Как, помог мой удар?

– Помог, спасибо, – вытирая со лба пот, обернулся Рысь. – Еще чему-нибудь научишь? Какой-нибудь давно забытой хитрости.

Старик отмахнулся: куда, мол, и так уже все знаешь. Но было видно – доволен.

– Рад, что ты не разучился трудиться. – Ветеран похлопал Юния по плечу. – Без пота уж точно на арене не выживешь.

– Эй, Юний! – У ворот появился ланиста. – Зайди-ка.

Простившись до завтра с Каллидом, юноша отправился вслед за ланистой.

– Вот что, парень. – Септимий посмотрел гладиатору прямо в глаза. – Послезавтра, во время выступления, ты станешь свободным!

– Что? – Юнию на миг показалось, будто он ослышался. – Свободным?!

– Именно, – усмехнулся ланиста. – Ты получишь рудис из рук императора.

– Рудис…

Рысь прикрыл глаза. Получить рудис – символический деревянный меч за храбрость и мастерство – удавалось нечасто и далеко не каждому из популярнейших гладиаторов. Но удостоится ли его Рысь? Кто знает, может быть, послезавтра, на играх в честь праздника урожая, кто-то будет сражаться лучше? И вообще, это далеко не бесспорное дело.

– Бесспорное! – плеснув в бокалы вина, цинично уверил ланиста. – Как ты полагаешь, что нужно для того, чтобы стать рудиарием и получить свободу?

– Смелость, мастерство и везение, вернее, милость богов, – уверенно отозвался Юний. – Ну, и благоволение цезаря.

– Хороший ответ, – одобрительно кивнул владелец школы. – Только глупый. Ты забыл самое важное – деньги! Видишь ли, наш молодой император вполне справедливо считает, что не сильно популярен в народе, вернее, что то же самое, так считает его мать, Юлия Маммея. Вот потому-то и устраиваются так часто гладиаторские бои, а на празднике урожая император дарует свободу и милость одному из любимых в народе бойцов – тебе!

– Но ведь, наверное, есть и другие достойные.

– Дурак. – Септимий неожиданно засмеялся. – Найтись-то они, конечно, и найдутся, вот только захочет ли с ними расстаться хозяин?

– Ага, – скептически заметил Рысь, – а со мной ты, конечно же, расстанешься с удовольствием!

– Конечно, – ланиста ухмыльнулся. – Зачем мне твой труп? Поверь, он не принесет мне особой пользы.

Юноша вскинул глаза:

– Так ты все-таки считаешь, что меня и вправду убьют?!

– Считаю?! – хрипловато засмеялся Септимий. – Нет, я вовсе так не считаю, парень… Я в этом уверен! И зачем, скажи на милость, мне терпеть убытки, когда я могу договориться с императором, то есть с его матерью, я хотел сказать. Завтра я получу за тебя деньги, а послезавтра ты станешь свободен. Что, не рад?

– Не знаю еще, – честно признался Юний.

– Я б на твоем месте тоже не особенно радовался. – Ланиста хохотнул. – Помни о своих могущественных врагах! Впрочем, могу тебя утешить. Возможно, император возьмет тебя в свою личную охрану. Молись богам, чтобы это оказалось так. Тогда, вероятно, и поживешь… хм… какое-то время.

Все случилось точно так, как и говорил ланиста. Белый горячий песок с красными лужами крови, над головой – синее бездонное небо и ревущие от восторга трибуны вокруг. И деревянный меч, рудис, который Рысь из Трех Галлий с поклоном принял из рук императора.

– Слава цезарю!

– Слава!

Император – бледный молодой человек одних лет с Юнием – явно был доволен. Римский народ прославлял его, со всех трибун амфитеатра Флавиев неслись приветственные крики:

– Слава императору, слава!

По обеим сторонам императорской ложи, ухмыляясь, стояли гвардейцы из преторианских когорт, в их доспехах, сверкая, отражалось солнце. Довольный император с улыбкой обводил глазами толпу, чуть в стороне от ложи, на первом ярусе, не менее довольный ланиста мысленно подсчитывал полученные за Рысь сестерции, а где-то высоко на трибуне кривила тонкие губы Клавдия, женщина, опасная, как змея. Все вокруг кричали, славили императора, только что освобожденный гладиатор скромненько стоял напротив императорской ложи, держа в руках короткий деревянный меч, символ своей свободы, – рудис.

Глава 8

Сентябрь – октябрь 226 г. Рим

Хорошо жить!

Юным телам придают худобу бессонные ночи,

Боль, забота, печаль – знаки великой любви.

Чтобы желанья сбылись, не жалей вызывать сожаленья.

Пусть, взглянув на тебя, всякий воскликнет:

«Влюблен!»

