Марсианин (опыт биографии) - Ярослав Голованов

Но, пожалуй, воздухоплавание было все-таки главным увлечением молодого Цандера. Этому в немалой степени способствовали и пилоты-гастролеры, регулярно посещавшие Ригу и демонстрировавшие свое искусство на ипподроме.

История авиации переживала короткий романтический период, когда самолет был экзотическим аттракционом, а полет на нем приравнивался к цирковому трюку. И слава знаменитого авиатора Сергея Исаевича Уточкина была в эти годы соизмерима со славой не менее знаменитого борца Ивана Максимовича Поддубного — двух великих гастролеров начала века.

Уточкин со своим самолетом выступал во всех крупных городах страны. Впрочем, не только в крупных. Ведь снова невозможно не воскликнуть: как тесен мир! Летом 1911года он приехал в маленький Нежин, неподалеку от Киева. Тогда, сидя на плечах деда, за его полетом над ярмарочной площадью в немом восторге следил пятилетний черноглазый мальчуган — маленький Сережа Королев. Пройдет совсем немного времени, и Уточкина увидит студент Фридрих Цандер и тоже замрет в немом восторге. Вместе со многими другими пионерами ракетной техники и Цандер и Королев прошли в своей жизни определенный период увлечения авиацией, который наложил отпечаток и на их работы в области ракетной техники. Так что, наверное, справедливо было бы, говоря о рождении космонавтики, вспомнить добрым словом и знаменитых наших первых пилотов: Уточкина, Кузьминского, Слюсаренко. Пусть они не строили сами ракет. Но они возбуждали умы тех, кто их построит…

Вот такими были студенческие годы Фриделя: учеба, научные исследования, астрономия, воздухоплавание. Он не был книжным червем, букой. Случалось, и влюблялся. Сперва в Хильду — свою молоденькую тетку, потом в Ксению. «Но обе женщины, — отмечает сестра Маргарета, — заверили Фриделя в их дружбе, оставив его смущенным и разочарованным. После этого он говорил: «Так оно лучше. Женщины мешают работать». Честно говоря, стрелы Амура ненадолго застревали в его сердце.

Пожалуй, лишь один прискорбный эпизод омрачил его студенческие годы. В сентябре 1912 года, усталый и раздраженный Фридель затеял с сестрой Гертой спор в тоне абсолютно недопустимом, что вызвало страшный гнев Артура Константиновича. Он потребовал, чтобы Фридель покинул его дом. Некоторое время Фридель снимал комнату, жил один. «Фридель сам сознался мне, — вспоминала Маргарета Артуровна, — что теперь он на всю жизнь излечится от недуга вспыльчивости, ибо гнев и презрение отца были для него невыносимы. Он поселился на Феллинской улице[20], изредка посещал нас и держался очень тихо, замкнуто.

Я посещала женское училище и часто заходила к нему, но редко заставала Фриделя. Его комната находилась как раз над аркой ворот. Меня трогало, что над его письменным столом висел мой рисунок «Жизнь на Марсе»…

К этому времени здоровье отца было уже подорвано, его материальное положение все время ухудшалось, а потребности большой семьи росли. Много сил и средств требовалось вкладывать в содержание большого дома и сада, и доктор Цандер, чтобы дать детям возможность закончить образование, вынужден был продать дом.

С переездом семьи доктора в маленький домик на улице Эрнестинес, 1а, отец примирился с сыном, и Фридрих уже до самого отъезда из Риги жил там вместе со всеми».

28 мая 1914 года Фридрих сдал дипломный экзамен. Ровно через месяц в Сараеве — никому до той поры не известном сербском городишке — был убит эрцгерцог Франц-Фердинанд. А еще через месяц Леня Арефьев спросил у Фриделя:

— Ты слышал, Австро-Венгрия объявила Сербии войну?..

— Правда? — рассеянно отозвался Цандер. — Совсем из ума выжил старик Франц-Иосиф[21]… Впрочем, а нам-то что за дело?..

