Генеральская дочка - Дмитрий Стахов

14

– И что было потом? – спросила Маша.

Иван, чувствовавший, что сделал Маше больно, несильно прижал ее к себе, погладил по голове, поцеловал в висок. Они лежали в каюте краснодеревого швертбота на низком кожаном диване, в двойной темноте, эллинга и каюты, куда, словно танцуя, целуя друг друга, попали после скамейки – там им было холодно, здесь, несколько минут назад, – жарко. Шотландский плед был узок и короток. Маша наслаждалась незнакомыми ощущениями, только что – такими яркими, теперь – исчезающими, манящими, глубоко вдыхала плотный воздух, пронизанный густыми запахами: кисловатыми, с примесью молока, крови, табака, кожи дивана, людей, волос. Ее левая рука была поджата немного неловко, зато правая лежала на пояснице Ивана. Надавливая ладонью, Маша прижималась к нему животом, чуть отодвигалась, холод, проникавший под плед, высушивал пот, она прижималась вновь, становилось теплее, вновь выступал пот.

– В развалинах был тайник, – шептал ей на ухо Иван, чувствовавший ее игру и игре этой умилявшийся. – Тайник с наркотиками. Полицейские, нам ничего не говоря, ждали, когда мы разминируем подход к развалинам и сами развалины, чтобы устроить засаду на тех, кто заложил тайник. Этим делом занимался Интерпол. У них была своя оперативная информация. А те, кому этот тайник принадлежал, тоже ждали, когда мы разминируем, чтобы забрать свой товар. И…

– И?

– Там, помимо наркотиков, были деньги. Много денег.

– И ты их взял?

– Ты меня осуждаешь?

– Нет, конечно нет, глупенький! – В Маше бродили незнакомые силы, она теперь, сама не понимая еще – почему, будучи совсем недавно фактически телесно под Иваном, ощущала себя над ним; он был для нее – глупеньким, маленьким, его хотелось приласкать и утешить: это ей было больно, но он – так стонал!

– Не осуждаю! – сказала Маша. – Ты взял все деньги?

– Все мне было не унести. Распихал по карманам, у меня был рюкзак, я оттуда все выкинул, набил его под завязку…

Вокруг была кромешная темнота, но и в ней Маша видела лицо Ивана. Она поцеловала его в губы. Он – ответил. Маша отстранилась.

– Нет-нет, продолжай, я слушаю, – сказала она.

– Интерполовцам и полицейским из международной полиции требовалось время, чтобы понять – кто-то взял деньги, еще время, чтобы понять, что деньги взял я, а албанцы, эти наркоторговцы, те, кто обеспечивал канал по доставке, все поняли сразу. И мне пришлось в тот же день, еще до ужина, на попутной машине, уехать. Причем – на Запад, у меня были знакомые в Италии, были друзья во Франции, мне помогли сделать документы, положить деньги в банк, и они отмылись; я под чужой фамилией приехал в Россию, а отец… И тогда я решил отомстить…

Иван замолчал.

Прижавшись в очередной раз к нему животом, Маша почувствовала его твердый и длинный член. «Член!» – сказала она про себя, и слово это показалось ей ужасно некрасивым, она повела рукой и поймала Ивана. Ее ладонь была словно выкроена так, чтобы Иван был пойман ловко, ласково, Маша поцеловала Ивана, он ответил, и на этот раз она не сказала «нет-нет!».

Когда же они выбрались из швертбота, когда вышли из эллинга, поразились холодному свету звезд, блеску инея на черной траве, и оба, одновременно, подумали, что никогда не умрут, что вопрос их бессмертия решен, решен окончательно и бесповоротно, причем они всегда – годы, десятилетия, столетия – будут оставаться такими же молодыми, чуткими, добрыми, они так же будут любить друг друга, на небе будут такие же звезды, на земле – такая же трава.

– Скажи, милиционер поставил условие? – Маша с удовольствием смотрела, как Иван закуривает.

– Он хочет, чтобы я ему заплатил, и тогда он ничего не скажет ни твоему отцу, ни своему начальству. И я еще должен буду сдать ему своих людей. Но останусь Леклером. Все остальное – мои проблемы.

– А твои люди… Они не знают – где ты?

– Нет, я сказал им на время затаиться. Слушай, ты знаешь про меня все, ну – почти все. Ты можешь…

– Я тебя не выдам. Никогда! – возмутилась Маша: как он мог такое подумать, как?!

Маша резко пошла к дому. Дударев поспешил за нею.

– Маша!

– Я хочу спать! До завтра! Знаешь, когда говорят – ты знаешь про меня все, всегда лукавят.

Иван шел рядом с нею. Маше захотелось, чтобы он обнял ее, и он обнял, и они пошли в ногу.

– Мне известны кое-какие детали… – произнес Иван. – Ну, как это сказать… Мне известно кое-что про одного человека. И я…

Маша остановилась.

