Возвращенный рай - Халлдор Лакснесс

Крестьянин сказал, что охотно отметил бы этот день, угостившись прославленным напитком Дании. Они разузнали, как пройти в ту рощу, где из скалы бьет источник Кирстен Пиль. Увидев воду, студент загрустил; он тотчас же распростился с крестьянином и ушел.

Стейнар подошел поближе к нескольким мужчинам, сидевшим в задумчивости под деревьями. Не похоже было, что среди них есть люди зажиточные. Устав от хождения по лесу, они решили купить воды, которую так восхваляет старинная надпись. С пролива тянуло легкой прохладой. Одни сидели на железных стульях вокруг маленьких столиков, и по их довольным лицам было видно, какое наслаждение доставляла им эта добрая вода в жару. Другие терпеливо стояли с кружками в очереди. Крестьянин немало потратил времени, пока прочел надпись, высеченную на скале по-датски. Она кончалась словами: «Кружка— 2 эре, кувшин — 5 эре». Прочитав это, крестьянин встал в очередь, терпеливо ожидая, когда и он сможет испробовать прославленной воды.

Не отходя от источника, он осторожно пригубил кружку. Ему очень хотелось пить, и вода с каждым глотком возвращала свежесть его душе и телу. Смакуя эту удивительную воду и думая о том, какой должна была быть замечательной эта женщина, открывшая источник, — женщина, чье имя датчане вечно будут вспоминать с благодарностью, он вдруг заметил человека, одиноко сидящего спиной к нему за маленьким столиком в тени большого дерева. У человека этого была крепкая шея — не то чтобы такая уж молодая, свежая, нет, на ней проступали сухожилия, ее испещряли морщины, и все же она была удивительно прямая, и голова красиво посажена. Он был без шляпы, на макушке, не слишком богатой растительностью, топорщились непослушные клочья волос, лицо его было загорелым. Мужчина пил воду. Затем достал из кармана небольшой пакетик в газетной бумаге, развернул, вытащил оттуда черствый ржаной хлеб. Он принялся за него, запивая водой из источника. На стуле рядом с ним лежала почти новенькая шляпа, обернутая в вощеную бумагу. Стейнар подошел к мужчине и поздоровался с ним.

— Мир тесен, должен сказать. Добрый день, старый друг!

— Тебе день добрый, земляк, — ответил епископ Тьоудрекур, растягивая гласные, как это часто происходит под влиянием английского языка. — Присаживайся, дружище. Ты прав, мир тесен, особенно в этих широтах. Не выпьешь воды?

— О нет, благодарю тебя, — ответил Стейнар. — Я уж выпил целую кружку.

Ну конечно же, епископ Тьоудрекур пошел и купил своему земляку и себе еще по полной кружке воды Кирстен Пиль.

Когда они уселись и отпили немного воды, епископ Тьоудрекур спросил:

— Кто ты, земляк?

— Да я Стейнар Стейнссон из Лида в Стейнлиде. Мы уже встречались с тобой. Первый раз в Тингведлире, у реки Эхсаpay, когда приезжал король. А в другой раз — у церкви, на берегу залива Фахсафлоуи.

— Да неужто! Ну, здравствуй, здравствуй приятель, — обрадовался епископ Тьоудрекур, вставая и целуя крестьянина. — Спасибо за последнюю встречу. Что новенького?

— Да, кажется, все в порядке, — ответил Стейнар из Лида. — После того как мы расстались в позапрошлом году, до самого рождества стояла удивительно хорошая погода, а после рождества захолодало, весна была с сильными ветрами, неустойчивая, с туманами, которые мы называем вороньими. Лето довольно дождливое…

Но тут мормон перебил его:

— Поэтому в Исландии ни у кого нет плащей. Впервые я купил себе плащ, когда приехал в Юту, но, конечно, эта одежда там ни к чему. Но, послушай, друг, меня вовсе не интересует, какая погода была в позапрошлом году в Исландии. Лучше расскажи, как поживаешь ты сам?

— Ну что ж, старик из Лида приехал в Копенгаген и явился сюда пить воду из источника Кирстен Пиль, — ответил Стейнар.

— Ты прав, друг, человек — это сосуд, и важно, чтобы в сосуде была хорошая вода. Миссис Пайль была незаурядной женщиной. Я два раза в неделю приезжаю сюда, в лес, на речном пароходике, чтобы попить этой воды. Она мне напоминает воду в Юте.

— Мы заговорили о воде, и мне пришло на ум: ты по-прежнему погружаешь людей в воду?

