Сто солнц в капле света - Наталья Андреева

Она вдруг испытала смятение. А ну как это была минутная прихоть графа, и сегодня о ней уже позабыли? Ее сейчас же «изгонят из рая». Обратно в ад, в усадьбу Иванцовых, где хоть и красиво летом, но лишь потому, что сор и обветшавшие постройки прикрывает зелень. А вы посмотрите на все это осенью, когда опадет листва и пожухнет трава! Она еще раз вздохнула и посмотрела на особняк, величественный, обращенный к ней рядом белых колонн, над которыми возвышался портик с гордым графским гербом. Неподалеку от дома была выстроена небольшая, но ладная церковь, к ней вела дорожка, также устланная мраморной плиткой. Она приметила и ряд летних павильонов, должно быть, театр и места для иных развлечений и оранжерею. За стеклом обильно цвели еще более диковинные растения, чем те, что были на клумбах в парке. Здесь было прекрасно, а главное, никто не стремился с пользой употребить каждый клочок земли. Похоже, у графа ее и так было довольно, и здесь он обустроил себе райские кущи. Почему же тогда Алексей Николаевич так редко здесь бывает?

Прибежал, запыхавшись, мужик в ливрее и поклонившись до земли, угодливо сказал:

– Пожалуйте, барышня, в дом. Его сиятельство ждут.

Она, обрадовавшись, спешилась и пошла к дому. Внутреннее убранство ее поразило еще больше. Парк был спланирован в английском стиле, в то время как покои были обставлены с поистине азиатским великолепием и роскошью! Она никогда не видела столько красивых вещей сразу: на полу ковры ручной работы, на стенах картины, среди которых много портретов сановных мужчин и дам необычайной красоты и величия, искусной работы мебель, напольные вазы, бронзовые канделябры, повсюду мрамор, золото, инкрустации, богатая чеканка. Казалось, граф упаковал во многочисленные дорожные сундуки разобранный на кусочки Петербург и вывез его сюда, разложив затем, как мозаику, в своем деревенском доме. Впрочем, кто бы посмел назвать его деревенским! В таком доме незазорно и в столице пожить!

Шурочка и не представляла себе, что такое настоящее богатство! Некоторые из соседей жили на широкую ногу, но как же им было далеко до графа Ланина! По сравнению с ним, они были самые настоящие бедняки! Шурочка смотрела во все глаза и мучилась тем, что на ней отвратительное платье. Одно из огромных зеркал отразило ее с насмешкой: растрепанные от быстрой езды волосы, взволнованное и одновременно растерянное розовощекое лицо, запачканная юбка.

«А он здесь даже не живет! Приезжает редко, от силы раз в год, а то и не приезжает вовсе. Зачем ему все это? И сколько же людей в этом имении, которые всецело ему принадлежат? Десятки! Сотни! Как же он богат!» – думала она, стесняясь ступать на узоры ковров, которые казались похожими на диковинные цветы. Жаль топтать и пачкать такую-то красоту!

Граф Ланин ждал ее в кабинете на втором этаже: помещении довольно-таки скромных размеров, но зато с огромным окном. Одет он был безупречно, в строгом английском стиле, в котором был выдержан и его кабинет. Здесь уже господствовала не азиатская роскошь, а именно тот стиль, который недавно вошел в моду у людей образованных и привыкших жить на широкую ногу. Кабинет был их подлинным домом, а книги – единственными друзьями. Здесь, обложившись идеями великих философов, русские аристократы предавались сплину и размышлениям о судьбах России, коей хотели только блага, но только не догадывались, в чем именно оно состоит.

– Доброе утро, Александра Васильевна! – ласково сказал граф. – Искренне рад!

Он взял Шурочкину руку и поднес к губам, отчего она застеснялась еще больше и робко сказала:

– Вы давеча меня приглашали. Я приехала за книгой.

– Что ж, я с удовольствием покажу вам свою библиотеку. Не угодно ли чаю? Сейчас еще очень рано.

– Разве? Господи! Я приехала в неурочное время! Я опять все напутала!

– Не беспокойтесь. У меня бессонница, я давно уже на ногах. Вы еще не завтракали, я полагаю?

– Да, я хочу есть! – Она тряхнула кудрями, словно пытаясь избавиться от смятения, в которое пришла, увидев всю эту роскошь. Дом графа Ланина подавлял ее своим великолепием. – Знаю, что это нескромно, что я напрашиваюсь, но…

Граф рассмеялся:

– Вы – сама естественность. Как это приятно! Пройдемте на веранду: там солнечно, но еще не так жарко. Вы любите лето?

– Безумно! Безумно люблю! Как можно не любить лето?

