Похождения Трусливой Львицы, или Искусство жить, которому можно научиться - Галина Черная

И началась подготовка к защите диплома. Сейчас я даже не помню, на какую тему он был, настолько этот продукт был создан не мною. Муж мне помогал в написании программы, иллюстрирующей какие-то положения диплома. Когда назначались встречи с моим научным руководителем, я вела себя как звезда. Если он опаздывал на 15–20 минут, а это была его нормальная практика, я разворачивалась и уходила, словно диплом был нужен не мне, а ему. Своим поведением я довела его до белого каления. Диплом был написан Богданом. (Вот она, латентная и, следовательно, неосознаваемая проституция. – М.Л.) У меня в голове он был скомкан полностью. На защиту я вышла настолько неподготовленной и взволнованной, что у меня просто перехватило горло, и я с огромным трудом могла выдавливать слова. Но программа, написанная мужем, была хороша. Научный руководитель прокомментировал, что я очень волнуюсь, и хотя я сама себе поставила бы двойку, комиссия вывела мне «хорошо» – за все мои предыдущие заслуги, наверное. Да и вообще, в вузовских практиках, чтобы студент не защитил диплома после 5 лет обучения, надо было ну разве что плюнуть на голову ректору. Грустно, что свое абсолютно неграмотное поведение с начальством (научным руководителем) я осознала только спустя восемь лет. (Вот почему я рекомендую своим подопечным писать биографии. Ошибка тогда ошибка, когда она не исправлена. Написание биографии, а потом прочтение ее помогает разобраться в ошибках и в своей судьбе. Дорогие мои читатели, если вы решили писать биографию, то пишите все, что в голову лезет, без правок и редактирования. И совсем не нужно думать о том, что она может превратиться в книгу. Тогда она точно сможет превратиться в книгу. – М.Л.)

Эпизоды из детства. О маме и моей роли детского психотерапевта

Опять вспомнила маму. Я немного обижалась на нее за нехватку внимания и недостаток именно «родительского воспитания». Когда окружающие смотрели на нас двоих со стороны, то говорили, что роль Родителя исполняла я, тогда как мама непрерывно строила из себя Ребенка и резвилась. (А роль Родителя Трусливая Львица усвоила из контактов с бабушкой. А вообще-то все это детские игры. Только один ребенок играет Родителя, а другой ребенок играет роль Дитяти. – М.Л.) Я и считала поэтому, что по развитию она за шесть-семь лет не перевалила, но с интеллектом у нее все в порядке. Она окончила школу с медалью, преподает русский и литературу. Очень творческий человек и предмет свой любит. С упоением рассказывает о спектаклях и вечерах, которые проводит с детьми. И я всегда с удивлением для себя отмечаю, что те экзаменационные работы, которые она пишет детям, почти всегда удостаиваются медали (как известно, в медальных сочинениях проходят конкурс не ученики, а учителя). При всем при этом она производит впечатление полной наивности, альтруизма, несобранности, неаккуратности и забывчивости, чем дико раздражает окружающих.

Ее никогда не покидает ощущение «печения души», по ее же словам, или, как я съязвила, «пирог души», которое и толкает на всякие необдуманные поступки. Она придумывает себе повод попереживать, творчески входит в эту роль и с упоением доводит себя и окружающих до истерик. Причем, как и положено демонстративной личности, свято верит в этот момент в истинность своих чувств. Помню, что с удивлением выслушала ее признание о том, как она в девятом классе «влюбилась». Начиталась романов, посмотрела на своих подружек – все влюблены. И начала искать, в кого влюбиться. Раз стояла у своего окна и увидела, как к ним заходит в дом парень, который занимался у бабушки в математическом кружке. И решила: «Влюблюсь в него!» – и довела свое решение до того, что и до сих пор у нее замирает сердце, даже когда кто-то о нем упоминает. Я так же точно поступила и сама в четырнадцать лет. (Вот он, парад поколений. – М.Л.) Мой выбор пал на штатного дон жуана, по которому сох весь класс. Но в отличие от мамы я сразу чувствовала, что моя влюбленность надуманная.

