Демон Монсегюра - Ольга Крючкова

Раймонд VI, обнажённый до пояса, со свечёй в руке, опустился на колени перед помостом, моля о пощаде.

– Я молю вас, легат Милон, как представителя Святого престола и вас аббат Арнольд как представителя французского духовенства о пощаде. Признаю свои грехи и каюсь в том, что способствовал попустительству ереси, охватившей королевство, поглотившей население, приведя его на путь дьявольский, отрицания католических святынь и церковных обрядов.

– Обещаете ли вы, граф Раймонд, стать благочестивым католиком, иметь чистые благородные помыслы, верно служить церкви и выплачивать все требуемые налоги? – спросил легат.

– Да, я обещаю, – чётко ответил Раймонд.

– Обещаете ли вы признать короля Франции Филиппа II своим сюзереном со всеми вытекающими для вас обязательствами? – подключился аббат Арнольд.

– Да, я признаю короля Франции своим сюзереном, – подтвердил Раймонд.

Нет слов для описания чувств, которые в этот момент испытывала Беатрисса, её братья Амильен де Амбьяле и Раймонд де Альби, Клермон и верноподданные вассалы. Их уничтожили, растоптали, надругались в самой жестокой форме. Беатрисса стояла прямо, слёзы застилали ей глаза. Клермон и Амильен поддерживали её.

Граф принёс клятву на верность королю Франции Филиппу II Августу и Папе Иннокентию III по специально подготовленному документу. Он, стоя на коленях, зачитал:

– Я, граф Раймонд VI Тулузский, бывший сюзерен королевства Лангедок в присутствии представителя короля и Святого престола клянусь в верности королю Франции. В подтверждение моих слов добровольно передаю все земли в его владение и обязуюсь выплатить контрибуцию в размере двадцати пяти тысяч экю моему сюзерену Филиппу II и столько же Папе Иннокентию III на благо Святого престола.

Беатрисса всхлипнула и осела, Клермон и Амильен вовремя её подхватили. Это был конец всему: власти, богатству, независимости. Их ждала безрадостная жизнь на гране нищеты.

Но и это завоеватели сочли недостаточным. Легат Милон приблизился к Раймонду.

– Я хочу преподать вам урок, чтобы вы, граф, запомнили навсегда, каково идти против веры. Если вы истинно раскаялись, не только на словах, но в своих помыслах, обряд послужит вам очищением и возрождением.

Милон своими руками накинул верёвку на шею графа, протащил его через площадь подобно животному, не переставая стегать плетью. Легат стегал с остервенением, мало того, он специально выбрал плеть с металлическими крюками на концах. Они раздирали в кровь кожу и плоть. По лицу Раймонда текли слёзы. Такова была цена за жизни семьи и вассалов, Монсегюр и Тулузу.

Наконец, насладившись вволю падением семьи некогда могущественных и богатейших Тулузов, Милон бросил плеть. Раймонд упал посередине площади, обессилив от боли и унижения. Милон и Арнольд бросили презрительный взгляд на поверженного Раймонда, а затем на его семью. Довольные свершившимся ритуалом, они удалились с площади по направлению к ратуше, где собирали награбленное добро и ценности для отправки во Францию и Рим.

Вассалы, верные Раймонду, пережившие унижение вместе с ним, как своё собственное, осторожно положили его на плащ, дабы переправить в Монсегюр. Раймонд истекал кровью и вскоре он потерял сознание. Беатрисса испугалась, бросилась к мужу, думая, что он умирает. Но при приближении к замку, Раймонд открыл глаза и произнёс еле слышно:

– Пить…

Беатрисса кинулась к нему с флягой воды, аккуратно поднеся к растрескавшимся и искусанным от боли губам.

– Пейте, Раймонд, пейте осторожней, не напрягайтесь.

Раймонд даже не смог поднять головы, такая боль пронзала его спину. Плащ, на котором его переносили, весь пропитался кровью. Раймонда начало трясти от пережитого. Он снова потерял сознание.

…Его донесли до постели и под чутким руководством Беатриссы переложили на живот. Спина представляла собой сплошное кровавое месиво, рубашка была вся изодрана, кожа висела лоскутами.

– Срочно лекаря! – приказала Беатрисса.

– Я здесь, сиятельная графиня! – лекарь уже стоял около кровати. – Я следовал за вами сразу же, как только вы вошли в замок. Сделаю всё, что от меня зависит, как возможное, так и невозможное! – заверил он.

Лекарь достал маленькие острые ножницы, обрезал куски ткани и занялся спиной Раймонда. Графиню затошнило, голова закружилась.

– Дорогая, Беатрисса, идёмте. Вам надо отдохнуть, – Клермон пытался призвать свояченицу к здравому смыслу.

– Нет, я никуда не пойду. Моё место здесь, подле мужа, пока он не поправится, – отрезала она.

Две недели Раймонд пролежал в лихорадке. Спина была настолько изуродована, что, казалось, не заживёт никогда. Всё это время Беатрисса проводила около постели мужа. Она спала в большом кресле, подставляя под ноги маленький пуфик, ела здесь же в комнате, если это возможно назвать едой. Служанки как приносили поднос с едой, так и уносили почти не тронутый.

Клермон бесцельно ходил по замку, наблюдая, как упаковывают золотую и серебряную посуду, привезённую ещё прадедом из Первого крестового похода; шелка и украшения Беатриссы, подаренные ей мужем и перешедшие ей по наследству от Констанции Французской. Всё это добро пойдёт на уплату контрибуции. Клермон понимал, что они разорены.

Он созерцал, как обитатели Монсегюра и специально присланные люди аббата Арнольда занимались каждый своим делом. Ни к кому не подойдёшь, ничего не спросишь. Копошатся, чего-то завязывают, завёртывают, чистят, моют, стирают, готовят к отправке в Рим. Даже лекарь выплывал из комнаты Раймонда с таким достоинством и чувством своей востребованности, что Клермону хотелось его прирезать.

Со всеми этими хлопотами совершенно забыли про Элеонору де Фуа. Она не присутствовала на отвратительной церемонии «покаяния». Большую часть времени девушка проводила в своей комнате за чтением книг и вышиванием, стараясь никому не мешать и быть незамеченной. Элеонора прекрасно понимала, в каком состоянии находятся Тулузы, ведь она недавно потеряла отца и весь Каркасон.

Клермон вспомнил о «растрёпанном воробышке». Он зашёл к ней в комнату, девушка, отложив книгу с каким-то рыцарским романом, вопросительно посмотрела на него. Да, этот взгляд достоин графини де Фуа, хоть теперь и без графства – прямой, открытый, строгий, прекрасный. И глаза голубые, как небо над Монсегюром. Клермон почувствовал некоторое волнение, всё пережитое за последнее время сразу куда-то унеслось. Перед глазами стояла Элеонора: стройная, небольшого роста, похожая на девочку-подростка, чем на девушку восемнадцати лет, одетая в тёмно-синее шёлковое платье, прекрасные золотистые волосы гладко зачёсаны и стянуты на затылке лентой.