Курский перевал - Илья Маркин

— Нет, — резко вставая, со злостью проговорил Васильцов, — этого не должно быть! Нужно отыскать выход!

Его внимание привлек легкий шум на вершинах сосен. Подняв голову, он заметил, как под напором порывистого ветра иглистые ветви, качаясь, склонялись к юго-западу.

«Дымом, дымом закрыть прогалину, — мгновенно осенила Васильцова счастливая догадка. — Создать видимость лесного пожара и замаскировать колонну от наблюдения с воздуха. Да… — тут же усомнился он, — а если пожар и в самом деле разольется по всему лесу? Ну и пусть, — решительно возразил самому себе Васильцов, — далеко не разойдется. А если и раскинется вдоль этой прогалины, то мы успеем проскочить, а каратели будут отрезаны. Потерпи, батюшка брянский лес, ради спасения людей советских», — умоляюще посмотрел он на шумевшие под ветром сосны.

Перегудов одобрил решение Васильцова, и через час густая полоса дыма поползла по лесной прогалине. В воздухе все так же гудела «рама», но ее не было видно, и колонна Васильцова двинулась в соседний массив леса.

Пропуская колонну, Васильцов увидел Круглова, до самого подбородка закутанного одеялом.

— Как самочувствие, Паша? — весело окликнул его Васильцов.

Круглов, жалостно глядя тоскующими глазами, пытался улыбнуться, но вместо улыбки криво сморщился и глухо пробормотал:

— Ничего вроде. Ноги вот только ломит и в грудях скрипит чтой-то.

— Потерпи, осталось немного. Вот отскочим от карателей, прилетит самолет, и мы тебя на Большую землю переправим. А там подлечишься в госпитале — и домой.

— Спасибо, Степан Иванович, — прошептал Круглов и, когда отошел Васильцов, про себя добавил: — Дай-то бог, дай-то бог! Поскорей бы только…

XIV

Всякий раз, бывая в полку Поветкина, генерал Федотов боялся встречи с Ириной. Прошел почти год с того затянутого дымкой весеннего дня, когда в уютном садике московского госпиталя Федотов увидел нескрываемую любовь своего старого друга Андрея Бочарова и военного врача Ирины Петровны. Много дел и событий за этот долгий военный год рубцами легло на сознание Федотова, но тот, казалось, ничем не приметный день чаще других вызывал горькие раздумья. Внешне вроде ничего не произошло. Искренне, без тени сомнения в своей правоте, он, Федотов, по праву старой дружбы настоял, чтобы Андрей Бочаров навестил семью и до конца выяснил свои отношения и с женой Аллой и с Ириной. Круто поговорили друзья, и Андрей, подавленный, полный внутреннего смятения, уехал к жене. Это и было началом конца связи Ирины и Бочарова.

После госпиталя военная судьба вновь свела их вместе. Ирина служила старшим врачом полка в дивизии Федотова, а полковник Бочаров был представителем Генерального штаба при штабе фронта, в который входила федотовская дивизия. Всего какие-то километры разделяли их, но прежние отношения навсегда похоронил тот блеклый день в госпитальном садике. Андрей Бочаров твердо решил порвать с Ириной и вернуться к жене. Но Федотов, хорошо зная своего друга, отчетливо понимал, что решение было результатом усилий ума и совести, а не веления сердца.

«Будет ли Андрей счастлив с Аллой?» — часто спрашивал себя Федотов и ответа не находил.

Но самые тревожные думы вызывала Ирина. Она работала с удивительной самоотверженностью и была одним из лучших врачей дивизии. Спокойная, неторопливая, женственно-нежная, но строгая и неуступчивая с больными и ранеными, Ирина, казалось, не знала никаких внутренних тревог и волнений. Но за те несколько чисто служебных встреч, что были у комдива с полковым врачом, Федотов видел, что Бочаров не забыт и разрыв с ним тяжело отразился на Ирине. Он пытался поговорить с ней просто и душевно, как частенько беседовали они в госпитале, но Ирина с неотразимым тактом умной женщины уходила от личного, всегда находя повод для разговоров только служебных. После каждой встречи с Ириной у Федотова оставался тяжелый осадок на душе, и всякий раз вспоминал он тот безрадостный, тусклый день в госпитальном садике.

«Зачем, по какому праву вмешался я в чужую жизнь? — раздумывал он. — По праву дружбы? Дружба! Это же святое, чистое… Это душевное понимание и честная помощь другу! А я? Ворвался в души троих, сам толком не понимая, что творилось в этих душах. Может, по моей вине поломана и его жизнь, и жизнь Ирины, да и Аллы тоже! А мог бы так поступить Андрей?»

Эти мысли почти всегда вызывали воспоминания о далеком прошлом.

