Надежду убивают первой - Марина Серова

— Странно.

— Ничего подобного. Полно людей, у которых не то что приятелей, хороших знакомых нет. Александра вообще была какая-то другая, непохожая на наших поселковых девчат. Я имею в виду поведение, манеры, да и взгляды на жизнь тоже. Неинтересно ей было с местной молодежью. Но Сашу никто не обижал. А ребята так и вообще не прочь были за ней приударить.

Я, соглашаясь, кивала. Все это вполне соответствовало поведению моей клиентки.

— Остановите-ка, Татьяна Александровна, на минутку. Стоит заглянуть на почту, возможно, Евдокия еще там. Хотя вряд ли эта бестия хоть раз досидела до конца рабочего дня. Сколько ее знаю, все у нее находятся причины улизнуть домой — то ноги болят, то сын приехал, то картошку надо копать. И ругались мы с ней, и на общественном собрании прорабатывали — толку с гулькин нос. А теперь и вовсе махнули рукой. Работать за такую крохотную зарплату на почте никто не хочет. Молодежь так и вовсе из поселка бежит. А Прохоровна, кроме получки, еще и пенсию получает. Так что деваться некуда, приходится терпеть.

Кузьма Михайлович скрылся за дверью неказистого строения, напоминающего сарай. Не прошло и минуты, как он возвратился назад — его предположения оправдались.

— Зато на других всю жизнь доносы строчила! — покачал головой мужчина. — Да и сейчас вечно всем недовольна, жалуется, сплетничает, заявления и анонимки по инстанциям носит.

— Это по каким же причинам?

— Да без причин. Квалификацию терять не хочет. Нравится ей соседей грязью обливать.

— Бывает…

— Машина дальше не проедет, — предупредил меня бывший участковый. — Котловым кирпич привезли, да посреди дороги и сгрузили. Теперь пойдемте пешком.

Узкая извивающаяся тропинка, проходящая вдоль заборов между дворами, вывела нас на соседнюю улицу. Кузьма Михайлович ускорил шаг и, помогая себе размашистыми движениями рук, энергично двинулся вперед.

Вот уж не думала, что пожилой человек может обладать такой юношеской быстротой!

В конце улицы с покосившимися заборами стояли несколько неряшливо одетых кумушек. Они громко о чем-то сплетничали, но, увидев нас, замолкли.

Бывший участковый поинтересовался, дома ли Евдокия Прохоровна, и, получив утвердительный ответ, удовлетворенно хмыкнул.

Я поздоровалась, но, услышав в ответ только кряхтение и причмокивание поджатых старушечьих губ, прошагала мимо, и старухи вновь оживились.

Да уж! Немудрено, что Александра без оглядки сбежала из поселка!

— Не обращайте на них внимания, — проявил чуткость пенсионер. — Народ у нас в поселке отзывчивый и гостеприимный, только чересчур подозрительный. Бабульки уже наверняка прослышали, что в поселок приехала молодая особа на дорогой машине, вот и насторожились.

Нужный нам дом оказался последним. Он перегораживал улицу, образуя тупик.

Кузьма Михайлович открыл низкую деревянную калитку, по узкой дорожке мы подошли к крыльцу. Мужчина поднялся на две ступеньки и постучал.

В двери показалась хозяйка. На вид ей было не менее семидесяти лет, хотя на пенсии, по словам участкового, она всего пять лет.

— Ты чего это, Михайлович, никак в гости ко мне решил наведаться или по делу? — спросила женщина, разглядывая меня в упор.

— По делу, по делу. Ты давай на пороге-то людей не держи, разговор у нас к тебе серьезный, — строго скомандовал бывший участковый и, отодвинув плечом хозяйку, первым прошел в избу.

За ним поспешила Прохоровна, последней вошла я.

В неприбранной комнатенке, заставленной разваливающейся мебелью, пахло плесенью и старостью. Крошечные окошечки были наполовину задернуты занавесками, поэтому в комнате стоял полумрак. С потолка свисала паутина, а обои на стенах давно потеряли свой первоначальный цвет. Зато почти на каждой стене висели фотографии, такие же пожелтевшие, как и сами стены. В основном на снимках были запечатлены две фигуры — женщина и мальчик, по-видимому, сама хозяйка и ее сын Юрий. На некоторых — только Юрий в разные периоды жизни, от младенчества до взрослого мужчины.

Сама хозяйка, честно говоря, выглядела совершенно непривлекательно. Из-под вылинявшей кофты торчала неглаженая блузка с оттянутыми краями. Непропорционально тонкие ножки с проступающими крупными венами чудом держали огромное туловище. Шеи не наблюдалось вовсе, большая грудь покоилась на выпирающем подушкой животе. Женщина напоминала паука, какую-нибудь экзотическую «черную вдову». Она даже передвигалась, словно паук, цепляясь руками за стены и мебель.

