Ванька 5 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

Патроны у меня из мешка Егор себе забрал. Всё равно мне ими стрелять не из чего.

Боеприпасы Павла инородцу достались. У него винтовка на плече висела, а не рыбки ею сейчас на дне реки играли.

— Куда мы дальше? — поинтересовался я у Егора.

— Посмотрим…

На что тут смотреть, даже я и не знаю. По всем окрестностям огонь хорошо погулял, особо и идти некуда.

— На поляну вернёмся?

Я даже уточнять не стал, про какую поляну у старообрядца спрашиваю.

— Нечего там делать. Выгорело всё…

Да, скорее всего, выгорело. Лесной пожар широко шёл…

— К железной дороге пойдём. На станцию.

А, верно говорят — не было счастья, да несчастье помогло. Предполагал я, что придётся мне тут ещё не на один месяц задержаться, а тут — вон как. Сам Егор говорит, что нужно к железной дороге идти. На станцию какую-то.

— До этого ещё в одно место заглянем.

Ну, заглянем, так заглянем. Всё равно я дороги на станцию не знаю.

Шли целый день. Ночь опять без крыши над головой провели. Около полудня, солнышко уже над самыми головами стояло, Егор внезапно остановился, я чуть ему на спину не налетел.

— Смотрите.

Куда смотреть? На что смотреть?

— Что? — я вертел головой, ничего примечательного не видел.

— Прямо.

Смотрю прямо. Всё равно ничего не вижу.

Павел и дочь Егора тоже глазами туда-сюда водят. Один инородец что-то насупился. Как бы не одобряет он совсем действия Егора. Очень сильно не одобряет. Даже что-то ему на своем языке сказать пытался, но старообрядец его резко оборвал. Не твоё, мол собачье дело.

— Да, вон же…

Егор пальцем указал. Так бы сразу и сделал, нечего было умничать…

Впереди, на косогоре в земле небольшое отверстие имелось. Не велико — с полметра в диаметре.

Нора чья-то?

Кто в такой жить может?

Подошли поближе.

Нет, не нора. Звери обруб делать не умеют. Нет у них рук и топором работать они не мастера.

Давно обруб делали. Брёвнышки уже старые, но крепкие, не гнилые.

Откуда знаю? Пальцем потыкал. Проверил.

Явно, придётся под землю лезть, вот я и озаботился сохранность сооружения предварительно проверить.

Однако, оказалось, что это — лишнее.

Лезть в недра земли меня не пригласили. Честь эта только Павлу и Настеньке выпала.

Я и инородец на камень, что из земли торчал, присели. Егором нам ждать было велено.

— Всё равно потом дороги сюда не найдёшь…

Опять чисто, почти как учитель русского языка произнёс бывший хромой. Такой, видно, сейчас у него языковой период. То, он хорошо на языке титульной нации России говорит, а то — как чукча в анекдоте.

Так, так, так… Какое-то это местечко не простое… Детей своих сюда Егор тоже, судя по всему, в первый раз привёл, познакомить с чем-то решил.

— Да, не больно и хотелось… — подмигнул я инородцу.

Показал ему, что серьезно к сейчас происходящему не отношусь.

Где-то через полчаса семейство вернулось. У Павла и Настеньки глаза были как у кукол в мультфильме. Круглые.

Друг на друга, на отца они как-то по-новому поглядывали.

Приобщились к чему-то, не иначе.

Меня к этой тайне не присоседили. Да, оно и лучше. Иной раз что-то и знать не надо — дольше проживёшь…

Глава 36

Глава 36 Павел заболел…

Что-то Павел мне с утра сегодня не нравится…

Не заболел ли?

Встал позже всех, а обычно — он первый на ногах.

Может, когда по реке из зоны пожара выходили, как тут часто говорят — простыл? Вообще, тут многие считают, что болезни от простуды возникают. Озяб человек, а в результате — болеет.

Иногда, с моей точки зрения, до смешного доходит. Когда уже тут в академии учился, показывали нам на занятиях больного сифилисом. Он очень своеобразно о причине своей болезни говорил. Простыл де я, а это — простуда у меня наружу выскочила. Во как…

— Павел, что с тобой? Вставай. Божье царствие проспишь…

Не один я на состояние парня внимание обратил. Отец, вон тоже его в бок толкает.

