В тупике - Жорж Сименон

На кухне инспектор полиции приканчивал уже початую бутылку виски и слушал доверительные высказывания дворецкого.

— Этим и должно было кончиться!

Почему? Дворецкий никогда бы не сумел объяснить. Но тем не менее продолжал утверждать с полной уверенностью:

— Этим должно было кончиться!

Владимиру смутно хотелось вести себя так, как Блини, поэтому он целый час просидел на вокзальной скамье. Потом сел в поезд, идущий в сторону Тулона.

Но приехав туда, сразу увидел, что жандармы осматривают пассажиров одного за другим.

Как в прежние времена, когда они с Блини ездили без билетов, он вышел на противоположную сторону, обнаружил незапертый багажный вагон, влез туда и спрятался за грудой чемоданов и ящиков. Поезд свистнул и пошел дальше, а Владимир услышал, как захлопнулась дверца вагона, зажег сигарету, уселся на какой-то сундук и наконец перевел дыхание.

Ему показалось, что жизнь теперь начинается сначала.

Глава 9

А о нем еще раз зашел разговор как-то вечером. Игра в белот закончилась раньше обычного, а начать еще партию что-то не хотелось. Лето уже подошло к концу, и всем надоело ложиться спать в два-три часа утра, особенно Политу, который в шесть часов должен был вставать.

Хотя на дворе стоял октябрь, кафе уже обрело зимний вид. Печь не топили, но каждому хотелось за беседой приткнуться к ней поближе.

Еще несколько дней — и пора окончательно закрывать террасу.

— Ну, что касается меня — я пошел спать, — пробормотал Итальянец, с трудом поднимаясь со стула. — Завтра мне в Ниццу ехать…

В кафе сидели вице-мэр. Тони, Полит и еще новичок, рантье, недавно купивший особняк возле вокзала. Итальянец открыл дверь и заявил:

— Смотрите-ка, дождь пошел!

И верно, сеял мелкий дождичек, холодный, как роса.

— Возьми дождевик Владимира! — крикнул ему Полит. Вот уже три месяца, как черный клеенчатый дождевик Владимира висел тут, все на том же гвозде. Уже вошло в привычку говорить в случае дождя: «Возьми дождевик Владимира!»

И брали, а назавтра приносили, потом еще кто-нибудь забирал его, когда шел дождь.

— Так его и не нашли, как ни искали, — заметил вице-мэр, набивая трубку. — Эге! Стоит заговорить о нем — у Лили уже ушки на макушке!

— Чудак-человек был! — вставил Тони.

— Уж не тебе говорить! Если бы и дальше так пошло, тебе перепало бы мало-помалу все, что было на «Электре»! Политу тоже не терпелось вставить слово:

— Никак не пойму, за что он ее убил…

— Да перепились оба, черт их дери! Вообще-то им ничего не стоило сцепиться, что кошке с собакой. Шофер мне как-то шепнул, что, когда они друг с дружкой переругаются, брань такая идет, хуже грузчиков. А старуха уж как умела крыть!

— Знаешь, что мне сказали? Будто она разбогатела на этих «домах».

— Враки, — решительно заявил вице-мэр. — Я-то ведь видел ее документы! Во-первых, развод с Лебланше принес ей кругленькую сумму. А уж что касается последнего мужа, Папелье, у него крупнейшие предприятия в Марокко и Алжире. Кстати, как раз через Лебланше он и получил свои концессии, когда такое еще водилось, потом занялся строительством порта в Касабланке…

Полит машинально вертел в руках сифон, потом, в свою очередь, встал и со вздохом заключил:

— И все-таки никогда бы я не подумал, что такое может случиться…

Он чувствовал себя очень усталым. Четверть часа спустя вице-мэр ушел домой, и в кафе закрылись ставни.

— Напомни мне утром, чтобы я заказал пиво, Лили! — крикнул ей Полит, поднимаясь к себе в спальню.

Комната Лили была внизу — маленький чуланчик за кухней, окном во двор. Занавесок не было, поэтому она гасила свет, раздеваясь, и зажигала опять, уже надев ночную рубашку. В комнатке было жарко, оттого что кухонная труба проходила как раз в стене, отделявшей ее от кухни. И в этот вечер Лили, как всегда, снова зажгла свет и встала черед зеркалом, чтобы причесаться на ночь. Полит вечно сердился, потому что, стоило ей уйти к себе, она добрых полчаса изводила зря электричество.

— И что ты такое там делаешь? — повторял он.

Да ничего! Просто это был единственный за весь день кусочек времени, когда она чувствовала себя дома, за закрытой дверью: смотрелась в зеркало, чистила зубы, убирала не спеша белье, просматривала какую-то газету, а то и оторванный газетный лист, старалась не поддаться сну, лишь бы подольше протянуть это удовольствие.

