Видишь Суслика? - Фил Шрайбер

который ненавижу и клуб, который игнорирую?»

Мелькнувшее воспоминание от Суслика заставило Вала обратиться ко всей мощи родного матерного языка: Фудзивара Кадзуо был заслуженным председателем поэтического клуба.

«Державин, блин! Но моя бабуля была бы в восторге».

Перед глазами тут же возник уютный малый читальный зал библиотеки, который был закреплен за клубом. В общем-то, по большей части он был прибежищем Суслика и Хомяка, их дополнительной резиденцией, куда редко кто заглядывал. Там Джунгарик любил хранить свои запасы для издевательств над окружающими. А Фудзивара держал книги, чтоб не раздражать курсового батьку излишним обилием томов в спальне.

«А вот библиотека – это то, что надо. Где-то тут и обитает наша большеглазая пташка», – утешал себя Вал.

Кадзуо припомнил сентябрьское заседание клуба. Собралось человек пятнадцать верных участников и четверо свежеотловленных малявок – пятиклашек. Ну, может, хотя бы двое приживутся.

Поэты. Ох, тяжек их путь, особенно в стенах кадетской школы. Вал признал, что японская поэзия о-очень, просто охренительно оригинальна. А потом настал черед собственных сочинений.

Вот тут было тяжело удержался от гогота. Хотя, ей богу, странно смеяться непонятно чему посреди аллеи школы. Вал, похрюкивая от сдерживаемого ржания, трусил к спорткомплексу. Хокку Суслика были убойны своей корявостью, которую, по мнению автора, должен был компенсировать пафос.

Мой жизненный путь,

Меня к славе ведет он,

Гордится мой род…

Валентин дёргался и хлопал себя по бёдрам от смеха, а участники клуба всерьёз аплодировали Кадзуо. Он опять поклонился, и с видом Байрона продекламировал:

Что мир мне? Радость ль он приносит,

Страданье, счастье иль беду,

Я с наслаждением все б бросил,

Но я не знаю, что найду,

На свете том, что за чертою,

Да есть ли он вообще тот свет,

Что представляет он собою,

Есть там покой, иль тоже нет?

Вал икнул и присел на скамейку. Смех клокотал в его горле, намереваясь вырваться наружу. Какая интересная у него составляющая!

А дальше на собрание вихрем ворвался Джунгарик, сообщив, что у него тоже есть стих. Как раз посвященный началу года:

Наступает школьный год

В месяце апреле,

Снова генерал орет,

Нервы на пределе.

На доске нарисовал

Жопу кто-то мелом,

Я шедевр этот видал:

Да неплохо в целом.

Но начальство всё кричит,

Живопись не любит.

А художник наш молчит,

Парень он неглупый.

Зачитав свой труд на одном дыхании, Синдзи покинул зал, не дожидаясь реакции растерявшейся аудитории.

«Ох, умрешь с вами! - хмыкнул Вал, - но сейчас нам не до клубов будет, хотя… заседания в библиотеке – это то, что нужно!» Он помчался догонять однокурсников. Не хватало еще на урок опоздать.

Пока учитель отсутствовал, свита Хорька зажала у шведской стенки Джунгарика. Тот казался совсем малышом рядом с широкоплечим Сёго Кагосима. Расплата за подставу на немецком настигла Хомячка.

- Отвали, говнюк! – возмутился Синдзи, когда Кёити, один из дружков Хорька, щелкнул его по подбородку.