Образование древнерусского государства - Владимир Васильевич Мавродин

в горах, ущельях, лесах и болотах, стойких, мужественных, искусно использовавших местность, предприимчивых и смелых в бою, «доблестных» и «энергичных» (Прокопий). Маврикий посвятил искусству войны со славянами и антами целый ряд разделов своего «Стратегикона», а это свидетельствует о том, что Византия считала их опасными врагами. Конечно, славяне и анты не умели сражаться сомкнутым строем и обрушивались на врага с криком, нестройной толпой. Вначале им трудно было воевать с византийцами на открытом месте. Поэтому они предпочитали сражаться в лесах и болотах, в горах и ущельях, пользовались засадами, ловушками, внезапными нападениями и т. д. Но это было «детство» военного искусства антов. Выйдя на широкие просторы византийских земель, они вынуждены были отказаться от своей примитивной тактики и усвоить искусство врагов. Но с самого начала войн с Византией недостаток вооружения заменяли антам храбрость, стойкость, выносливость и предприимчивость.

Иордан называет антов «храбрейшими из них» (славян). Высоко расценивая боевые качества своих противников, император Юстиниан с гордостью носил титул «победителя антов». Фредегар говорит о том, что авары всегда ставили в первых рядах славянских воинов как самых сильных и храбрых.

Византийцы не жалеют красок, описывая опустошительные набеги славян и антов и их жестокость. Они не щадят врагов, убивают и мучат их.

Походы антов, приводившие к обогащению антских дружин и их вождей-князей, способствовали укреплению «развивающейся из родового строя военной демократии», «военной потому, что война и организация для войны становятся теперь нормальными функциями народной жизни» (Фр. Энгельс), «демократией» потому, что перед нами вооруженный народ, управляющийся народным собранием, советом старейшин и вождей и высшим военачальником, еще не знающий не только власти, противопоставляющей себя народу, но даже отделенной от него.

С течением времени «грабительские войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и второстепенных вождей; обычное избрание их преемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в особенности со времени установления отцовского права, переходит в наследственную власть, которую сперва терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют…»[96]. Так зарождаются первые примитивные формы государственной власти, обусловленные имущественным неравенством и развитием рабства.

Война и народоправство («демократия») — эти две особенности общественной жизни антов отмечают и писатели древности.

Дружины антов не были отрядами профессионалов-воинов, как это имело место позднее, в Киевской Руси. Вооружены были все мужчины, и почти все вооруженные мужчины принимали участие в обороне своей земли и даже в далеких походах на Византию. Маврикий, рассказывая о военных хитростях антов, говорит, что при внезапном нападении на них «некоторые, из числа остающихся дома», спасаются, прибегая к погружению на дно реки у прибрежных камышей, так как поселения антов «расположены вдоль рек…»[97]. Уходят в поход не все, но все же дружины антов — это вооруженный народ[98]. В комплектовании дружин сохраняется архаический обычай — по возрастному принципу. Тот же Маврикий, хорошо знавший славян и антов, говорит об особенно опасных для «ромеев» внезапных нападениях из засад «легковооруженной молодежи»[99]. Пережитки этого явления бытуют еще в Киевской Руси в виде «старшей» и «молодшей дружины». Все эти качества антов и привели к тому, что они вошли в историю как храбрый, воинственный и свободолюбивый народ. Они были варварами эпохи «военной демократии» со всеми присущими им отрицательными и положительными качествами. И не случайно хорошо знавший антов Прокопий говорит, что, несмотря на их жестокость, «грубый, без удобств» образ жизни, они «по существу неплохие люди и совсем незлобные», хотя и сохраняют «гуннские», т. е. варварские, нравы[100].

Эти высокие, сильные, темно-русые люди, страшные для врагов, отличаются гостеприимством, ласково принимают иноземцев, заботятся и охраняют их, и если по вине какого-либо анта с чужеземцем случится несчастье, то первый приютивший его у себя ант «начинает войну против виновного…»[101].

Патриархальное гостеприимство и кровная месть за чужеземца, как за сородича, говорят о родовом быте антов, еще не успевшем окончательно разложиться под влиянием имущественного расслоения и рабства. Патриархальный быт антов с родовыми и племенными вечевыми сходами выступает и в указании Прокопия на то, что «у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим», и в свидетельстве его же о межплеменных собраниях. Патриархальный быт антов отразился и на положении женщин в семье, «скромность» которых «превышает всякую человеческую природу…»,[102]предпочитающих смерть вдовству.

Культ бога, «творца молний», которому приносят в жертву быков и совершают другие обряды, почитание рек, нимф (русалок) и «всяких других демонов», приношения им в жертву роднят антов с восточными славянами Киевской Руси, которые, так же как и их предки, почитали Перуна и поклонялись рекам, родникам, «кладезям», русалкам, лешим, домовым и т. д.

Подводя некоторые итоги, мы приходим к выводу, что в антах следует усматривать восточных славян Среднего Приднепровья и смежных с ним южных областей лесостепной полосы, вступивших уже в стадию «военной демократии», с союзами племен, богатой племенной знатью, владельцами ценностей, скота, рабов, с территориальной общиной, состоящей из патриархальных общин, с разлагающимися, но еще очень сильными традициями родового быта. По мере развития войн и вовлечения в сферу влияния Византии, по мере проникновения антов на юг, в пределы «страны ромев», распадение родового строя у антов идет все быстрее и быстрее.

Переходя к политической истории антов, мы вынуждены прежде всего отметить скудость дошедших до нас источников. Сколько-нибудь стройное изложение ее не представляется возможным.

Первые упоминания о политической истории антов связаны с их столкновениями с германцами-готами.

Вопрос о готах в Причерноморье и на Днепре очень сложен. Даже для того чтобы осветить современное его состояние в науке, пришлось бы сделать большое отступление, что для наших целей совсем не обязательно.

С берегов Вислы, где их помещают античные авторы, а быть может из более северных земель, готы (Gutthiuda) — одно из восточно-германских племен, соседившее здесь, на севере, с лугиями, венедами, айстами (эстами — древнее название литовцев, закрепившееся позднее за пришельцами с востока — финнами) и феннами (финнами), — прошли на юг, миновав труднопроходимые, болотистые места, где погибло их немало на переправах. В краю «Oium» они столкнулись с местными жителями «сполами» (спалами) и двинулись дальше на юг, в Причерноморье, где их и застают письменные свидетельства начала III в. Так говорят о переселении готов на юг Иордан и Гута-Сага (XII–XIII вв.). Остроготы сидели от Днепра до Днестра и Карпат. К западу от них обитали визиготы. Как далеко на север простирались владения остроготов, мы не знаем. Правда, у Иордана говорится о том, что в царствование Германариха остроготам был подчинен ряд племен, в том числе Thiudas (чудь), Merens (меря), Mordens (мордва),