Меня жутко раздражают визиты мамы. Почему? Потому что как только она заходит в квартиру, то на лице ее появляется выражение: «Чем бы мне помочь моему бедному, обездоленному ребенку и хоть как-то возместить то, что я недодала ему в детстве?» Раскаяние за содеянное (т. е. за мое детство), как оказалось, тоже характерная черта истериков. И начинается «помощь». Сначала по схеме «мои мысли – мои скакуны» генерируется какая-нибудь «мощная идея», выбираемая из множества. А потом все подручные средства идут на ее воплощение. По окончании в течение минимум двух дней она путем расспроса у окружающих добивается одобрения содеянного. Если же его нет, то с ее стороны следует сцена с основной мыслью, что так всегда в ее жизни – она старается и делает, а мы все, свиньи, не ценим это. В монолог подключаются воспоминания об «ужасном муже», моем отце, бывшей свекрови и так далее. Причем все воззвания к ее разуму или хотя бы памяти напрасны. По механизму истериков они вытеснены. (Трусливая Львица довольно точно описывает клинику истерии. Я своим ученикам периодически читаю лекции о клинике пограничных состояний – неврозы и психопатии. Думаю, что эти знания не мешали бы всем. А то пользуются таким психиатрическими терминами, как дебил, идиот, шизофреник, параноик и пр., не зная их клинического содержания. Как только у нас повысится юридическая культура населения, там можно и пострадать за оскорбление личности. Дорогие читатели, не пользуйтесь терминами, которым не можете дать четкого определения. – М.Л.)

А страсть к саморазрушению приобрела у нее анекдотический характер, и мамина фамилия во всех коллективах, где она работала, стала именем нарицательным, как у женщины, которую приключения сами находят. Например, когда во всем городе лужи высыхают, а перед домом остается последняя – она падает в нее и ломает ногу.

После выпускных экзаменов ее коллектив собирается в ресторан. Мама покупает новые платье и туфли, опаздывает на встречу, переходит заасфальтированную улицу и прилипает туфлями к смоле. А дальше – как в «Приключениях Шурика», приходится разуться и идти босиком, но тут прилипают чулки, которые под хохот всей улицы приходится снимать. Платье – в смоле, окружающие – в восторге, а школа на месяц обеспечена новой историей.

Даже будучи на больничном, она почему-то в два часа ночи начинает красить двери «к приезду мужа», обливается краской, которая попадает ей в глаза, растворителя дома нет, и она ночью, голая, так как пыталась отмыться, идет к соседке по площадке за растворителем. Дверь открывает любовник соседки. К счастью, у соседей было чувство юмора.

Или еще вот. Она сильно простыла и взяла больничный на пару дней. А через 2 недели вернулась в школу почти инвалидом под сочувствие и хохот ее коллег. Как это? Вот так: вместо лечения ею овладела жажда домашних деяний. Сначала она лезет под потолок кухни поменять лампочку. Ставит один качающийся стул, на него вторую хлипкую табуретку, а сама сверху. Лампочка просто так не выкручивается, а лопается, и патрон остается внутри люстры. Надо как-то выковырять. Что бы я сделала? Дождалась мужа или позвала соседа. Но это не мамин путь. Мама как-то слазит с этой пирамиды и достает ножницы, которыми начинает выковыривать застрявший патрон. И хлипкая конструкция все же не выдерживает, и мама летит на пол. Но летит она ножницами вперед и пропарывает насквозь ладонь между двумя пальцами. «Скорая», слезы и чудеса мужества при зашивании раны. Все ее хвалят за терпение, и она потом с гордостью об этом рассказывает. Она из травмпункта возвращается домой. «Долечивать простуду». Но жажда деятельности не оставила ее. Со следующего утра она начинает перешивать шторы уже в зал. Швейная машина – электрическая. Мама своей ножкой надавила на педаль чуть сильнее, чем положено. Левая рука придерживала ткань и поехала вместе с ней под быстро стучащую иглу. И теперь уже другая рука насквозь прошита. Нитка вместе с кровью торчит с обратной стороны пальца. Опять «скорая», слезы и чудеса мужества. Теперь ее за терпение хвалит уже другая бригада врачей. В общем, дня через три она приняла верное решение – вернуться на работу. Так хотя бы жизнь сохранила.

Список историй бесконечен. При этом меня всегда удивляло, как, будучи красавицей, с роскошной фигурой, но полным нежеланием следить за собой, она умудрялась излучать столько обаяния, что за ней всегда тащилась вереница мужиков, замечать которых она отказывалась, считая себя дурнушкой.

Если рядом вдруг оказывалось существо мужского пола, чаще из неудачников или алкоголиков, то достаточно было маме пару раз беспомощно хлопнуть ресницами или, улыбаясь, развести руками, дескать, не понимаю, – как это существо начинало чувствовать себя если и не Александром Македонским, то каким-нибудь его близким родственником. Помните у Ильфа и Петрова: «рост Эллочки (Людоедки) льстил мужчинам». Она была маленькая, и даже самые плюгавые рядом с нею выглядели большими и могучими мужиками. Так у мамы вся манера поведения – лесть для них. Она – беспомощна перед жизнью, когда рядом есть существо более высокого порядка.