— А как ты думаешь, дружище, — удивился Тьоудрекур. — Разве Спаситель позволил бы кропить себя водой, когда был младенцем в Вифлееме? Что происходит, когда ребенка кропят водой? Да всего-навсего вот что: рука пастора получает крещение, а ребенок, как и прежде, остается некрещеным. Тут не может быть двух мнений. Разве я не говорил тебе это в прошлый раз? К чему повторять одно и то же? Я просидел в Копенгагене целое лето — писал книгу об этом на исландском языке, она будет вскоре напечатана, и я возьму ее с собой вместо тех, которые они украли у меня. Вот так-то…

— Кто украл? Неужто власти? — спросил крестьянин.

— А иных воров в Исландии никогда не было, — ответил мормон. — Они все украли у моей матери — ее доброе имя и репутацию, хотя она была святая женщина. Они украли у меня все еще до моего рождения, кроме мешка, на котором спала собака. Его-то я и надевал, когда мне следовало быть хорошо одетым. Нет-нет, сэр. Это Джозеф Смит осчастливил меня и подарил мне родину. А теперь расскажи-ка мне о себе, мой друг. Что ты здесь поделываешь? Зачем приехал?

Стейнар ответил:

— Не помню, рассказывал ли я тебе в тот раз, когда с помощью божьей освободил тебя в Исландии… гм… что я как раз в тот день преподнес в подарок датскому королю коня. Я немножко смахиваю на того крестьянина из сказки, что отправился на лошади в город купить что-нибудь для детей, а вернулся пешком с пачкой иголок в кармане. Лошадь моя была серой масти, в яблоках. По правде говоря, это была лошадь моих детей. Потом король пригласил меня к себе домой навестить серого скакуна. Я только что оттуда. У него там собрались самые знатные в мире вельможи и повелители с их женами, и я преподнес им шкатулку; вот тут у меня их фотографии. Это я получил взамен. Жаль только, что потерял уздечку, которую вернул мне король.

Стейнар достал из кармана фотографии, полученные от королей, царей и цариц, и положил их на стол. Мормон молча снял бумагу со своей шляпы и надел ее. Эта новая с иголочки, опрятная шляпа контрастировала с его обветренным и загрубевшим от загара лицом. Казалось, словно какой-то иностранный щеголь забыл этот атрибут цивилизации посреди пустыни, вернее сказать, водрузил его на глыбу лавы.

— Мы, мормоны, надеваем шляпу, когда надо защищаться от солнца, — сказал епископ Тьоудрекур.

Он торжественно водрузил очки на нос, поправил их несколько раз, растянул уголки рта во всю ширь, хотя все равно ему пришлось держать фотографии на расстоянии вытянутой руки, чтобы рассмотреть их. Он очень долго рассматривал господ в позументах и королев с огромными бантами пониже спины. Не было на земле такого деяния, героического поступка или подвига, который не был бы запечатлен в орденах, красовавшихся на груди этих господ. Крестьянин из Лида тихонько усмехался.

Мормон, посмотрев все внимательно, снова завернул свою шляпу в вощеную бумагу, бросил косой взгляд на крестьянина и так же торжественно снял очки, как надевал их.

— К чему тебе вся эта ерунда?

— Прости, что я питаю слабость к моим королям, — сказал крестьянин из Лида, — и не в меньшей мере к божьей милостью царям. Взять хотя бы короля Георга из Греции, он ведь не самый видный из этих господ. Утверждают, что там, в Греции, он на иждивении прихода или, как говорят датчане, не в состоянии купить себе понюшку табака, а по положению и рангу забрался выше всех исландцев, я думаю, и с мормонами в придачу. Хе-хе-хе… А какая жена у него дородная! Все они стоят тем ближе к богу, чем больше у них власти над людьми.

— Да, если только они не разбойники… Я, кажется, сказал больше, чем собирался, — заметил епископ. — Но разреши мне спросить тебя, прежде чем я умолкну. Ты говорил, что преподнес им шкатулку, а прежде ты отдал им лошадь. Скажи, чего ждешь ты от этих людей?

Но крестьянин углубился в созерцание цветов, произрастающих в Дании: возле них как раз была маленькая клумба.

— Какие красивые цветы растут здесь, в этой стране! Хотя уже почти осень.

— Эта страна — сплошной огород, — заметил епископ Тьоудрекур.

А крестьянин из Лида сказал:

— Однажды я смотрел на мою маленькую Стейну, когда она спокойно и безмятежно спала в этом страшном мире. Ей в ту пору, кажется, было всего три годочка. Меня вдруг осенила мысль, что наш Создатель, если он существует, не имеет себе равных. «Боже мой, боже мой, — думал я, — вскоре изменится этот чудесный облик!» Потом у меня появился мальчик, который был похож на Эгиля Скаллагримссона, и на Гуннара с Конца Склона, и на всех норвежских королей. По вечерам он засыпал, положив деревянную секиру под щеку, потому что он хотел покорить мир! Гм… Ну, давай поговорим о чем-нибудь другом. Что это за примечательная штука там, на Востоке, за пустыней, о которой ты упоминал в прошлый раз?