Турмс бессмертный - Мика Валтари

Микон отчаянно защищался, говоря, что всему свое время и что нехорошо, думая о медицинской науке, целовать женщин, так как это мешает его важным размышлениям.

Дориэй и Танаквиль начали подозревать, что Микон действительно вольно или невольно околдовал девушку, и потребовали, чтобы он прижал свои губы к ее губам. Вначале ничего не произошло, но после того, Как Микон некоторое время подержал ее в своих объятиях, кровь прилила к его лицу и он стал страстно целовать ее. А когда отпустил, то немая, одновременно плача и смеясь, заговорила. Девушка целовала Микону руки и уверяла, что ничего не могла поделать против колдовских чар. Когда она находится дома, вдали от Микона, ее горло распухает и язык делается неподвижным. Поэтому она просит разрешения остаться с Миконом.

Микон выругал ее и сказал, что это просто невозможно. Родители также решительно высказались против, заявляя, что девушка, обретя дар речи, должна вернуться домой и помогать там по хозяйству. Они не возражают, чтобы их дочь время от времени пела и танцевала перед мужчинами и таким образом зарабатывала себе приданое, но не может быть и речи о том, чтобы она навсегда переехала к кому-нибудь из чужаков и поселилась вместе с ним. Такое поведение может испортить репутацию порядочной девушки, и потом никто не захочет на ней жениться.

Но девица совсем потеряла голову и кричала, что не может без Микона жить. У нее начались судороги, и она без сознания упала на пол. Мы никак не могли привести ее в чувство, хотя отец бил ее по щекам, Танаквиль вылила ей на голову целый кувшин воды, а мать воткнула ей в бедро острую заколку для волос. Кровь, однако, не выступила, и мы было решили, что девушка умерла.

Но тут Микон склонился над ней и начал целовать, и она стала подавать признаки жизни, а лицо ее порозовело. Вскоре она села и, удивленно посмотрев кругом, спросила:

— Где я и что случилось?

Микон сказал:

— Дело очень серьезное. Если бы девушка с детства воспитывалась в надлежащих условиях, она могла бы стать предсказательницей и колдуньей. Я удивлен, что не заметил этого раньше, хотя и привык разбираться в знамениях.

Я сказал, что, когда Микон впервые встретил эту девушку, он был слишком пьян, чтобы заметить вообще хоть что-нибудь. Да и родители девушки уверяли, что до сих пор она была такой же, как другие, разве что несколько более беспокойной. Вся эта история заинтересовала Микона как врача, и он попросил родителей девушки, чтобы они ушли с ней домой и проследили, потеряет ли она еще раз дар речи, или этого больше не произойдет. Они вернулись почти сразу же и заявили, что как только их дочь вышла за ворота, она не смогла произнести ни единого слова.

Микон посерьезнел, отвел меня и Дориэя в сторону и сказал:

— Я уже давно чувствовал, что нашими поступками руководят бессмертные. Я не должен был верить тому голубиному перышку, которое привело нас сюда. Афродита опутала нас своими сетями. То, что эта девушка якобы случайно оказалась на моем пути, есть не что иное, как ловушка, приготовленная мне Афродитой. После наших долгих скитаний я наконец-то обрел способность отрешаться от всего земного и предсказывать будущее, но, как видно, златокудрая не хочет, чтобы я размышлял о чем-то, не связанном с нею. Если мы отправим сейчас девушку домой и она останется немой, у нас будут неприятности и нам придется предстать перед Криниппом. Что же нам делать?

Мы ничего не могли ему посоветовать и вовсе не считали, что все это нас как-то касается. Когда мы вернулись к остальным, девушка еще громче, чем прежде, кричала и уверяла, что однажды утром мы найдем ее повесившейся на крюке для факела у ворот. А потом, мол, вынуждены будем объяснить людям и Криниппу, почему это произошло… если, конечно, сумеем.

Ее угрозы еще больше осложнили наше положение. В конце концов Микону надоел этот бесплодный спор и он предложил:

— Давайте как-то все это уладим. Я возьму девушку к себе и куплю ее как рабыню за разумную цену. Я не могу заплатить за нее много — ведь я всего лишь странствующий лекарь, у которого нет больших доходов. Вы должны также принять во внимание, что я делаю это по желанию девушки, а не по моему собственному.

Родители девушки с ужасом взглянули друг на друга и набросились на Микона с кулаками, так что мы с огромным трудом смогли вырвать нашего приятеля из их рук.

— Мы что же, должны продать собственного ребенка?! — кричали они. — Мы, свободные сикулы, возделывающие землю с тех самых пор, что и сиканы из Эрикса!