Перед сном она, как всегда, открыла окно. Потом погасила свет и вздохнула, натянув одеяло до подбородка.

Должно быть, прошло какое-то время — Лили показалось, будто ее разбудил легкий звук, не то скрип, не то треск. Не шевельнувшись, девушка открыла глаза и увидела какую-то фигуру за окном. Закричать она не решилась и замерла, не шелохнувшись.

— Лили, — шепнул чей-то голос. В то же время кто-то раздвинул пошире створки окна я перешагнул через подоконник, продолжая шептать:

— Не пугайся! Это я… Мне надо поговорить с тобой. Она узнала голос Владимира и села на кровати, прижав руки к груди. Он сделал несколько шагов, и Лили уже разглядела его в бледном свете, шедшем от окна.

— Вы!.. — машинально пробормотала девушка.

— Шш! Не двигайся… Полит может услышать…

— Он теперь спит в другой комнате, в передней… Выключатель был у нее под рукой, и она зажгла свет неожиданно для Владимира, он заморгал. Лили спрыгнула с кровати, и, как была, босиком, подошла вплотную к нему, глядя горящими глазами и стараясь понять, что же в нем так изменилось.

Глаза его уже привыкли к яркому свету лампочки, и он робко улыбнулся, как бы прося прощения за то, что напугал ее.

— Не бойтесь… Мне надо кое-что узнать… Лили заметила, что он одет в синюю спецовку и руки его уже не так ухожены, как прежде. Лицо Владимира тоже изменилось — он, безусловно, потолстел, поздоровел.

— Вы давно в наших краях?

— Я с цирком приехал! — ответил он без лишних слов.

— С цирком? С тем, что выступает в Антибе? А я-то вас там и не заметила!

В то самое утро ее послали за покупками в Антиб, и она чуть ли не целый час смотрела, как человек двадцать рабочих устанавливают огромный полотняный купол передвижного цирка. На площади стояло больше сорока фургонов и грузовиков, откуда неслось хриплое рычание зверей. Люди в таких же, как у Владимира, синих комбинезонах, окутанные запахами звериных испражнений, выполняли поистине титаническую работу.

Она заметила, что большинство этих рабочих — иностранцы. Каркас полотняного купола с поразительной быстротой вырастал над пространством, отведенным для цирка с расчетом на пять тысяч зрителей, как говорилось в рекламных брошюрках.

И сейчас она вспомнила этих людей, которые с удивительным проворством карабкались на такую высоту, бегали по узеньким доскам, перебрасывали друг другу с помощью лебедки огромные железные и деревянные перекладины.

А Владимира-то среди них она и не увидела!

— Значит, вы с цирком приехали, — повторила она словно про себя.

Вот почему он так изменился! Вот почему у него грязные руки, загорелое лицо и такая странная походка!

Он все еще улыбался.

— Да… Мне повезло… Один мой русский приятель раздобыл мне документы, и меня взяли на работу… Мы уже объездили весь юго-запад… Теперь двинемся через Гренобль в Швейцарию…

Лили расстегнула пальто. Оно было надето прямо на рубашку, и сквозь тонкую ткань просвечивало еще совсем девчоночье тело, только грудь была похожа на женскую. Под взглядом Владимира девушка покраснела, а он, как бы извиняясь, улыбнулся еще шире.

— Вы не боитесь?

Напрасно он сказал это. Ни одной минуты она не верила, что это он убил старуху, и вовсе не думала бояться, а вот теперь ей стало не по себе, и она отодвинулась от него.

— А что вы хотите спросить?

— Живет кто-нибудь на яхте?

— Нет, никого там нет. Барышня уехала после похорон и все там позакрывала. Тони предложил оставить ему ключи, он обещал проветривать каюты и делать все, что понадобится в случае непогоды, да она не согласилась.

Лили заметила, что из кармана комбинезона Владимира торчат какие-то инструменты. Потом спохватилась, что на стуле валяется ее белье, и украдкой забросила его подальше.

— Послушай., Лили…

Он не помнил, говорил он ей прежде «ты» или нет.

— Постарайся припомнить… И не бойся сказать правду. Там, на борту, осталось у меня кое-что из одежды. Не знаешь. Тони забрал это?

— Уверена, что нет, — решительно ответила она.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я помню, как Тони разозлился… Барышня его даже на борт не пускала. Это все из-за той, ну, из-за сиделки, она ото всех старалась избавиться. Правда, надо сказать, в то время зеваки толпами глазели на яхту, с утра до вечера люди там толкались, делали снимки, даже на палубу пробирались…

— А что с ними обеими сталось?

— Уехали. Говорят, вилла «Мимозы» продается. А обе барышни как будто живут за городом, возле Мелэна, у матери сиделки.