Публий Овидий Назон. Наука любви

Ант Юний Рысь в сверкающих доспехах и шлеме, украшенном страусовыми перьями, стоял у входа в императорские покои. В правой руке он сжимал короткое копье-гасту, левой придерживал за край высокий прямоугольный щит, выпуклый снаружи, как было принято в армии. Бывший гладиатор стоял так уже часа три, начиная с полудня, и явственно скучал. Новая его служба – охрана императора – при всей своей престижности оказалось скучной неимоверно. Да и, сказать по правде, основные тяготы службы несли преторианцы – отборные солдаты гвардейского легиона, поддерживающие порядок в Риме и ближайших окрестностях, а такие, как Юний, лишь придавали императорскому двору блеска – еще бы, сам Рысь из Трех Галлий, бывший популярнейший гладиатор, служит цезарю. Приходите, дорогие гости, смотрите, вот он! Можете даже потрогать меч, а если хотите, Рысь покажет вам несколько приемов с копьем. Тьфу! Юнию уже давно смотреть было тошно на ту почтеннейшую публику, что каждодневно ошивалась во дворце. Собственно, это был целый дворцовый комплекс, почти полностью занимающий один из римских холмов – Палатин. Жилые покои, пиршественный зал, сады, библиотека и прочее, прочее, прочее… Здесь же, во дворце, в покоях для слуг, жил теперь и Юний, и нельзя сказать, чтобы новая жизнь ему сильно нравилась. С одной стороны, конечно, отпала угроза смерти – и в этом был большой плюс… Пожалуй, только в этом, поскольку со всех других сторон, куда ни кинь, имелись в основном минусы. В дворцовые покои, естественно, не пускали людей с улицы, а на отлучки слуг или охранников смотрели косо. Рысь только и смог себе позволить однажды навестить Каллида с ланистой Септимием, так и то это было недели две назад, на сентябрьские иды. Выпил с ними вина, поговорил, попытался было узнать о судьбе Юлии Филии, но ни ветеран, ни ланиста о ней ничего не ведали. Юний, конечно же, заявился на Тибуртинскую улицу – дом Юлии по-прежнему стоял пустой, правда, охранялся вольноотпущенником-сторожем, который, гад такой, нипочем не рассказывал, кто его нанял и на сколько. Ну, можно было догадаться. Значит, с Юлией все более-менее в порядке, как, наверное, и с сопровождавшим ее Луканом, который числился беглым рабом. Да чего ему сделается, в конце-то концов, не выдаст же его сбежавшая в Остию вдовушка? Хотя, конечно, кто ее знает… Юний нет-нет да и чувствовал некий укор совести – как ни крути, а Лукана-то втравил в неприятности именно он.

С тех пор миновало уже две недели, но Рысь больше никуда не отлучался, все стоял во дворцовых покоях. Посетители – сенаторы и прочие должностные лица – поначалу пялились на него, как на дорогую игрушку, но быстро привыкли, и никто уже не хлопал глазами, осведомляясь: а не кажется ли ему, и правда ли это знаменитый гладиатор? Короче, скучища – спасу нет. Одно хорошо – можно было о многом подумать, поразмышлять, особенно если дежурство выпадало на утренние часы, когда императорский двор отсыпался после затягивавшегося далеко за полночь ужина. Так и стоял бывший гладиатор статуей, присматривался ко многому и ко многим да мотал себе на ус, а вечерами у себя в каморке, расположенной за дворцовой конюшней, анализировал все, что удалось увидеть, услышать, почувствовать. И от этого процесса – умственного, между прочим! – Рысь явно испытывал удовольствие, чего раньше за собой не замечал. Нет, конечно, много было и раньше такого, что ему нравилось: удачный бой, зрительские симпатии, девочки, даже книги, но чтобы получать удовлетворение от самого процесса размышлений – такого еще не было. Быть может, этому способствовала обстановка?

Прогоняя навалившуюся дремоту, юноша помотал головой, словно лошадь в стойле, и, прислушавшись, крепче сжал копье: со стороны атриума донеслись какие-то голоса. Кто бы это мог быть? Управитель дворца Апполинар, ученейший грек, охрана и слуги так не шумели, значит, это не они направлялись сейчас к императору, а кто-то другой. Не сенаторы и не магистраты – те обычно являлись с докладами в первой половине дня, хотя, может быть, это прибыл кто-нибудь из провинций? Переговариваясь, из атриума вышли двое мужчин в белоснежных сенаторских тогах: один – жилистый и высокий, с красным лицом и угрюмым взглядом – Луминий, командир преторианских когорт, Юний уже его знал, другой – толстомордый, склонный к тучности, здоровяк с редкими, коротко подстриженными волосами, которые он когда-то тщательно завивал. Увидев его, Рысь едва не вздрогнул – это был сенатор Децим Памфилий Руф.