Кристмас - Александр Варго

Я послушно встаю с кровати, мы идем по коридору, беззвучно, как тени. Нарочно топаю, но пол словно глотает звук шагов. Зато слух обострился необычайно, да и обоняние тоже. Я слышу, как ворочается Марина, и по запаху определяю, что у нее начались месячные. Влажная плесень, табак, старая шерсть, пыль, вчерашняя еда – все врывается в меня удушливыми волнами. Невидимая сила ведет меня за призраком, я ничего не могу с этим поделать.

Входная дверь сама распахивается перед нами. Из-за угла дома появляется огромный волк. Залитый лунным светом, хищник, прижав уши, делает в нашу сторону несколько прыжков, потом останавливается и замирает. Засов калитки с тихим скрежетом едет в сторону, и она выпускает нас за пределы «Алексеевского хутора».

По обе стороны от безлюдной дороги стоят покосившиеся черные избы. Полосатые облака затянули луну, ветер начал бросать в лицо мелкие снежные иглы. Обращаю внимание, что на девочку снег не садится, а как бы обтекает ее со всех сторон. Она сворачивает к одному из домов, и я, как на поводке, следую за ней. Грязные и пыльные окна мерцают красноватым светом. Ноги цепенеют, я еле передвигаю их, но иду. Низенькая дверь открывается сама.

В комнате, спиной к нам, перед зеркалом сидит женщина. По одежде определяю, что это Петрова. Она медленно поворачивается к нам, я пытаюсь проглотить комок тягучей слюны и не могу. Горло у Ксении разорвано и покрыто черной коркой засохшей крови. Ее синие губы шевелятся, но слов не слышно. Потом наш бухгалтер начинает копошиться у себя в ране и двумя руками соединяет разорванный белый хрящ. Меня сотрясает приступ сухой рвоты. По комнате плывет низкий свистящий голос:

– Спасибо, Макс, что пришел.

Обшарпанная комната начинает медленно кружиться, и я почти теряю сознание, но знакомое ледяное прикосновение мигом отрезвляет. Вновь все мои чувства многократно усиливаются. От Ксении пахнет, как от старой слежавшейся тряпки, вынутой из сундука.

– «Ты знаешь, Максим, как эта деревня называлась раньше? И почему ее покинули все жители, кто сумел это сделать? – Девочка вдруг вытягивается, и ее глаза оказываются на уровне моего лица. – Это место издавна называлось Чертовка. Здесь обитают неприкаянные души. А может – и неприкаянные тела.

Девчонка опять делается маленькой, подходит к Ксении, гладит ее по голове и поворачивается ко мне:

– Макс, она так мучилась раньше и так страдает сейчас! Помоги ей!

– Как?! – вырывается у меня.

– «А ты не знаешь? – Ее лицо освещается ангельской улыбкой, и девочка протягивает мне длинный узкий нож, неизвестно как появившийся в ее маленькой ладошке.

Наборная рукоятка ножа холодит руку. Я подхожу к Ксении, ее немигающие закатившиеся глаза вдруг оживают и смотрят на меня цепким взглядом. Моя рука медленно опускается.

– «Ты же так долго ждал этого момента, Максим! ТАК ДОЛГО, ЧТО СТАЛ ИМПОТЕНТОМ ПО ЧАСТИ УБИЙСТВА! ХОЧЕШЬ, А НЕ МОЖЕШЬ! А МОЖЕТ, УЖЕ И НЕ ХОЧЕШЬ? – хохочет маленькая ведьма. – НАДО ЛЕЧИТЬСЯ!»

Она забирает у меня нож и всаживает его Ксении в живот по самую рукоятку. Раздается булькающий звук. Петрова продолжает сидеть за столом как ни в чем не бывало.

– «Ее так не убьешь, – оборачивается девочка, – ее уже убили.

– Ты же говорила, что она живая! – кричу я.

– «Правильно. В Чертовке мертвецы ходят, как живые. Здесь творятся новогодние чудеса, Макс! Тебе нравится?» – Беленькая фигурка кружится, как балерина.

В комнате, одна за другой, начинают зажигаться свечи. Они горят с невероятным треском и источают кружащий голову тяжелый аромат. Старая осыпавшаяся елка, увиденная мной в столовой «Алексеевского хутора», непостижимым образом оказывается здесь. К моему ужасу, Ксения, с ножом в животе, встает и начинает перевешивать тусклые игрушечные шарики с ветки на ветку.

– «Теперь ей есть чем заняться, – чертовка хихикает. – Если бы не я, она перегрызла бы тебе горло. А теперь небольшая экскурсия, – и девочка увлекает меня за собой. В этом доме, маленьком на вид, оказывается невероятное количество комнат. Моя маленькая спутница ведет меня по узкому длинному коридору, двери распахиваются, и предо мной предстают картины одна страшнее другой: обугленные люди приветливо кивают нам черными черепами, и красные мячики их глаз вываливаются при этом из глазниц; позеленевшие опухшие мертвецы что-то беззвучно шепчут провалившимися ртами.

