Больно не будет - Анатолий Афанасьев

— И с кем он сейчас?

— И не спрашивай. Со свекровью. Я так переживаю. Прямо ругаю себя последними словами. Свекровь такая нескладеха. За ней самой надо приглядывать. Но уж очень мне хотелось всех вас повидать. Да я ведь только на один день прилетела.

Она взглянула на него не то чтобы многозначительно, но коварно. И он вспомнил наконец. Шурочка Зенькова была продувная бестия. Да, он вспомнил. Они как-то полночи простояли в подъезде, и он ее домогался. Она сначала сказала, что родители уехали на дачу, на генеральскую дачу, а после, под завязку, когда сама изнемогла от поцелуев, вдруг заявила, что дома бабушка, специально оставленная блюсти ее девичью честь и неосведомленность. Она Гришу к себе домой не пустила, но и надежды не лишила. Затяжно, около месяца, разыгрывали они головокружительный любовный дебют, и все шло к тому, чтобы им по взаимному влечению отдаться наплыву страсти, чтобы соединиться, может быть, навек. А потом Гриша познакомился с Кирой Никитиной.

В тот день, сам того не подозревая, он отрекся от всех прежних своих увлечений и шагнул в иную жизнь.

Кира стояла в очереди за билетами в кинотеатр «Прогресс». Странно было, что такая девушка, цветущая, как тысяча садов, в ковбойке и джинсах, стояла за билетами одна. Гриша пристроился сбоку и поинтересовался, хороший ли собираются показывать фильм. Девушка с готовностью объяснила, что она фильм не смотрела и поэтому не может сказать, хороший он или плохой. Но итальянский режиссер, который ставил фильм, вообще-то очень талантливый и известный. Гриша, получив подробный ответ, оживился.

— Этого режиссера я знаю, — сказал он. — Этот режиссер не лыком шит. Я какую-то его картину смотрел дважды. Там еще девушку изнасиловали, а после ее в стену замуровали. Комедия такая была. Вы не помните разве?

Девушка, впоследствии оказавшаяся его суженой, холодно заметила:

— Нет, не помню.

Он понял, что не угодил своей остротой об изнасилованной девушке, и попытался перестроиться на ходу:

— Я не сторонник натурализма в искусстве. Мне больше по душе советские фильмы сороковых годов. То ли дело «Свинарка и пастух». Смотришь — и на душе теплеет. Верно?

— Вы хотите со мной познакомиться? — спросила девушка, не отводя от него внимательных глаз.

— Очень хочу!

— Но для этого совсем не обязательно нести всякую ахинею. Вам взять билет?

Он радостно что-то закудахтал, толком не понимая, что происходит. Он впервые в жизни так ловко и необратимо выпал из обыкновенного течения времени. Нет, он не влюбился в Киру Никитину с первого взгляда, как это иной раз бывает, зато все, что было с ним до этой встречи, оказалось перечеркнуто в сознании жирной черной линией. Мгновенно перечеркнуто. Он даже забыл, что спешит на семинар, где должен выступать с сообщением. И про роман с Шурочкой забыл. То есть не то чтобы он напрочь забыл про все на свете, он ведь не спятил, но чудесным образом обычный порядок вещей сдвинулся, отошел на второстепенный план, а главным стало, наиважнейшим и жизненно необходимым, пойти в кино с этой незнакомой изумительной девушкой, сесть с ней рядом в зале и нетерпеливо ждать, пока потушат свет. Когда свет потушили, он схватил ее руку и крепко сжал. Его действия с этой минуты диктовались не разумом, а таинственной и мощной интуицией, которой следовало беспрекословно подчиняться, чтобы не попасть впросак.

Девушка, будущая жена, сняла его руку и положила на его собственное колено. Он поднял эту свою руку, ненужную ему, и с удивлением поднес к глазам.

— Не надо, — шепнула девушка. — А то я пожалею, что взяла вам билет.

После шестой или седьмой попытки завладеть ее пальцами она жалобно сказала: «Ах, ну как не надоест!» — и оставила его руку в покое. До конца фильма он погрузился в состояние блаженного идиотизма и не понял ничего из происходящего на экране. Ему и было-то тогда лет чуть за двадцать, а Кире восемнадцать.

 

Защита наконец началась. Все шло гладко, как и предполагалось. Башлыков держался скромно и уважительно. Оппонентами были толковые, доброжелательные мужики. Зал поддерживал ораторов одобрительным гудением. Плавное течение процедуры было нарушено только один раз, когда седенький, никому не ведомый старичок, сидящий в первом ряду, вдруг с умильной миной задал довольно каверзный вопросец, выскочил на ходу, как гвоздь в подошве. Впрочем, без такого вводного номера не обходится почти ни одна защита. И Башлыков проявил себя во всем блеске. Научная полемика — это была его стихия. Он в споре не горячился, наоборот, как опытный игрок в покер, становился предельно сдержанным, и только голос его наливался несвойственными ему вкрадчивыми нотками. На вопрос любопытного старичка он ответил молниеносной, остроумной лекцией, где ухитрился кстати и по делу упомянуть некоторых из сидящих в зале, в том числе и председателя комиссии. Хотел того или нет спрашивающий, но получилось так, что его реплика придала защите корректный оттенок объективности. В зале даже захлопали в ладоши, что было, конечно, неуместно.

