Унесённые ведром - Дмитрий Подоксёнов

Турист взял протянутый ему кем-то из спасителей фонарик и первым полез на большие деревянные ящики, плотно заставлявшие вагонное пространство. Между верхним рядом ящиков и потолком было примерно метра полтора, и через пять минут вся великолепная троица удобно устроилась на спальных мешках, брошенных поверх досок. Здесь же стояла картонная коробка с хлебом и едой, и такая же коробка с водкой. Мальборо радостно потёр руки — кажется, он начал приходить в себя.

Снаружи кто-то крикнул — не видно кто:

— Турист, прыгать где — помнишь?

— Помню, — отозвался Турист.

— Поглядывай завтра, чтоб мимо не проехать — там дырочка специальная просверлена. Ни пуха!

— К чёрту! — успел крикнуть Мальборо, прежде чем дверь вагона закрылась.

Стало темно, единственным источником света остался карманный фонарик Туриста. Правда, в коробке было ещё два запасных фонаря, но всё равно было не по себе.

— Ну что ж, — произнёс Турист, доставая из коробки первую бутылку водки. — Как говорится: «Не дай себе замёрзнуть!» — он ловко скрутил крышечку и весело добавил: — Особенно в темноте!

В коробке нашлись и стаканчики.

Сивцов напился почти в самом начале пьянки и повёл себя нехорошо. Сначала он лез ко всем целоваться, потом хотел брататься на крови и бросался искать нож, чтобы резать ладони и перемешивать кровь, но, к счастью, был остановлен испуганными потенциальными «кровными братьями». Фёдора спасло только то, что Турист и Мальборо, сидя в изоляторе, тоже утратили необходимую квалификацию, поэтому вся троица была примерно в одинаковой кондиции.

Выпив ещё немного, Сивцов завладел фонариком и, выключая его в самые неожиданные моменты, хватал в темноте Мальборо за ноги и страшно завывал. Пьяный Мальборо каждый раз пугался до икоты, и его отпаивали водкой. В результате, в очередной раз выключив фонарик, Фёдор уронил его куда-то между ящиками и все долго искали в темноте сначала его, потом, не найдя, бросили все силы на поиски коробки с запасными источниками света, после же, вооружившись, наконец, новыми фонарями, искали ящик с водкой.

Потом Сивцов, увидев дырочку, просверленную для того, чтобы смотреть сквозь неё наружу, придумал в эту дырочку плевать во встречные поезда. Новая забава увлекла друзей ещё на пару часов.

Когда плевать в поезда надоело, Фёдор, чтобы не прекращать веселья, наврал, что он лучший ночной байкер города, и предложил всем неверующим немедленно это доказать. Стали ломать один из ящиков, чтобы достать мотоцикл, но, на счастье Сивцова, ящики были очень прочные, поэтому, оторвав от него лишь одну доску, решили лучше что-нибудь спеть.

Когда Мальборо с Туристом затянули что-то заунывно-трагичное про зону и «мальчонку-малолеточку», Фёдор, в знак протеста, исполнил сначала все песни из репертуара Николая Гнатюка, а затем, как только его соратники по забавам обалдело примолкли, добил их песней незаслуженно забытого Ромы Жукова «Девчонки, мои девчонки». Больше Сивцова перепеть не пытались, и он продолжил сольный концерт композицией незабвенного Фредди Меркьюри:

— Шоу маст гоу о-о-о-он! — немузыкально орал Фёдор на своих новых друзей и тут же, по мере сил, переводил: — Шоу должно продолжа-а-аться!

Друзья не возражали. К счастью, Сивцов знал только одну строфу из этой песни, поэтому ему быстро надоело кричать одно и то же, тем более что глаза у его слушателей уже закрывались. Несмотря на это, они выпили ещё по одной, и Фёдор окончательно осовел. Вечер закончился бодрыми походными песнями в его исполнении:

Дойчен зольдатен,Унтер-официрен,Зондеркомманден —Нихт капитулирен!

И даже:

Варум ди медхен,Либен ди зольдатен,Дарум зи хабен,Бомбен унд гранатен!

Товарищи молча внимали древним арийским премудростям, так и прущих сегодня непонятно из каких глубин памяти Сивцова. Где-то после одиннадцатого спетого марша Фёдор заметил, что Мальборо с Туристом мирно спят, каким-то неимоверным образом забравшись в один спальный мешок: оба смогли засунуть в него только ноги, да и те лишь до колен, на дальнейшее продвижение вглубь, видимо, не хватило ни времени, ни сил. Сивцову стало скучно, и он перестал петь. Он ещё немного поплевал в дырочку, несколько раз включил и выключил фонарик и попробовал оторвать ещё одну доску от ящика с мотоциклом. Одному это делать было совсем не так интересно, как втроём. Фёдор залез в один из двух свободных спальников, накрылся вторым и моментально заснул.

Снов он сегодня не смотрел.

Поезд шёл на восток.