– «Добро пожаловать в ад, Максим! Здесь – ровно тридцать шесть мертвецов, и столько же темных душ, привязанных к ним. Осталось еще шесть, всего лишь… – говорит девочка и доверительно продолжает: – Кстати, знаешь, сколько мне лет? Больше, чем самому старому дому в этой деревне! Мне нужна была невинная душа, и ты мне ее добыл, вместе со своим приятелем! Помнишь?

Все смешалось у меня в голове, где-то в глубине мозга настойчиво бьется мысль: «Это сон! Конечно, сон, ведь это просто не может быть реальностью!»

– Ну, так проснись, попробуй, ущипни себя за руку!» – Девчонка опять хохочет, все ее тело струится, переливается, и она начинает превращаться в уродливую старуху. Голос ведьмы вибрирует и меняется с тоненького писклявого на бас:

– Чтобы попасть в мир ужасных сновидений, мой друг, надо для начала кого-нибудь убить.

– Мы никого не убивали! – ору я. – Она уже была мертвая!

– А ты уверен? – Хор маленьких противных голосков, перебивающих друг друга, доносится из живота старухи. – Может, ты забыл? Как быть с твоими товарищами, Максим?

Открывается еще одна дверь, оттуда выходит Лешка. Голова его проломлена, и сквозь дырку с неровными краями видны мозги. Лешку кто-то толкает сзади, и ко мне тянутся руки без пальцев.

– Из-за тебя меня убили, Макс, – шепеляво говорит он, изо рта падают раздувшиеся от крови пиявки и жуки, они извиваются и барахтаются на полу.

– НЕТ! – из моего горла доносится звериный вой. – Я тут ни при чем!

Лешка ухмыляется, его голова разваливается, как гнилая тыква, и чьи-то лохматые лапы утаскивают моего друга в темноту.

Ведьма опять становится маленькой девочкой, и вдруг ее лицо превращается в маску: бездонные, глубоко запавшие глаза с набрякшими веками; морщинистая пергаментная кожа, покрытая гноящимися струпьями. Резко пахнуло вековой гнилью и смрадом. Страшная уродливая голова, выросшая на теле девочки, пронзает меня насквозь зловещим взглядом.

– КТО ИХ УБИЛ МАКС-АКС – АКС?» – квакает голова и показывает длинный раздвоенный язык.

Раскатистое эхо мечется по коридору и разом стихает.

– ЗАЧЕМ МЫ ЗДЕСЬ? – спрашиваю я и понимаю, что вопрос глупый.

– МЫ ИГРАЕМ В ОДНИ ИГРУШКИ, МАКСИМ. ВОТ В ЧЕМ ДЕЛО. А САМИ СТАНОВИМСЯ ИГРУШКАМИ В РУКАХ ДРУГИХ, – голова улыбается мясистым красным ртом, обнажая кривые острые зубы…

Прихожу в себя под утро и обнаруживаю, что лежу в кровати, полностью одетый. Страшно болит голова.

Деревня Чертовка, Воронежская область,«Алексеевский хутор»,Борис, январь 2002 г.

Меня увезли из Чертовки первого января две тысячи первого года, и спустя год мы вместе с Аникеевым выходим из старого рейсового «пазика» на окраине Алексеевки. Видим, что здесь произошли определенные перемены: из оцинкованного профиля на остановке соорудили шалашик и поставили пару лавок. Ощущение такое, что мы отсутствовали в этих местах целую вечность.

В Чертовку автобус, естественно, не ходит, и мы решили чуть попозже поехать туда на автомобиле майора, который он приобрел в свое время после списания.

Дом Аникеева встретил нас ледяным дыханием давно не топившегося жилья. Даже стены были покрыты инеем. Пока он растапливал печку, я прошелся по комнате и остановился у фотографии на стене. На ней был запечатлен бывший участковый с семьей: он, жена, маленький мальчик и девочка лет пятнадцати. Самое интересное заключалась в том, что фотография производила впечатление очень старой.

Запахло дымом, в печке весело затрещали дрова, и ко мне подошел майор.

– Интересуешься фотографией? – спросил он.

– Твоя семья? – ответил я вопросом на вопрос.

Лицо Аникеева слегка исказилось:

– У тебя же есть точно такая же, – тихо сказал он.

– Чего «такая же?» – не понял я.

– Фо-то-гра-фи-я, – проговорил майор раздельно, по слогам.

Меня охватило жаром. Я вспомнил, что увидел старую фотографию на стене в день приезда в Чертовку, где была изображена МОЯ СЕМЬЯ. Это меня тогда потрясло, и сейчас я снова испытал те же чувства.

– Выпьем за возвращение, – предложил Андрей Андреевич и достал из шкафчика плоскую бутылку.

Я кивнул, и он разлил жидкость по стаканам. Мы чокнулись и выпили. Горло и пищевод мгновенно вспыхнули, перехватило дыхание. Меня охватил кашель, на глазах выступили слезы.

– Спирт, – видя мою реакцию, пояснил бывший участковый.