Комната убийств - Филлис Джеймс

— Правильно было бы включить в этот список и меня, — сказала Кэролайн. — Я прихожу сюда не меньше двух раз в неделю и практически управляю музеем — с тех пор, как умер отец. Если и осуществляется общий контроль, то он исходит от меня.

— Полноценный контроль отсутствует, — сказал Маркус с ровной интонацией. — Я не понимаю, чем занимаешься ты, Кэролайн, но общее положение вещей указывает на непрофессионализм. Мы должны перестать заниматься любительством — если собираемся внести фундаментальные изменения, необходимые для нашего выживания.

— Фундаментальные изменения не требуются, — нахмурилась Кэролайн. — Это место уникально. Да, оно маленькое. Так мы и не планировали собирать толпы, как это делают музеи более широкой тематики. Однако наше заведение играет свою роль. Из представленных тобой данных следует, что ты надеешься привлечь государственные средства. Забудь об этом. Нам не дадут ни фунта, с какой стати? А если и дадут — гранта будет недостаточно, а дополнениям взяться неоткуда. Местные власти и так испытывают сильное давление. Правительство не в состоянии толком профинансировать большие государственные музеи — Музей Виктории и Альберта, Британский музей. Не спорю, нам необходимо повысить доходы, да только не ценой утери нашей независимости.

— Мы не стремимся заполучить общественные деньги. Ни от правительства, ни от местных властей. Нам их все равно не видать. А если что и получим, то сами будем не рады. Только представь: у Британского музея около пяти миллионов долга. Правительство настаивает на свободном доступе в эти музеи, при этом недостаточно их финансирует; в результате они оказались в затруднительном положении и вынуждены идти к тому же правительству с протянутой рукой. Почему бы им не продать часть своих огромных, избыточных фондов, не установить разумную цену за вход для всех, кроме самой уязвимой части посетителей, и не стать независимыми?

— Они не могут отказаться от благотворительных мероприятий и не в состоянии отказаться от поддержки, — сказала Кэролайн. — Я согласна с тем, что мы без этого обойтись можем. Не понимаю, с какой стати музеи и галереи должны быть бесплатными. В аналогичных местах деньги берут: на концертах классической музыки, в театре, на балах. Би-би-си — тоже за деньги. Если ты, конечно, готов отнести их продукцию к области культуры. А о сдаче квартиры и думать не смей. После смерти отца она перешла мне, и я без нее обойтись не могу. Я не могу жить в комнате при Суотлинг!

— У меня и в мыслях не было лишать тебя квартиры, — спокойно сказал Маркус. — Для размещения экспонатов она не подходит, попасть в нее можно только на лифте или через Комнату убийств, что неудобно. Места у нас достаточно.

— И не смей думать также о том, чтобы избавиться от Мюрел или Талли! Они обе делают больше, чем должны, — с таким-то жалованьем!

— Я и не собирался от них избавляться. Особенно от Годбай, которая просто незаменима. Я подумываю о некоторых дополнительных поручениях для нее — без вмешательства, конечно же, в ваши с ней дела. Однако на входе нам нужен кто-нибудь более привлекательный и доброжелательный. В качестве секретарши я хочу нанять девушку с высшим образованием. Обладающую необходимыми навыками, естественно.

— Да ну? Что еще за девушка такая — с высшим образованием? Из какого-нибудь университета по вязанию корзин? Ты лучше сначала убедись, что она умеет читать и писать! Мюрел владеет компьютером, Интернетом, бухгалтерией! Найди-ка девушку, умеющую все это и согласную работать за такое жалованье. Если получится — считай, что тебе офигительно повезло!

Невил во время этой перепалки молчал. Оппоненты могли так и сяк друг на друга набрасываться, но главная цель у них была общая: сохранить музей. Ему надо дождаться своего шанса. Он в очередной раз удивился, как мало знает брата и сестру. Невил никогда не обманывался на свой счет и не считал, что психиатрия дает ему ключ к человеческой душе, и все же эти двое, разделяющие с ним ложное чувство близости и родства, были закрыты, как никто другой. Маркус гораздо сложнее, чем можно было бы заключить, глядя на его бюрократические замашки. Он чуть ли не профессионально играл на скрипке — а это что-нибудь да значит. Потом эти его занятия вышивкой. Чуткие руки Маркуса умели делать странные вещи. Глядя на них, Невил воображал эти длинные ухоженные пальцы то производящими изящные пометы на официальных бумагах, то прижимающими скрипичные струны, то держащими иголку с продетой в нее шелковой нитью или перебирающими, как сейчас, аккуратно разложенные документы. Маркус — с его скучным, «как у всех», загородным домом, ультрасветской женой, тяга к которой у него прошла, возможно, уже через час после знакомства, успешным сыном-хирургом, кующим ныне высокодоходную карьеру в Австралии. И Кэролайн. Поймет ли он когда-нибудь, что определяет ее жизнь? В ее школе Невил не был ни разу. Он презирал то, ради чего это заведение, как ему казалось, существовало: научить избранных вести жизнь, полную вседозволенности и безделья. Существование сестры в школе оставалось для него загадкой. Невил подозревал, что брак ее разочаровал, но одиннадцать-то лет она вытерпела. Какова теперь ее личная жизнь? Трудно поверить, что она столь же целомудренна, сколь и одинока. Невил почувствовал усталость: по ногам проходила крупная дрожь, а глаза слипались. Он заставил себя встряхнуться и услышал ровный, неторопливый голос Маркуса:

