Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

как у нас с властителями случается, которые излишне проникаются заботой о народе, и не желают в положенный час власть отдать. Её отец решил мельницу строить. Собственно это его почин и был на нём он и выделился и власть взял. Да к сроку окончить не успел. Пришли к его избе. Он. Старик хохотнул, так этой мельницей загорелся, что даже терем себе срубить не успел добротный. У нас ведь здравым взглядом окинь, так по чести каждый вновь избранный воевода две трети срока только тем и занят бывает что от постройки терема под себя не отходит ни на миг. Так что пожарище такое что в Кошкарях видно. А этот, и старик досадливо махнул рукой, как жил раззява в родительской избе так в ней и спалили его,-ответил невозмутимо старик, отхлебнув из своего блюдца. Ну о себе не думаешь, так хоть людей порадуй. О них подумай.

–Так разве он, когда мельницу решился возводить, не о людях заботился, -сказал я.

–Так то оно может и так,-прищурился старик. В этот момент он походил на маленького домового. Вот только злого или доброго, я никак не мог определить,

–Мельница, это конечно дело хорошее. Ведь как ни крути. а у нас нет мельницы, хлеба поспевают, а молоть муку негде. Так что каждый как сумел дома приспособился. Но муку мелют по осени, а власть то случилось менять вначале лета. Он закрылся и кричит,– дайте хоть до осени срок. Мельницу закончу, а там сам власть отдам. Пропади она пропадом проклятая. Не дали. И знаешь, что скажу тебе по секрету гость дорогой, не дали не потому, что устали под ним жить. Нет. Радости возжелали, праздника взалкали вот и спалили бедолагу. Ох и радости то было в тот день. А она, он кивнул в сторону двери, за которой скрылась девушка, в тот день по лесу с младенцем гуляла. Вот и убереглась по случаю, по счастью. Теперь вот со мной живёт.

После этих слов он затих и снова погрузился в какие-то ему одному понятные думы.

–Скажите, -сказал я, дождавшись пока старик отхлебнув из блюдца, поставил его на стол, – вот вы сказали, что воевод у вас переизбирают и даже особо упрямых сжигают. Старик кивнул. А почему ваш дом по-прежнему стоит, между тем вы, явно, не последний человек в этом городе. А по тому, гость дорогой, что я не власть.

–А кто же вы?-

– Я тот гость дорогой, – сказал Оляпа, хитро прищурившись,– без кого ни одна власть на свете существовать не может. Я, если угодно, память. На моём лице по всей видимости отразилось непонимание. Во всяком случае старик поспешил объяснить свои слова. Вот скажем дом в котором мы сидим, он обвёл взглядом старые бревенчатые стены, он сложен много лет назад. И сложен без единого гвоздя. Вот скажи мне гость дорогой, почему он стоит так долго и не падает. Я молчал не зная, что ответить. -А потому,– сказал старик смешно подняв к деревянному потолку крючковатый палец, -что каждая деталь есть результат чьей-то памяти, которая сохранила и в своё время сообщила мастеру способ её изготовления. Вот так же и я, – всякий раз, когда приходит нужда вынужден напоминать своим власть имущим остолопам, кем бы они были не случись им обрести власть. Получит наш ясновельможный от меня под задницу пинок на мгновение ощутит себя маленьким и жалким. Тут же ужаснётся от такой перспективы, встрепенётся как каплун пред несушкой и глядь, и вот уже не человек, а свет ясный. Я постепенно начинал понимать его логику. Его странную, но всё-таки логику. Я почему-то вдруг представил его не в этой засаленной хоть и обширной горнице за грубо сколоченным столом, а в московском уютном кабинете в дорогом костюме при галстуке. И белокурая длинноногая “Забавка” тоненьким голоском осведомляется по телефону не желает ли шеф чего-нибудь. И как ни странно у меня всё получилось.

– Скажите, сказал я, решив воспользоваться внезапной паузой, вы сами-то бывали когда-нибудь в Москве?

– Нет – ответил старик – никогда не бывал. Я и услышал то про эту самую Москву от тебя впервые. Я увидел на лице старика странное выражение. Словно он хотел, но не решался спросить у меня что-то.

– Вы хотите задать мне вопрос? – сказал я. Задавайте, не стесняйтесь.

Немного помявшись старик спросил, -Неужели у вас ни разу не сожгли ни одного тереме с воеводой?

–Нет,– ответил я,– ни разу. Точнее говоря давно уже это не практикуется.

–Неужто не за что?

– Нет, сказал я,– я не говорил, что не за что. Пожалуй, там откуда я приехал, поводов-то по более наберётся, нежели простая народная усталость, и жажда праздника. Просто с каких-то пор сжигать воевод с теремами выпало из нашей традиции.

После старик надолго погрузился в свои думы.

Я думал о своём. В окно упрямо скреблась узловатая ветка. Я посмотрел в окно и вдруг понял, что то что считал веткой было ничем иным как самой настоящей медвежьей лапой. Я почувствовал, как по позвоночнику у меня пробежал ледяной муравей

Скорее, чтобы нарушить тишину я спросил,

– Скажите, вы случайно не знаете, куда ведёт дорога, у которой лежит ваш город?

– Вот в этом то всё и дело! – сказал старик – никто не знает куда она ведёт. Старики говорили, что ведёт она в долину где у лесистых гор живёт туман. Кто говорил, хотя таких совсем мало, что оканчивается она мёртвым городом. Другие говорят, что оканчивается она морем – океаном. Сам я не знаю, да мне и не интересно. Коль тебе интересно, так прокатись сам по ней. Кузовок у тебя спорый.

Мы проговорили ещё примерно с пол часа. После старик поднялся из-за стола и сказал. –Ну что гость дорогой, пора и ко сну отходить. Я не возражал.

–Сейчас я скажу Забавке, чтобы проводила тебя в покои,– сказал старик,– ночью не вздумай из дому выйти, а то с Яркой побеседовать придётся. Он совсем недавно человечинкой отведал, а у него ведь, как ты понимаешь, тоже своя память есть.

Девушка с красивым именем Забава, явившаяся на зов старика на этот раз без ребёнка, проводила меня в отведённую для меня спальню. Спальней комнату разумеется называл я – парень из далека, к тому же явно со странностями. Моя провожатая, как в прочим и полагается всем нормальным людям, а не чудакам, утверждающим что дескать в их краях воевод с теремами не сжигают, называла её “почивальней”. На прощание