Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

свою голову не считаю настолько способной и ненавижу борьбу, а люблю покой, мир и тишину.

19 апреля

Долго я размышлял, проводя ночи без сна, наконец согласился, но, опасаясь, чтобы немцы с австрийцами не поделили Украину, поставил Александру Филаретовичу такое условие, что мы будем иметь дело только с германцами, а австрийцы должны убраться с Украины, а причитающийся хлеб они получат. На этом согласились, и он пошел договариваться с немцами. Поздно вечером он приходит и говорит, что немцы не могут принять это условие, потому что это значило бы объявить войну Австрии. Если так, то это похоже на то, о чем рассказывал В.Писнячевский{144}, приехав из Одессы. Ему говорили австрийцы, очень солидные люди, что они заранее договорились с германцами, которые возьмут себе Северо-Восточную Украину, а австрийцы — Юго-Западную. Таким образом, никакой независимости в действительности у нас не будет, а возможно, что Украина будет разделена, как я и предсказывал. Австрийцы (понимай — поляки) заберут себе Правобережную Украину с Одессой, а немцы, столковавшись с кацапами — Левобережную т.е. Донецкий бассейн. При таких условиях брать на себя организацию кабинета министров я решительно не считаю возможным.

Нынешнее правительство с Грушевским во главе позвало немцев и австрийцев, так пусть же оно и отвечает перед историей.

21 апреля

Говорят, что немцы заставили премьера{145} загладить впечатление, которое произвели досадные для них дебаты в Раде по поводу распоряжения Эйхгорна, что Голубович и сделал, но как-то очень невнятно. Что касается аграрной реформы, то правительство согласно не трогать участки менее 40 десятин и сделать некоторые изменения в кабинете. Петрусь от имени премьера сделал мне предложение занять место министра земельных дел, М. Леонтовичу — торговли и промышленности, Д.И. Дорошенко — внутренних дел, а Скорописю — иностранных, но они не сговариваясь, отказались, не знаю, чем мотивировали свой отказ другие, потому что я с ними об этом не говорил, а я сказал, что на 40-ка десятинах не соглашусь, я твердо стою на земском и думском цензе, т.е., 150 дес. в центральной Украине, а в степной — 250, хотя это можно и уменьшить до 200 десятин.

22 апреля

Немцы стали мягче в обращении с нашим правительством; рассказывают, что они теперь озабочены тем, чтобы можно было без пререканий и неприятностей побольше вывезти хлеба с Украины. Возможно, что это — результат событий на западном фронте. Кажется, получается так, как у того кузнеца с лемехом, из которого в конце концов вышел пшик. Сначала немцы думали сделать прорыв на Амьен и отрезать треугольник с английской армией (лемех), затем сузили до Альбера (чересло), затем к Армантьё (исток), затем до Ипра (шило) и в конце концов, пожалуй, закончится пшиком. В банке мне сказали, что в связи с этим и курс немецкой марки вдруг сильно упал. Страшновато становится, а тем временем поживем — увидим! Видимо, в связи с этим немцы отклоняют всякие предложения по изменению нашего правительства. Говорят, что отклонено предложение инженера Демченко{146}, малоросса, который мостил киевские улицы и на этом построил себе несколько огромных домов, который с сахарозаводчиками и финансистами поляком Щемтовским и евреем Добрым{147} являются представителями крупной буржуазии на Украине. Отклонено предложение крупноземельной аристократии с князьями Голицыным{148} и Кочубеем{149} во главе, потому что оба эти течения ориентируются на «великую, единую и неделимую». Делегату от мелких землевладельцев, Володе Степанковскому{150}, сказали, что еще не известно, какую силу имеет это общественное движение. Надо заметить, что все три эти течения — монархические и просят у немцев хоть Гогенцоллерна{151} какого-нибудь, или пусть Габсбурга{152}, но с приданым, с Галицией и Буковиной, чтобы и назывался он гетманом Этосторонней, Потусторонней Украины, Галиции и Буковины. Две первых группы держатся конспиративно, а партия демократов-хлеборобов{153} созывает на 28 апреля съезд, в крупнейшем в Киеве зале, надеясь на приезд большого количества людей сочувствующих, если те не побоятся, потому что «пролетария» таки пугает «буржуев»: Например, Шемета, который ходил с хлеборобами по министрам, «пролетария» спалила до основания, а когда он в Пирятине хотел созвать маленький подготовительный съездик хлеборобов-собственников, то председатель крестьянского союза прилюдно ему сказал: «У меня есть ребята такие, что по одному моему слову просто убьют вас на том съезде и все! Так что, только попробуйте созвать». При такой свободе собраний надо быть героем, чтобы ехать на съезд.

24 апреля

Сегодня приехал В.К.Винниченко, которому мы страшно обрадовались. Он как уехал из Киева в первые дни наступления большевиков, так с тех пор и слуху о нем не было. Говорили, что большевики его расстреляли, — были такие, кто это видел своими глазами, — другие рассказывали, что он уже сошел с ума, что у него прогрессивный паралич и т.п. Оказалось, что он несколько дней скрывался в Святошино, а потом поехал в Крым, но свернул с того пути и отправился в Бердянск, где и пересиживал все время среди большевиков. Там его и ограбили и не раз хотели расстрелять, хотя он там проживал по паспорту городского учителя. При всем том большевистская пресса, — а он там читал только ее, — произвела на него очевидное воздействие, потому что теперь он все говорит о необходимости заведения государственного социализма, об уничтожении денег и введении трудовых единиц[47] и прочей галиматье. Доказывает, что это все можно легко сделать, и большевики сделали бы, если бы им не мешали. Жалеет, что Ц. Рада перед приходом большевиков не передала власть своим большевикам и левым эсерам. Я, зная, что Винниченко не может спокойно вспоминать фамилию Грушевского, смеясь, говорю ему, пусть он объединится со своим единомышленником Грушевским, потому что и тот говорил, что надо переизбрать Ц. Раду, выбросить из нее буржуазные элементы, установить советскую власть и теперь говорит, что Украина должна быть «оплотом социализма», что нужно твердо проводить социализацию земли и т.д., тогда и у нас будут свои Ленин и Троцкий{154}. Но тогда говорю, и против Вас будет такое возмущение в интеллигентно-буржуазных кругах, как против Грушевского, которого некоторые его знакомые не могут спокойно вспоминать. Как-то после собрания Общества содействия науке и искусству, на которое не пришел Грушевский, надо было сообщить ему об избрании новых членов, но ни у кого не было желания идти к нему, а я охотно согласился сообщить ему, так В.М.Леонтович, после собрания, когда