– Про моего отца?

– Да…

Она посмотрела на звезды.

– Поцелуй меня!

Дударев наклонился. Его губы были горячими.

– До завтра! – Она вдохнула его запах, глубоко, резко повернулась и скрылась за углом дома. Дударев вытащил из кармана новую сигарету, сглотнул и прикурил. Он стоял и курил. Смотрел на звезды. Когда он докурил сигарету почти до самого фильтра, он выпотрошил остатки горячего табака на дорожку, фильтр сунул в карман, обогнул дом с другой стороны, пробрался до флигеля, неслышно вошел, поднялся на второй этаж, толкнул дверь своей комнаты. Вспыхнул свет. Дударев невольно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел генерала Кисловского, в кресле, с дробовиком на коленях, Шеломова с резиновой дубинкой в руках, а Сашка Хайванов, дежуривший у дверей, освобожденный из-под ареста для заглаживания промахов, схватил Ивана за воротник, толкнул на середину комнаты.

– Ждать себя заставляете, Иван Никитич, – сказал Илья Петрович с укором. – Только из-за нежелания устраивать шум мы сидели тут и ждали, а вы где-то прохлаждались. Целых три часа! Не замерзли?

– Нет, – ответил Дударев.

Дубинка Шеломова поднялась и опустилась Ивану на поясницу. Иван охнул и упал на колени. Хайванов, одной рукой – за волосы, другой – все так же – за воротник куртки, протащил около метра, до кресла, в котором сидел Илья Петрович.

– Если скажешь – где компьютер моего адвоката, то, может быть, тебе ничего не будет. Я даже не буду спрашивать, на дне какой речки, в каком лесу лежит эта жирная свинья. Не скажешь – пеняй на себя! Понял? Нет? Тогда мы тебя посадим в одно место, ты там всё поймешь, всё-всё!

Дубинка Шеломова поднялась вновь, но опустилась уже на голову Ивана, он провалился в темноту, а когда сознание вернулось, то обнаружил: ноги у щиколоток стянуты липкой лентой, руки – у запястий, липкой лентой был заклеен и рот, его заперли в каком-то тесном, холодном металлическом ящике. Это был рундук в эллинге, место хранения яхтенных принадлежностей.

15

Он ничего не сказал. Указать место, где хранится ноутбук двутельного, где – бумаги, означало подписать себе смертный приговор. Но если раньше единственно важным в его жизни были те, кто согласился пойти с ним вместе против генерала Кисловского и купленной им власти, те двое еще отцовских солдатушек да пара-тройка старых приятелей, выброшенных жизнью на грязную нищую обочину, то теперь у него была – Маша. И он должен был жить.

От мысли о Маше Ивану стало легко и тепло. Память тела недолговечна, но Иван помнил ее вовсе не только телесно, был готов ради Маши на все, на все что угодно.

Он еще подумал о том, что прежде, казалось, у него отрезаны все пути, а теперь – он имел неплохие шансы. Прежде он ждал, что его найдут албанские наркоторговцы, через своих русских партнеров, одним из которых был сам Илья Петрович, отставной генерал Кисловский. Теперь у него была Маша, нет, не как разменная монета, Маша придавала Ивану уверенность в силах, веру в собственную правоту; желание отомстить, пусть – благородное, иссушает; теперь же Ивану предстояло бороться за свою любовь. В том числе – с генералом Кисловским, Машиным папашей. Хитрый жук, он-то каков! Сидел в тишине, наслаждался спокойной жизнью, работали другие, с кем генерал наладил связи еще во времена Афгана, потом – через группу войск в бывшей ГДР, через сотрудников «штази» – Илья Петрович встречался и с Маркусом Вольфом, обсуждали книгу Маркуса, книгу о гастрономии, книга и теперь стояла на почетном месте у Ильи Петровича, с дарственной надписью, с пожеланиями, а на самом-то деле!.. Какая там гастрономия?! Каналы поставки, сверхсекретное оружие против Запада, невидимая война.

Вот откуда источники благосостояния Ильи Петровича! Двутельный, подонок, любитель маленьких девочек, рассказал все, его даже не надо было заставлять, он запел, остановить его было сложно. Пел, пел про все дела Ильи Петровича, конечно – сочинял, врал, фантазировал, по словам двутельного получалось, что Илья Петрович просто хозяин мира. Генерал-майор! Хотя – Иван знал, что такое случалось в истории, – бывало, что судьбами народов распоряжались и артиллерийские капитаны, и ефрейторы службы связи, и штабные полковники. Не в званиях было дело. Звания – это слова. А слова… Слова ему всегда удавались. Недаром он так успешно выдавал себя за крупного бизнес-консультанта, молодого да раннего. Сколько прожженных дельцов попалось на его удочку! Один только известный адвокат, сокурсник двутельного, чего стоил!