Ксюша!.. Говорят, невозможна любовь с первого взгляда. Чепуха! Всего две коротенькие встречи во время походов, когда заканчивал военное училище. Два мимолетных разговора, и Ксюша навсегда врезалась в жизнь. Да, да! Говорят, что с годами любовь тускнеет, а то и вовсе исчезает, обращаясь в привычку, равнодушие и даже ненависть. Чепуха! Целых двенадцать лет пронеслось, а Ксюша, маленькая Ксюша все та же. Нет, не та же! Та, прежняя, с белесыми косицами, может, и позабылась бы, стертая потоком времени. А эта, мать троих детей, с морщинками вокруг серых глаз, с сединой в волосах, с огрубелыми в работе руками, стала вторым «я», второй половиной самого себя.

А была бы Ксюша, если бы не Андрей Бочаров? Едва ли. Он, только он, Андрей Бочаров, в то жаркое летнее утро двенадцать лет назад поступил как истинный друг. Всего сутки дали выпускникам военного училища на сборы к отъезду. Сутки! А до Ксюши сорок километров лесного бездорожья. Сейчас сел бы на вездеход, час-полтора — и там. А тогда… И вот он, лихач-извозчик, краса и зависть всех извозчиков города. Разбойное, с гусарскими усами лицо, лихо заломленный картуз с блестящим козырьком, а позади лихача — Андрей Бочаров в новеньком командирском снаряжении. Пять часов скачки по рытвинам и колдобинам глухих дорог. Пять часов сомнений, надежд, отчаяния. «Поедет? Не поедет! Посмеется! Откажется!» И только его, Андрея Бочарова, неунывающий голос: «Поедет! Обязательно поедет!..»

И еще самых тяжких два часа. Рыдает Ксюшина мать. Рыдает и сама Ксюша. Грозной тучей мечется по избе отец. Нахмурились в углах избы братья. Ксюшу не отпускают. И опять выручил он, Андрей Бочаров…

Лихой извозчик и справа и слева нахлестывает лошадей. Те же рытвины и колдобины. Та же дикая, неезженая дорога. Но как лучезарно, как чудесно вокруг! Рядом Ксюша, босоногая, в единственном платье и голубой, с узорчатым воротничком кофточке…

Двенадцать лет, как боевое знамя, хранится эта голубая кофточка в семье Федотовых…

* * *

В этот раз, въезжая в балку, где размещался штаб Поветкина, Федотов совсем забыл об Ирине. Им овладело то отрешенное от всех личных дел состояние, которое переживает командир на фронте, когда он всем своим существом чувствует, как угрожающе нарастает опасность, но еще не знает ни конкретных сил противника, ни его замыслов.

Федотов оставил вездеход в скрытом кустарником овражке и, грузно шагая, пошел к землянке Поветкина. Словно вынырнув из-под земли, молоденький лейтенант с красной повязкой на рукаве доложил, что за время его дежурства происшествий в полку не случилось; хотел было еще что-то сказать, но Федотов пожал его руку и двинулся дальше.

«Происшествий не случилось… — с горькой усмешкой повторил он слова лейтенанта. — У тебя-то на дежурстве все в порядке, а вот у меня…»

От досады он оборвал мысль и поднял голову. Из землянки Поветкина выходила Ирина. Еще не заметив генерала, она чему-то улыбалась так вдохновенно, что Федотов и сам улыбнулся.

— Здравствуйте, Ирина Петровна! — весело сказал он, подавая ей руку.

На ее лице мелькнула едва уловимая досада, но она овладела собой и совсем не так, как в прошлых встречах, непринужденно ответила:

— Здравствуйте, товарищ генерал.

Это сухое и строгое «товарищ генерал» так не соответствовало и ее голосу и веселому, по-весеннему радостному лицу, что Федотов хотел было пожурить ее за такую официальность и поговорить так же просто и душевно, как говорили они в московском госпитале. Но из землянки, видимо предупрежденные дежурным о приезде комдива, поспешно вышли Поветкин и Привезенцев. И опять лицо Ирины неуловимо изменилось. Теперь оно было строгое и сосредоточенное.

— Все собираюсь зайти к вам, да то одно, то другое, — проговорил Федотов и, поняв нелепость смысла и тона своих слов, торопливо добавил: — Зайду, обязательно зайду, сегодня же.

— Пожалуйста, товарищ генерал, буду очень рада, — спокойно сказала Ирина, но Федотов понял ее состояние. Он так же дружески попрощался с ней, внутренне негодуя на себя за этот неуместный разговор.

— Так что же, Сергей Иванович, опять пленного не взяли? — сурово сказал он Поветкину и спустился в землянку. — Почти каждую ночь поиски проводите, а «языка» все нет и нет. Мы же как слепые сидим.

— Противник очень бдителен. Одними поисками, товарищ генерал, мы ничего не добьемся, — глухо заговорил Поветкин, — нужна силовая разведка. Разрешите одной ротой захватить высотку на правом фланге. Тогда и пленные будут.