Сияние. Остров теней - Кирилл Алейников

Игорь, с уходом американца вздохнувший облегченно, скинул свою ношу, разделся и полез на банановое дерево, пользуясь курткой как альпинистским снаряжением. Уже оттуда он крикнул:

— Вам что, не хватает подножного корма, гурманы вы хреновы? Ловите-ка бананчики!

Не обращая на него внимания, Марина сказала, как называется птица:

— Это дронт. Ну или додо, как иногда ее называли.

— Дронт? Впервые слышу, — признался Стас. — У нас в России дрозды — есть, а вот дронты — вряд ли.

— Их вообще нигде нет, — успокоила его Марина. — Когда-то, века четыре назад одно из голландских судов пристало к острову Маврикию в Индийском океане. Кроме обычной для островов живности вроде голубей или попугаев матросы увидели и вот таких, похожих на индюков, нелетающих птиц, мясо которых оказалось очень вкусным. Из-за своего облика и малоподвижного образа жизни моряки окрестили птицу додо, что значит на португальском «простак, наивный человек». А дальше многие корабли заходили на Маврикий и запасались большими запасами мяса дронтов, так что к концу восемнадцатого века дронты полностью исчезли. Сейчас остались лишь рисунки, словесное описание да одно чучело на весь белый свет.

— Занимательно как, — пыхтел Стас, вырывая черные перья. — Получается, люди съели всех дронтов, но забыли про вот этого. Нам повезло.

— Дронтов погубили не только люди, но и крысы, и собаки, и свиньи, завезенные на кораблях с материка. Эти животные истребляли яйца дронтов, отложенные в гнездах из травы.

— А откуда ты все это знаешь?

— Я видела чучело дронта. Отец показывал мне его, когда мы были в Париже.

Стас присвистнул:

— А кем был твой отец? Небось, важная шишка в бизнесе Украины, да? Или какой-нибудь политик…

Марина не стала отвечать.

Когда с перьями было покончено, Стас вспорол птицу и выпотрошил. Марина к тому времени собрала поблизости сухие ветки, кое-что из древесины с корабля, успевшее высохнуть, разные тряпки. Разожгли костер, обложили его со всех сторон металлическими деталями с «Серенити», а из каких-то трубок Стас умело смастерил вертел, на который и насадил дронта. Птица оказалась очень жирной, так что вскоре на огне уже приятно шипело, а вокруг разлился дурманящий аромат жареного мяса. Когда пища была почти приготовлена, Игорь принес добытые им бананы, пару кокосов и большие пальмовые листья, чтоб их можно было использовать в качестве тарелок. Нейтрально похвалив Стаса за обед, он подозвал его в сторону и, пока Марина занималась вскрытием кокосов, что довольно хлопотно, сообщил:

— Трупы опять исчезли.

— Что?! Как?!

— Все, кого мы с тобой оттаскивали в лес, пропали. Все до единого.

Опять забытый уже мистический ужас стал проникать в сердце и душу Стаса. Решив самостоятельно проверить слова Игоря, он направился в лес. Он примерно помнил местонахождение каждого покойника, которого оттаскивал, и потому знал куда идти. Сорок минут Стас блуждал по кромке леса, но не нашел ни одного тела.

Когда он вернулся, то едва ли сдержался, чтобы не врезать Игорю по лицу.

— Какого лысого черта ты ходил туда один?! — кричал Стас, уже не беспокоясь, услышит ли его девушка. — Ты что, вздумал поиздеваться над нами? Отвечай!

Игорь принял боевую стойку, готовый отразить любое нападение.

— Я ни во что не играю, придурок! Отвали!

— Что у вас стряслось на этот раз? — участливо спросила Марина. — Что опять не поделили?

— Он спрятал трупы! — тыча пальцем в мускулистую фигуру Игоря, хрипел Стас. — Он опять спрятал трупы! Он хочет, чтобы мы боялись!

— Очнись, джедай, ты несешь чепуху! — каркнул Игорь.

— Тогда почему ты ходил туда один? Почему ты не позвал меня?

— Ты был слишком занят своей птичкой!

— Я мог бы…

— Да пошел ты…

— Замолчите! — рявкнула Марина так, что оба тут же закрыли рты и умолкли. — Игорь, ты прятал трупы?

— Нет. Готов поклясться на уставе ООН.

— Он опять шутит, сука проклятая! — окончательно вскипел Стас и ринулся в бой.

На этот раз Игорь оказался проворнее. Он выставил вперед ногу, на которую Стас налетел с ходу, а затем отвесил пару мощных ударов противнику по голове. Стас свалился в песок, но пыл не утратил. Он кинулся в ноги Игорю и повалил его. Завязалась борьба двух хищников африканских прерий с рычанием, воем и кровью, и так продолжалось бы до победного конца одного из них, но воздух разорвал выстрел.