— Ну Кирька, черт, молодец! — искренне восхитился Новохатов.

— Его с толку не собьешь, — очарованно добавила Шурочка. — Придет время, мы все будем гордиться, что с ним вместе учились.

Вот тут Гриша, может быть, первый раз почувствовал укол зависти. Но он ничего не сказал, только кивнул, соглашаясь. Шевельнувшаяся в нем досада на Кирьяна, победительно торжествующего, на себя, пассивно созерцающего, на девицу, неумеренно ликующую, оставила нехороший привкус. Но он успокоил себя. «Э-э, — подумал Новохатов, — я не Кирьяну завидую, я завидую, как на него смотрит красавица Шурочка». Его бывшая однокурсница действительно необыкновенно похорошела со студенческих времен. Она в меру и соразмерно пополнела, роскошные волосы, своевольно падающие на плечи, придавали ее внешности что-то экзотическое. Мужчины на нее косились из соседних рядов.

— А ты почему один, где же твоя жена? — спросила Шурочка как бы между прочим.

— Она Анютке поехала помогать, — ответил Гриша неожиданно для себя с таким выражением, что, мол, если бы Кира поехала не к Анютке, жене Башлыкова, а на Северный полюс, это для него ровно ничего не значит. — Да, ты знаешь, у Кирьяна уже двое детишек. И третьего ждут.

— Вот это да! А у тебя сколько?

— А-а, — отмахнулся Гриша, тоже как от вопроса несущественного. — Я еще сам ребенок.

Шурочка с пониманием улыбнулась, но по лицу ее прошла странная тень. Гриша углубил тему.

— Чтобы рожать детей, надо самому твердо на ноги стать. Вот хотя бы как Кирьян. А нам, которые без степени, лишь бы до вечера протянуть. Какие уж тут дети. Ты согласна?

— Послушай, послушай!.. — Шурочка сделала вид, что увлечена заключительным словом председателя. Но Гриша не успокоился. Его внезапное раздражение требовало выхода.

— Что мы — китайцы, что ли? Наплодить детей — эка хитрость. А ты их прокорми, одень и дай им образование. Тогда ты родитель. Верно? Я тоже хотел было сгоряча заиметь ребенка, но посоветовался с социологом знакомым и сделал кое-какие выводы. Ты знаешь, во сколько обходится нынче один ребенок? Не-ет, нам о детях думать рано!

— Гриша, ты так шутишь?

— И опять же ты возьми в ум, какая у Кирьяна жена. Она же клуша. Ей, кроме дома, ничего не нужно. А моя! Разве ее домашнее хозяйство удовлетворит? Нипочем. Ей подавай общественное положение. Ей социальный статус нужен. Вот где корень зла... И что особенно забавно. Ведь современная женщина понимает общественную деятельность только как способ развлечения. Никак не иначе. Она и на службу ходит, точно на танцверанду.

— Ты что же, успел стать женоненавистником?

— Нет, милая Шурочка, я смотрю на вещи реально. Спала с глаз пелена!

Председатель кончил свое выступление и поздравил Башлыкова. И все бросились его поздравлять. Наступила святая минута единодушия, когда каждый хорош, потому что любезен, и когда мелкая зависть, если она в ком прячется, вдруг на короткий миг сознает свою никчемность. Кирьян выбрался из дружеских объятий слегка помятый, счастливо утомленный. Он хотел поговорить с ним наедине. Новохатов знал, о чем. Башлыков был в затруднении. Он не предвидел, что на защиту нагрянет половина курса. Он заказал банкет в небольшом ресторанчике на двадцать пять персон. А теперь набиралось не меньше сорока по самым приблизительным подсчетам.

— Ты себе голову всякой ерундой не забивай, — сказал ему Новохатов, когда удался момент. — Уважаемые гости сядут за столом, а все остальные в коридоре разместятся. Или на улице.

— Гриша, выручай!

У Кирьяна от волнения губы прыгали. Гриша его пожалел.

— Да будет тебе, Кирка! Свои же все ребята.

— С ума сойти!

— Денег у тебя хватит?

— Должно хватить. Конечно, в долгах по уши.

— А не надо из себя купчика строить. — Он намерился было еще порассуждать на эту тему, но Кирьян выглядел чересчур расстроенным. Но он верил во всемогущество Новохатова. Так всегда было.