— Ты напрасно думаешь, что нас это не касается, — задумчиво сказал Арефьев. — Это может нас коснуться. И очень…

31 июля в Актовом зале Рижского политехнического института Фридриху Артуровичу Цандеру был торжественно вручен диплом с отличием. Вечером отмечали это событие, и на следующий день он проснулся поздно. Отец куда-то ушел и вернулся только к обеду.

— Война, — сказал он с порога. — Германия объявила войну России.

Шел первый день взрослой жизни Фридриха Цандера.

Глава 4

БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ И МАЛЕНЬКАЯ ОРАНЖЕРЕЯ

Счастливы те, кто развивает науку в годы, когда она не завершена, но когда в ней назрел решительный переворот.

Анри Ампер

Дорогой Митенька!

Очень ты меня расстроил сообщением о болезни Маринки. Но, слава богу, все обошлось. Ты уж там береги сестренку. Она у нас очень славная и добрая девочка. Мне кажется, она меня любит. Я разглядывал ее по ТВ, она совсем невеста…

Ты спрашиваешь меня о моей жизни. Я уже рассказывал тебе, что она довольно однообразна. Утром после завтрака иду в свою лабораторию и работаю до обеда. После обеда — короткий отдых, минут 40. Читаю. Главным образом специальную литературу. Вечером играем во что-нибудь, слушаем музыку, просто болтаем. На ночь я обязательно читаю, но уже не химические, а нормальные книги. Грета — наш врач — считает, что я мало двигаюсь, а Карел убеждает ее, что я домосед по психологическому складу. Грета, наверное, права: надо давать себе большую физическую нагрузку. Марс очень балует нас своим слабым гравитационным полем. Ведь здесь твой отец весит всего 30 килограммов. Мы все быстро слабеем здесь физически.

Иногда я хожу на прогулки. Чаще всего с Томом Датлом или Индирой Рамшикхари. Я бы и один ходил гулять, но по инструкции одиночное шлюзование допускается только в аварийной ситуации. Гулять скучновато: ни деревьев, ни травы, ни воды какой-нибудь. На Марсе есть очень красивые, правда, суровые пейзажи, но это далеко от нашей базы, пешком не дойдешь. А у нас тут скалы, маленькие, зализанные ветром песчаные дюны. Индира говорит, что земные пустыни или тундры не веселее. Наверное. Туареги любят пустыню, а чукчи — тундру. Но чтобы любить их, надо там родиться, вырасти, жить. Марс ужасно меня интересует, его история, его геологическая, химическая жизнь, его дальнейшая судьба, но сказать, что я люблю Марс, я все-таки не могу. Думаю, что я буду очень скучать по нему, когда вернусь на Землю. Если вернусь… Интересно, будет ли любить его земной человек, для которого он станет родиной? А ведь человек родится на Марсе уже скоро.

Ты говоришь, что дела твои с английским и испанским идут не очень хорошо, и спрашиваешь, как мой английский, не— смеются ли надо мной и как мы тут вообще общаемся.

Английский у меня вполне на уровне. Да и французский тоже. То есть это, конечно, не совершенное знание языка, я не могу назвать многих зверей, птиц, насекомых, кушаний или каких-нибудь мелочей. Например, недавно с Сирилем долго выясняли, как по-французски детские переводные картинки. Английский знают все, кто-то лучше меня (не считая Тома и Питера, для которых это родной язык), кто-то хуже. По-русски говорят Том, Карел, похуже — Ци Юань и немного Хидеки. Только Хидеки никак не научится произносить русское «л» и вместо него произносит «р». Он утверждает, что все японцы этим страдают. Но это не мешает нам с ним петь русские песни. У него идеальный слух, голос очень приятный, и он любит петь. Так что я могу всегда с удовольствием поболтать по-русски. Другим труднее. Индира жаловалась мне, что ей очень хочется поговорить с кем-нибудь на чистом хинди. Кнут — единственный, кто знает шведский. У Эмилии Модесто — нашего микробиолога и повара — родной, португальский, она из Бразилии. Байту — язык Патрисо Убанго. На нем говорит его народ бангала и некоторые другие народы в Заире.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});