— Из наблюдений, которые я вел последний месяц, неминуемо вытекает следующее: если мы хотим выжить, музей Дюпейна должен измениться, и измениться фундаментально. Мы больше не можем оставаться маленьким хранилищем прошлого, которым пользуются немногие знатоки, исследователи и историки. Нам нужно открыться для людей, обучать и направлять, а не просто хранить память о давным-давно прошедших десятилетиях. И самое главное: мы должны шире смотреть на вещи. В мае 2000 года правительство опубликовало следующие материалы, посвященные будущей политике: «Центры общественных перемен: музеи, галереи и архивы — в общее пользование». Приоритет здесь — совершенствование общества, и музеи в связи с этим должны — дальше я цитирую — «…выявлять отвергнутых обществом людей… привлекать их и удовлетворять потребности таких людей… развивать проекты, нацеленные на улучшение жизни людей, рискующих оказаться вне общества». В глазах окружающих мы должны стать проводниками общественных перемен.

Громкий смех Кэролайн был одновременно пренебрежительным и искренним.

— Боже мой, Маркус! И как это ты не возглавил министерство — просто удивительно! Ты обладаешь всем необходимым. Ты проглотил все нынешние словечки одним большим глотком. Так что мы должны, по-твоему, делать? Выйти на Хайгейт и Хэмпстед, чтобы разыскивать публику, желающую почтить нас своим присутствием? Предположим, нам удалось разыскать некоторое количество одиноких матерей (у каждой по два ребенка), геев, лесбиянок, владельцев маленьких магазинчиков и представителей нацменьшинств. И что дальше? Детей завлечь каруселью на лужайке и бесплатными шариками, а остальным посулить чай? Если музей выполняет свою работу как следует, интересующиеся люди — из разных слоев общества — будут в него ходить. На прошлой неделе я водила в Британский музей группу из нашей школы. В половине шестого оттуда повалили самые разные люди: молодые, старые, благополучные, оборванные, черные, белые… Бесплатный вход и притягательность музея — вот почему они туда пришли! Так мы не можем, но у нас есть возможность продолжать делать то же, что делали с тех пор, как нас основал отец. Ради Бога, давай ограничимся только этим! Сложностей нам и так хватит!

Невил сказал:

— Если картины уйдут в другие галереи, никто ничего не потеряет. Они по-прежнему будут вывешены на всеобщее обозрение. Люди по-прежнему будут иметь возможность смотреть на них. Возможно, даже еще больше людей.

Кэролайн отмахнулась:

— Не обязательно. Весьма маловероятно, по моему мнению. У Тейта тысячи картин, которые негде выставить. Сомневаюсь, что Национальная галерея или Тейт сильно заинтересуются нашим предложением. Может быть, в маленьких провинциальных галереях дела обстоят иначе, но нет никакой гарантии, что они захотят получить эти экспонаты. Картинам место здесь. Они — часть продуманной, ясной экспозиции, посвященной времени между войнами.

Маркус закрыл досье и положил сцепленные руки на его обложку.

— До того, как выскажется Невил, я хочу обозначить две вещи. Первое. Условия доверенности сформулированы так, чтобы обезопасить музей Дюпейна от закрытия. Будем считать, у нас нет разногласий по этому поводу. Большинство желает сохранить музей. Из этого следует, что мы не должны доказывать тебе свою правоту. Убеждать — твоя обязанность. Второе. Как тебе кажется, каковы твои мотивы? Не допускаешь ли ты, что твое несогласие обусловлено не разумными соображениями, как то: достаточно ли музей здоров в финансовом отношении, чтобы выжить, выполняет ли он свое предназначение и тому подобное. Может быть, тобой движет жажда мести — мести отцу, для которого музей значил больше, чем семья, больше, чем ты? Если я прав, то не ведешь ли ты себя немного по-детски и не стыдно ли тебе, как добавили бы некоторые?