Парни расцепились. Над ними стоял Джон со своим пистолетом в руке. Наверное, пока развивалась драка, он успел вытащить оружие из рюкзака.

— Прекратить!

Игорь вытер разбитый нос тыльной стороной ладони.

— Ты чего пальбу устроил? Патронов много что ли?

Джон убрал пистолет в кобуру. Глядя исподлобья, он сказал:

— Свое оружие я заберу. Если вы не против, конечно.

Капитан развернулся и отошел к костру, рядом с которым лежало уже приготовленное ароматное мясо. Драчуны презрительно посмотрели друг на друга, вытерли разбитые лица и поковыляли к импровизированному столу. Драться далее они уже не желали.

* * *

Стас стоял на крыльце парадного входа в здание и нервно перебирал пальцами подаренные сестрой четки. С темного неба крупными хлопьями падал снег, на противоположной стороне улицы весело перемигивались огоньками наряженные по случаю приближения Нового Года витрины, все деревья в пределах видимости украшены были электрическими гирляндами и бумажными фонариками. Слышались трели, перезвоны колокольчиков, раскачивающихся на слабом ветерке, а дальше по улице у входа в магазин три веселые девчонки в ярких новогодних костюмах внучек Деда Мороза под танцевальную обработку «Маленькой елочки» зазывали покупателей.

Жизнь текла своим чередом. Что ей до какого-то человека.

Слева возник Артем. Закурив, он молча постоял рядом, дымил сигаретой и разглядывал те же витрины, на которые тупо таращился Стас.

Сказать было нечего. Но Артем все-таки попытался как-то подбодрить друга:

— Может, в кабак зайдем? Сегодня на улице как-то свежо, чересчур свежо.

Стас, казалось, не услышал.

Позади хлопали двери. Народ, немногочисленные посетители этой конторы зла, расходился по домам. Кто-то подошел к парням и пожал им на прощание руки. Кто-то что-то говорил, кто-то вздыхал и клял кого-то. Люди, серые и неприметные ни в толпе, ни поодиночке, растекались жиденьким ручейком по своим обывательским делам. По большей части им все равно, все равно…

Совершенно чужой казалась песня, рвущаяся наружу из открытого окна чьей-то квартиры прямо над магазином игрушек. Песня перекрывала шум автомобилей и даже «Маленькую елочку». Стас бессознательно слушал песню и все больше утверждался в том решении, которое принял пятью минутами ранее.

Когда взойдет весна,И смерти вопрекиСгорают от любвиВсе призраки дворца.Тысячелетний страхКолени преклонит,И мертвые устаСловами жгут гранит…

Друг попытался сказать еще что-то, кажется, предложил поехать к нему и напиться в стельку. Но Стас не хотел. Он сейчас вообще ничего не хотел, только лишь одного…

А еще Стасу казалось, что внутри сломалось нечто важное, что делает человека человеком. Сломалось, и на том месте выросло совершенно иное, совершенно чуждое человеческому существу. Что это, что за дерево произросло там, где был срублен розовый куст?

Стас решил, что дерево то — терновник.

И мертвый адмиралСойдет со стен к свечамИ пустотой зеркалНаполнит свой бокал.И в гробовой тишиПровозгласит он тостЗа упокой души,За вечную любовь…[18]

В ушах вертелась повторяющаяся фраза, не дающая покоя: «…признан невменяемым и направляется на принудительное лечение согласно закона…»

Эти слова, будто текст песни, ложились на ревущую музыку, совсем не новогоднюю музыку. Стас не ощущал морозного воздуха, почти не видел окружающего. Он стоял бы тут всю ночь, но Артем взял друга за руку и повел к машине. Тем вечером они молча пили водку в каком-то баре, пока не надрались до полусмерти. Бросив машину, они направились к Артему домой и там, проспавшись, продолжили пьянствовать. Так прошла, наверное, неделя, прежде чем Стас, более или менее успокоившийся, вернулся в свою квартиру, где больше не было сестры. Он все еще находился в скверном настроении, почти не спал и едва ли что-то ел. На работе ему дали двухнедельный отпуск и даже путевку в местный курортный городок, где богачи средней руки катаются на лыжах и неумело прыгают на досках для сноуборда. Но Стас никуда не поехал. Он не хотел никаких курортов, потому что там, где окружающим людям весело и хорошо, Стасу становилось тошно. Тошнота противным склизким комом забивала горло, тошнота приходила вместе с грустными воспоминаниями об утрате любимых, тошнота раздражала. Если бы она — тошнота — была бы материальной, Стас непременно убил бы ее, разрушил, уничтожил и закопал глубоко под обледенелую землю.