Шапка Мономаха - Алексей Лухминский

Да, я вот такой! Смазливый бабий баловень, привыкший прыгать из одной койки в другую ради телесных наслаждений и смотрящий на противоположный пол исключительно как на предмет утоления плотских желаний. Но, наверно, всему приходит конец, и у меня пришёл конец такому восприятию мира. И вот так случилось: я влюбился, а вернее – полюбил! Интересно, а когда я понял, что это со мной произошло? Скорее всего, в поезде из Москвы в Питер. Именно тогда мне стало стыдно за свои московские приключения, когда я себя баюкал философией Влада, моего соседа по номеру в гостинице. Возможно, такой взгляд на отношения мужчины и женщины может иметь место, но с момента моего возвращения домой моё «я» было только с Никой. Оно было подчинено ей, и не как хозяйке мальчика по вызову, а именно любимой женщине, которой хочется служить для её удовольствия, а значит – спокойствия. Мне тогда очень хотелось, чтобы она была во мне уверена как в подлинной опоре. Многого мне тогда хотелось… А может, когда хочется чего-то, то это что-то и называется надеждой? Да, я надеялся, что то чувство, которое она ко мне испытывает, и есть любовь. Говорят, что любовь должна быть мудрой. Да где же её взять, эту мудрость, в мои годы? А в её? Ещё говорят, что любовь – это омут, в который бросаются с головой. Короче, много чего говорят, да только, как видно, у каждого любовь своя и своё её понимание.

А по поводу отношения ко мне Ники убеждён: если бы действительно любила – дала бы оправдать свои поступки и постаралась бы их понять. А если этого не случилось, значит, я при всех красивых словах в глубине её сознания оставался приятным мальчиком по вызову, а значит – вещью. Жаль…

* * *

Когда мне позвонил Георгий, я даже не удивился. Вернее, удивился, что он позвонил только через неделю после всех происшедших событий. Казалось бы, про увольнение главного бухгалтера фирмы ему как директору пансионата должны были сообщить сразу. Когда я об этом ему сказал, посмеялся и заметил, что старается использовать плюсы удалённого расположения для большей самостоятельности и по собственной инициативе выходить на связь с центром без надобности не торопится. Выслушав мой рассказ, он какое-то время молчал, а потом сказал, что надо обязательно встретиться, и предложил приехать всей компанией к нему в выходные. Я спросил, не будет ли у него неприятностей от такого посещения, но Георгий снова посмеялся и успокоил, что это его не волнует. Не понял – то ли он уверен, что среди его людей нет тайных осведомителей, то ли просто не боится.

Ну что ж! Совершим сентябрьскую прогулку на природу.

Входим в кабинет директора пансионата втроём.

– Ну здравствуйте, товарищи потерпевшие! – с улыбкой приветствует он нас, вставая из-за стола.

Надо же… Назвал нас почти так же, как и я тогда, на Костиковой кухне.

Тепло здороваемся.

– Значит, так… Поскольку вы мои гости, сутки вы сможете жить здесь совершенно бесплатно, – объявляет нам Георгий. – Есть у меня две комнатухи для своих. Покормлю тоже бесплатно. Идёмте!

Располагаюсь в малюсенькой комнатке только с обычной кроватью, тумбочкой и стоящей в углу вешалкой с «рожками». «Голубкам» выделена комната побольше с двумя кроватями, но с таким же сервисом. Что ж, лично меня всё устраивает. Думаю, что и их тоже.

– Максим, вы, конечно, понимаете: что могу, то и делаю, – оправдывается, заходя ко мне, Георгий. – Предлагаю сейчас всем вместе пообедать и заодно поговорить. Не возражаете?

– Какие могут быть возражения! И так всё слишком здорово. Спасибо вам большое!

Мне очень приятна та теплота, с которой он нас встретил, и его искреннее желание принять участие в наших трудностях.

Нам накрыли в той же комнатке, в которой как-то в первое утро кормили меня, когда я тут был с хозяйкой на наших медовых каникулах.

– Ребята, вы не стесняйтесь! – поощряет радушный хозяин. – Налетайте! Кухня у нас хорошая.

– Я в курсе… – и усмехаюсь.

– В общем, Максим, рассказывайте, что произошло. Всё с самого начала. Может, что-нибудь вместе и сообразим.

– Да мы вообще-то уже кое-что и сами предприняли, – отвечаю я за всех на правах старшего и начинаю рассказ.

Пока я подчёркнуто спокойно излагаю все события, Георгий сосредоточенно помешивает ложкой в тарелке с ароматным борщом, ни разу не отправив её в рот.

– М-да… – наконец вздыхает он, когда я заканчиваю. – Весело…

– Георгий Николаевич, у вас, наверное, всё остыло! – вскакивает Ольга. – Давайте я в микроволновку поставлю!