– Большинство людей моего круга считает, что летом скучно. Весь высший свет отъезжает за город или же на воды, столица пустеет, а дамы все время боятся, что лицо огрубеет и, чего хуже, загорит, – с иронией сказал он. – А вы, я вижу, не боитесь подставить щеки и лоб солнечным лучам. И это вам к лицу. Прошу, Александра Васильевна, – он открыл дверь кабинета, – здесь галерея. Я некоторым образом пытался ее перестроить, но не думаю, что это удалось.

И он предложил ей свою руку. Шурочка совсем запуталась в этом огромном доме, со множеством покоев, с переходами, галереями, оранжереями… Шла, чувствуя себя если не в раю, но очень похожим на него. Они шли по крытой галерее в левое крыло, потом спустились по ступеням на первый этаж. Шурочка подавленно молчала: со стен на нее смотрели знатные предки графа и, казалось, осуждали ее. Наконец они очутились на веранде, где уже был накрыт стол. Казалось, пока они шли, проворные слуги успели все: и разложить столовые приборы, и приготовить завтрак, и вскипятить воду для чая. Поначалу она опасалась совершить какую-нибудь оплошность, противоречащую этикету, но граф был так мил и любезен, что она быстро освоилась. Ела за обе щеки, пила чай по-английски, с молоком, и думала о том, что он уедет через неделю и тут же забудет и о ней, и о ее дурных манерах. А если и не забудет, не станет же он об этом рассказывать в петербургских салонах? О деревенской девочке, которая делает визиты в неурочное время и не стесняется есть, не жеманясь, с отменным аппетитом, если она голодна.

– Итак, вы влюблены? – неожиданно спросил граф.

– С чего вы взяли? – Шурочка порозовела.

– Вы хотите найти у меня в библиотеке роман, где переживания героини соответствуют вашим.

– Такого романа еще нет, – уверенно сказала она.

– Отчего же?

– Оттого, что все героини похожи на моих сестер: они скучны, слезливы, романтичны и никогда не идут против воли своих родителей. Это и есть для них главное препятствие к браку.

– А вы решились идти другим путем? Все отдать за миг неземного блаженства? – Он странно усмехнулся.

– Разве это неправильно?

– Это неразумно.

– Так что ж, права ваша дочь, которая вышла замуж, вероятней всего, по расчету, ведет светскую жизнь и скучает? Она счастлива?

– Думаю, что нет, – сейчас же нахмурился граф. – Впрочем, она об этом не думает.

– Не думает, потому что за нее все решили. Вы решили. Вам нравится моя естественность, но вы же меня за это и осуждаете. Напоминаете мне о рассудке и долге. Вернее, пока только о рассудке, но сейчас начнете говорить о долге, о той пропасти, что меня ждет, о Боге.

– Потому что я светский человек, Александра Васильевна. Я воспитан так же, как и все господа моего круга, я вынужден вести себя, как все порядочные люди, как все они, я выработал в себе известную посадку в экипаже и известные приемы поведения в салоне и в театре. Я вынужден притворяться, что чувствую неловкость, говоря по-русски, и говорить в обществе только по-французски. И хотя я не молод, мне невозможно заявить открыто свое мнение, потому что от этого все равно не будет никакого толку.

– Почему? – удивилась Шурочка.

– Потому что я, извините за откровенность, могу развратничать с актрисами и содержать дюжину любовниц. Могу проигрывать в карты десятки тысяч за один вечер, могу даже жениться на девушке бедной и никому не известной. И все сочтут это за безумства, но поймут. Но я совершенно не могу выступить против того образа жизни, который ведут все. Потому что это уже не безумства – это подрывание основ. Основ государства, которое целиком держится на вековых предрассудках и рабстве. Вы, должно быть, меня не понимаете…

– Я понимаю. Я читала. Это правда, что в других странах люди не могут принадлежать другим людям?

– Вы имеете в виду так называемую свободу? Поверьте, я видел ее. Нищие рабочие, которые умирают на фабриках от непосильного труда, женщины, истощенные недоеданием и вынужденные продавать себя на улицах, погибающие от голода дети. Такая свобода есть плод буржуазных демократий, но кроме мифической независимости одного человека от другого она ничего не дает.

– Где же выход?

– Россия должна идти своим путем, путем просвещенного монархизма. Впрочем, это не тема для разговора с барышней. Мы отвлеклись от любви.

– Я хочу прочитать обо всем, что вы мне сейчас говорили. Те философы, которые у вас есть… Быть может, Вольтер? Или я что-то не то говорю? Я же, Алексей Николаевич, ничего толком не знаю. Но хочу узнать.

– Начните с самых древних. Философию, милая Александра Васильевна, надо постигать с азов. Она, как хорошее вино, чем древнее, тем крепче. Демократия гораздо старше, чем монархия. Монархия родилась из права сильного, когда перестали сопротивляться слабые.