— Потряхивает меня что-то…

Голосок у Павла не весёлый какой-то, слабый.

— Вставай, чего, лежать-то… Пойдём — пройдёт дорогой всё.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У Егора настроение хорошее, улыбается, посмеивается.

— Голова ещё раскалывается…

— Простыл?

— Наверное…

Павел встал. Медленно, нехотя. Как старик, поясницу потёр.

— Спина что-то ещё болит…

— Иди, дров собери, — скомандовал сыну старообрядец. — Разомнись. Отлежал, наверное…

Потряхивает… Это, знобит значит. Нехорошо…

Голова раскалывается — так парнишка у себя головную боль обозначил. Вообще, здесь очень интересная народная медицинская терминология. Когда я у фельдшера в селе Федора жил, чего только не наслушался. Ту же бессонницу как только там не называли — полуношница, шутуха-бутуха, шепетуха-пепетуха, щекотуха-летуха, переполошница, егозуха… Не знаешь — хрен поймёшь, на какую такую шутуху-бутуху человек тебе жалуется.

Павел подчинился. Ну, а как — отец сказал.

Лицо ещё у Павла какое-то красное, одутловатое.

За завтраком парень плохо ел. Немоглось ему. Сестре пожаловался, что руки и ноги у него болят, как будто палками его били.

Только Павел пару ломтиков мяса съел, как вскочил, в сторону отбежал. Его там и вырвало.

Что-то у меня такое совсем нехорошее в голове стало вертеться, а два и два сложить пока не могу.

Когда Павел вернулся, я своей ладонью лоб ему потрогал. Горячий.

Мля…

— В груди не болит? — начал я Павла расспрашивать.

— Болит. Сжимает ещё всё там. Жмёт и жмёт, сил моих нет…

Мля, мля, мля…

— Дышать как? — продолжил я выявлять жалобы больного.

— Трудно что-то. Никогда так не было. Всё внутри сдавило.

Беспокойный ещё парнишка. Ёрзает, как тут говорят. Раньше за ним тоже такого не замечалось.

Я славил пальцами запястье Павла.

Так, пульс частит, ещё и не ритмичный…

Пневмония?

Послушать бы его…

Ага, может ещё и рентген сделать?

Нет, такие аппараты уже здесь имеются, но не тут — под ёлкой…

В этот момент меня и нахлобучило.

Хунхузы!!!

Они же сюда из Маньчжурии, скорее всего, приперлись. А, там у нас сейчас что? Правильно — эпидемия легочной чумы.

Мля…

Сюда они, суки, заразу и притащили… Сами, может, и не болели, а с трофеями, шмотками чьими-то.

— Павел близко к хунхузам подходил? — задал я вопрос Егору.

Видок, видно, при этом у меня был ещё тот. С отца парня веселость мигом спала.

— А, что?

— Не от них ли он что-то подхватил…

— Не то, что подходил. Вязал, пленных сторожить был поставлен… Скарб их опять же перебирать его заставили. Ещё и хвалился мне этим…

Звиздец…

Здесь смертность от легочной чумы — все сто процентов! Сколько заболело — столько и умерло. Первые вылеченные от легочной чумы появились только после введения в медицинскую практику стрептомицина.

— Чума там у них в Маньчжурии, — обрадовал я отца Павла. — Легочная.

Тот аж остолбенел.

— Он — от них… Подхватил? Мы — от него?

— Вполне возможно…

Что-то и у меня в боку закололо…

— Тогда, дальше идти нельзя.

Старообрядец обвел нас всех глазами.

Я, уже не раз подмечал, что народ тут крайне сообразительный.

— Нельзя болезнь на станцию нести… Точно что-то про Павла сказать можешь?

Что я ему скажу? Если верно в академии говорили, через два-три дня всё будет известно. Причем, кардинально. Без лечения от легочной формы чумы человек через два — три дня умирает. Это, если считать от появления первых симптомов.

Глава 37

Глава 37 Маски

Лечения здесь и сейчас от легочной чумы нет.

Это я точно знал.

Одно помогает её остановить — карантинные мероприятия.

Для проведения их наш отряд из Санкт-Петербурга и ехал.

Ехал, ехал, да не доехал…