Пока я рассказывал, ел только Костик, да и то как-то… еле-еле и с совершенно пустым взглядом, так что еда остыла у всех, но Ольгин порыв мне приятен.

– Спасибо, Оля… – благодарно кивает ей Георгий и поворачивается ко мне. – Максим, как вы думаете, какие перспективы у Нины Васильевны найти для Оли что-то подходящее? Я её мало знаю, правда, о её чисто человеческих качествах слышал лестные отзывы.

– Даже не знаю… Она ничего мне не пообещала, но сказала, что подумает.

– Понятно… Костя, а ты когда будешь готов встретиться с Михаилом?

– Да не знаю я… До Консерватории ли теперь? – бурчит Костик и почему-то краснеет.

– Костя! Ведь мы же с тобой говорили… – вмешивается Ольга, и я понимаю, что правильная агитация уже проводилась.

– Ну, может, на следующей неделе… – мямлит он.

Проходящий в такой вялой беседе обед закончился.

– Пойдёмте, я хочу Константину показать кое-что такое, что его наверняка заинтересует, – приглашает директор, и я понимаю, что он имеет в виду маленький зальчик, где стоит тоже маленький – говорят, он называется «кабинетный» – рояль.

Действительно, он ведёт нас именно туда.

– Ух ты… – при виде инструмента на лице Костика появляется такая редкая у него улыбка. Обернувшись к Георгию, он несмело спрашивает: – Можно?

– Нужно! Он недавно хорошо настроен. Я ведь сам иногда для желающих тут играю… Давай крышку подниму.

Первые звуки получаются несмелыми, и я понимаю, что идёт процесс привыкания. Наконец освоившись, пальцы уже шустро бегают по клавишам, и рояль теперь извергает мощные красивые звуки. Да… Это не пианино в квартире. Это даже я понимаю.

– Что тебе сыграть? – поворачивается Костик к Ольге.

– Шопена. Всё равно что! – полушёпотом просит она, хватает стул и садится рядом.

– Пойдёмте поговорим пока, – с улыбкой зовёт меня Георгий и, кивнув в сторону «голубков», добавляет: – Думаю, это надолго.

В кабинете, куда мы пришли, он, сначала запустив кофе-машину, делает нам по чашке этого напитка, садится напротив, долго молча смотрит на меня, только потом начинает говорить.

– Скажите, Максим, а надолго у вас хватит отложенных на машину денег?

– Где-то на четыре-пять месяцев. Вы не волнуйтесь! Я в любом случает их не брошу. Проживём! Может, к своей сборке мебели я ещё что-нибудь найду, например по бухгалтерской части. Повторяю – не брошу. Отвечаю я за них, за обоих!

– Ещё раз повторю: рад, что я в вас не ошибся. Очередное спасибо вам за Константина… – голос Георгия задумчив и почему-то чуть грустен. – Очень вас прошу – не дайте ему бросить университет! Армия его сломает. Хотя он по-мужски и заступился перед матерью, от которой зависит, за Олю, но это является только подтверждением его хрупкого романтизма. Поверьте, его будущее как пианиста целиком заключается в его романтическом восприятии окружающего мира.

– А как он станет музыкантом, если будет учиться в университете? – задаю я вопрос, который меня беспокоит.

– Знаете, Максим… Я скажу, возможно, странную вещь… Когда я услышал игру сегодняшнего Кости, то понял, что он УЖЕ музыкант. Помните, я вам говорил про его талант и что он поцелован Богом?

Киваю.

– Так вот… Он уже музыкант. Видимо, от своего одиночества, будучи влюблённым в музыку, Костя очень много времени проводил в самостоятельных занятиях и вкладывал в звуки всего себя со своими мыслями, проблемами, может, страданиями… Уверен, что он в этой области, если хотите, способен к самовоспитанию, к самостоятельной борьбе за совершенство. Его техника сейчас почти безупречна. Всё, что ему сейчас надо, – пройти всякую околомузыкальную лабуду, сдать её и забыть эти догмы. Педагог по инструменту, конечно, у него тоже должен быть, но тут нужен не обучающий, а только изредка подправляющий преподаватель. Человек, который почувствует его душу. Так, как когда-то великий пианист и педагог Нейгауз почувствовал в своём студенте, а потом тоже великом пианисте Рихтере его тонкую и ранимую душу. Повторяю: его обязательно должен послушать Михаил. Дело не в оценке достоинств. Я жду совета, каким путём Косте надо двигаться дальше, и помощи в таком продвижении. Давайте совместными усилиями преодолеем Костины сомнения и подтолкнём его к… прослушиванию.