Прохоровна боком протиснулась к столу, слишком близко придвинутому к комоду, и плюхнулась на соседний с Кузьмой Михайловичем стул.

— Ну вот, Евдокия, — начал без обиняков бывший участковый. — На этот раз ты влипла по-настоящему. Вот пришли тебя арестовывать.

— Чего?! Это кого ты пришел арестовывать? За какие такие грехи? Да кто тебе дал такие полномочия-то?.. — вскипала, точно паровой котел, хозяйка избы.

— Успокойтесь ради бога, Евдокия Прохоровна, и давайте сначала просто поговорим, — прервала я бурный словесный поток. — Нам пока нужно, чтобы вы ответили на несколько интересующих нас вопросов.

— То-то же! А то арестовывать пришли!

— Скажите-ка нам, почему вы обманули вашу бывшую соседку Александру Семенову, когда она приезжала в поселок после смерти своей матери?

— Какой еще обман? Никого я не обманывала. Даже не помню, чтобы Семенова приезжала в Залесье.

— Ах, не помнишь! — не удержался участковый. — А кто тем летом всех баб в поселке взбаламутил? Кто сплетни распустил, будто мамаша Олечки приезжала и от ребенка отказалась? В общем, дорогая соседушка, свидетели найдутся.

— Ой, ой, ой! Грош цена твоим свидетелям! Никто не слышал, о чем мы с ней говорили.

— Ошибаешься. Напрасно ты так думаешь. Так что давай-ка не ойкай, а выкладывай все начистоту.

Глазки Прохоровны испуганно забегали, она так сильно вцепилась руками в стол, что костяшки ее пальцев побелели.

— Ну, было дело… — неохотно призналась женщина. — Что правда, то правда. Приезжала Александра в поселок. Ворвалась ко мне в огород и давай в дверь барабанить. Сама вся разодетая, серьги золотые на ней, колечки, туфли на высоких каблуках. Думаете, ей дочь была нужна? Себя показать приезжала! Вот я ее и отослала, чтобы не маячила перед глазами.

— Не может быть! — воскликнул Кузьма Михайлович. — Ты что же это наделала? Ребенка матери лишила!

— Ты, Михайлович, совсем рассудок потерял! Какая из нее мать? Да твоя Семенова — прожженная бестия, клейма ставить негде!

— Ах ты, кошка драная! Врать-то горазда! А письма и деньги из Москвы почему соседям не приносила?

— Ох, что-то мне нехорошо… мигрень опять начинается, сил больше нет терпеть, — театрально хватаясь руками за голову, простонала Прохоровна.

— Брешешь опять! Вечно ты своими болячками прикрываешься. А ведь я еще тогда заподозрил, откуда ты то на новый телевизор, то на пальто, то на сапожки деньги находишь.

Евдокия Прохоровна молчала, продолжая изображать больную.

— Да ты и впрямь в лице переменилась! — продолжил бывший участковый. — Только дело не в мигрени, а в дурной твоей голове. Живо отвечай, куда чужие деньги дела? А не то сейчас же отвезем тебя в районный участок. Там церемониться не станут!

Препираться Прохоровна перестала, испугалась попасть в милицию.

— Виновата! Прости, Михайлович, меня, грешную!

Внезапно она уронила голову на руки и зарыдала.

Такая ее реакция чрезвычайно меня удивила.

— А ну, хватит сопли пускать!

— Черт попутал! Все деньги себе брала, а письма сжигала!

— Неужели ты нуждалась так сильно или осерчала за что на Семеновых? Вроде не самая бедная в поселке была?

Евдокия Прохоровна перестала всхлипывать, настороженно посмотрела на бывшего участкового.

— Почему вы так поступили? — спокойно повторила я вопрос.

— Всю жизнь эта семейка стояла мне поперек дороги! Сначала Анна, потом подросла Александра и тоже добавила дегтя.

И тут Евдокию словно прорвало. Женщина, задыхаясь от злости, вываливала все свои обиды.

Евдокия и Анна знали друг друга с детства. Девочки вместе играли на сельских улицах, гуляли в лесу, ходили в один класс.

Как-то в поселок приехал новый мальчик Володя. Был он круглым отличником. Но самое удивительное, за что в него влюбились почти все девочки поселка, это то, что вел он себя как интеллигентный взрослый мужчина — культурно и обходительно. К тому же ботинки у Владимира всегда блестели, а на брюках красовались безупречно ровные стрелки.

Приехали его родители в Залесье поднимать народное хозяйство. Отец был агрономом, мать преподавала в школе немецкий язык. Им выделили лучший дом в поселке — кирпичный, стоявший на центральной улице, рядом с сельсоветом и магазином.