Теремок Змея Горыныча

Утром Сивцов проснулся от того, что в его левый глаз светил тонкий лучик солнца, проникавший в тёмный и холодный вагон через давешнюю «плевательную» дырочку. Напротив, сидя на ящике и стуча зубами от утреннего холода, тихо переговаривались недавние сивцовские собутыльники.

— Доброе утро! — прокаркал Фёдор из полумрака, вызвав лёгкий переполох на соседнем ящике. — Не подскажете, который час?

— А, это ты, Быня, — облегчённо выдохнул Мальборо. — Голосок, блин, у тебя с утра…

— Да уж! — хохотнул сидящий рядом с ним Турист. — Фестиваль «Славянский базар» в Витебске отдыхает! — и он закурил какую-то вонючую папироску.

— А вы чего так трясётесь? — спросил участливый Сивцов. — Замёрзли?

— Не, я балдею! — отчего-то восхитился Турист. — В один спальник залез, другим накрылся, а утром интересуется, замёрзли ли мы? Как тебе это нравится, Мальборо? — он пихнул соседа локтем.

Мальборо пробурчал что-то невразумительное, но явно в том смысле, что нет, мол, не нравится. Фёдор растерялся.

— Так я же это, — забормотал он, оправдываясь, — думал, вам в одном удобнее… Ну и… — он беспомощно оглянулся на следы своего ночного преступления: спальные мешки немым укором лежали поверх мотоциклетного ящика.

— Ладно, не кипишуй, — успокоил его Турист. — Сами виноваты — ужрались вчера до потери сознания. А ты молодец, — он взглянул на Сивцова. — Горазд пить. Я сквозь сон слышал: ты ещё долго один пел.

— Я ещё в дырочку потом плевал, — скромно потупившись, признался Фёдор. — Фонариком мигал долго… А, да: ещё одну доску от ящика почти оторвал, — он подёргал отставший край многострадальной доски.

— Да ну? — восхитился Турист. — И всё помнишь? Мужик! — он подался вперёд и с чувством пожал руку человеку такой невероятной памяти.

Сивцов попунцовел от удовольствия и, чтобы скрыть неловкость, спросил:

— А нам ещё долго ехать?

— Не, километров сто осталось, — махнул рукой Турист. — Я недавно выглядывал, когда на станции стояли. Так что скоро уже прыгать будем.

— Как прыгать? — похолодел Фёдор. — Прямо на ходу?!

— А как же ещё? — удивился Турист. — Ты что же, думаешь, нам его посреди леса остановят, чтоб мы сошли?

— Я думал, вы договорились… — упавшим голосом пробормотал Сивцов. — С машинистом, там… Или, может, с кондуктором, — он запутался, вспоминая, есть ли в грузовых поездах кондукторы и, стушевавшись, замолчал.

— Ага, — заржал Турист. — На двести семьдесят пятом километре останови, шеф! Нет, Быня, всё-таки весёлый ты человек! А, Мальборо, слышал, чё опять Быня забацал? — и он довольно хлопнул Фёдора по плечу. — Не боись, брателло, щас, слава богу, зима, а не лето — в сугроб-то без проблем приземлишься, нормально!

— Ну, разве что в сугроб… — неуверенно пробормотал Фёдор, против воли вспоминая, как в прошлом году, отправившись в поликлинику взять больничный по поводу ОРЗ, поскользнулся и сломал руку: в двух местах себе и ещё в одном — какой-то женщине, которую свалил по неосторожности.

«Та женщина тоже упала в сугроб, — обеспокоенно думал Сивцов, — а смотри-ка: всё равно сломала руку. Правда, я упал на неё с Алисиными санками, которые по пути хотел занести в починку, но всё же. А тут — с поезда! Нет, я не смогу…»

Остаток пути проехали в молчании, лишь однажды вяло пожевав невкусной, резиновой от холода колбасы.

Последние полчаса пути Турист безвылазно провёл у смотрового отверстия — высчитывал километровые столбы.

— Пошли, — оторвавшись, наконец, от своего занятия, коротко бросил он. — Три километра осталось.

Турист с Мальборо пробрались к двери и стали возиться с запором, Фёдор, с негнущимися от ужаса конечностями, последовал за ними — оставаться одному в тёмном вагоне было стократ страшней. Наконец дверь тяжело поехала в сторону, и в лица беглецов ударил холодный январский ветер, причём так, что с непривычки все задохнулись.

— И-и-и-и! — вдруг отчаянно взвизгнул Сивцов и, зажмурившись, бросился головой вперёд — прямо в кружащую за бортом вагона стихию.

Он где-то читал, что прыгать с парашютом надо именно так: сначала, не раздумывая, выпасть из самолёта, а потом уже ориентироваться — где верх, где низ и в какую сторону тебя несёт потоком воздуха. Через несколько секунд Фёдор понял, что полёт, кажется, несколько затянулся, и открыл глаза. Он всё ещё был в вагоне, хотя и в опасной близости от открытого дверного проёма, но при этом кто-то крепко держал его за шиворот.