— Чего же вы хотите? — спросил обеспокоенный Микон.

Родители девушки наверняка не знали этого сами, когда пришли сюда, но слова и поведение дочери натолкнули их на одну мысль. Они сказали:

— Ты, прибывший сюда, должен жениться на ней, хотя обычно мы и не выдаем наших девушек за чужестранцев. Однако ты околдовал ее и сам во всем виноват. Как и положено, мы дадим за нашей дочерью приданое, и оно будет больше, чем ты думаешь, потому что довольно много она собрала сама да и мы не настолько уж бедны, как может показаться.

Микон рвал на себе волосы и кричал:

— Но это же ужасно, это несправедливо, это прихоть богини, которая не желает, чтобы я думал о сверхъестественном! Какой же мужчина, посадив себе на шею женщину, сможет размышлять о чем-то, кроме насущных надобностей?!

Девушка ломала пальцы и кричала, что она лучше умрет, чем доставит Микону столько неприятностей, но родители взяли ее руку и вложили в руку Микона, говоря:

— Ее зовут Аура.

Когда они произнесли это имя на своем странном языке, Микон ударил себя по лбу и воскликнул:

— Аура, если ее зовут Аура, то мы ничего не сможем поделать! Это все происки богини. Ведь Аура была девушкой быстрой, как ветер, и охотилась вместе с Артемидой. Дионис воспылал к ней страстью, но она бегала быстрее, чем он, и ей всегда удавалось спрятаться от него, но потом Артемида поразила ее безумием и она отдалась Дионису. Дионис участвовал в наших играх в тот вечер, когда мы напились тут допьяна, и эта красивая девушка никогда не пошла бы со мной, если бы богиня не ослепила ее. Это волшебное имя. Я попался в ловушку, и я бессилен.

Не могу сказать, чтобы мы были в восторге от такого решения, но нам никак не удавалось придумать, как бы оградить Микона от свадьбы и при этом не оскорбить жителей города. Был назначен день торжества, и оно состоялось — с пением и танцами — в доме сикулов в окружении многочисленных коров и коз. Родители девушки выставили на всеобщее обозрение приданое, напекли, наварили и нажарили столько, что все смогли досыта наесться и напиться. Когда в конце концов в соответствии с обычаем они принесли в жертву голубицу и окропили ее кровью одежду молодых, зазвучала громкая музыка и всех еще раз угостили вином. Мы развеселились настолько, что я, не обращая внимания на мычащих волов и кудахтающих кур, сплясал танец козла и заслужил горячее одобрение всех этих простых крестьян. Вскоре зашло солнце, мы, соблюдая новый закон Криниппа, заторопились домой, и Аура пошла с нами.

Перед свадьбой Микон находился в очень угнетенном состоянии и говорил, что ему, вероятно, нужно купить себе дом, вывесить у ворот палку, оплетенную змеей, в знак того, что здесь живет лекарь, и навсегда остаться в Гимере. Однако Танаквиль и слышать об этом не хотела. Впрочем, на своей свадьбе Микон стряхнул с себя заботы и заметно оживился — возможно, благодаря выпитому вину; так или иначе, он первый напомнил нам, что мы должны вернуться в дом Танаквиль до захода солнца. Утром мы с большим трудом разбудили его, услышав пение первого петуха, и с тех пор Микон больше не навязывался ко мне с разговорами о сверхъестественном.

6

Хотя Микону и не повезло, я получил пользу от его свадьбы, так как научился говорить на языке сикулов. Танаквиль же охотно обучила меня чистому финикийскому языку карфагенян. Она при этом преследовала свои цели, однако мне было все равно, и благодаря ей я узнал о законах, обычаях, торговле, морских путешествиях и богах карфагенян.

Откровенно говоря, языки финикийцев, тирренов и сикулов дались мне очень легко, потому что эти народы занимались торговлей и изъяснялись на смеси греческого с финикийским. Однако любому греку трудно научиться произносить странные горловые звуки финикийского языка. В Ионии я привык с презрением говорить, что финикийцы каркают, как вороны. В Гимере же я, к моему удивлению, услышал, как карфагеняне сравнивают с воронами греков.

Аура быстро заговорила по-гречески, а Микон уже через месяц мог довольно сносно беседовать по-сикульски со своими тестем и тещей. Ведь мужчина и женщина, живущие вместе, обычно хорошо понимают друг друга. Надо же им уметь ссориться, а для этого необходимо выучить язык противника.

Однако Дориэй пренебрегал изучением других языков и говорил только на своем родном:

— Я беру свой язык с собой, куда бы я ни отправлялся, — объяснял он. — А если кто-нибудь меня не понимает, то тем хуже для него.