Купавна - Николай Алексеевич Городиский

Говорят, кто увидит его цвет, клад отыщет.

— Вам, конечно, он необходим! — поторопился я пошутить.

— Мне?.. Клад? — Светлана Тарасовна широко раскрыла глаза. — Мне уже не надо его искать! Я уже нашла его. Разве не так, Гриппочка? Скажи, разве не я стала тут заведовать библиотекой?!

Лицо Градова приобрело желто-лимонный цвет. Светлана Тарасовна посмотрела на него: мол, ты — старый злюка-презлюка!

— Надеюсь, без нас вам не будет скучно, — глухим голосом протянул Градов и прибавил, будто поперхнулся: — Только…

— Что «только»? — прищурила глаза Светлана Тарасовна.

— Ведь это, собственно говоря, что происходит?! — вскипел он. — Полное отрицание всякой порядочности! Извините, Светлана Тарасовна, простите, Света, я не о вас. Вам спасибо за память о старине. Крепко вы приметы усвоили. Видать, на курсах каких-то вам правильное понятие преподали. Но вот вам, Агриппина Дмитриевна… Бывайте здоровеньки! Нам же некогда. Время вышло. — И коротко бросил мне: — Пойдем! — Он сгреб в кучу мою одежду. — Пошли, пошли! В женском обществе негоже плавки менять на трусы… Отойдем подальше, там и обмундируемся.

Дружба зашагал в сторону утеса, подступавшего к самой воде. Я вынужденно поплелся за ним.

Зайдя за утес, я, как он выразился, стал «плавки менять на трусы». Затем надели на себя брюки, рубашки. Пошли берегом в сторону села, то и дело останавливаясь, возбужденно разговаривали, так что со стороны можно было подумать, заспорили два немолодых уже, седовласых мужика.

— Ну и ну! — горячился я. — По-твоему, неприлично было одеваться при них, плавки менять на трусы. Согласен! Но в виду отсутствия на тебе плавок тебе не пришлось их менять, Вот и скажи на милость, прилично ли так вести себя…

Я запнулся.

— Как?

— Здороваясь, красивейшая женщина протянула тебе руку, а ты соизволил подать ей лишь пальчик.

Он словно прикипел на месте, дрожащей рукой посадил на нос очки и воззрился на меня:

— Ты знаешь, что такое дать руку?! Да еще… если она одна, к тому ж и левая!.. Будет тебе известно: выражение «дать руку» в древние времена у нас, на Украине, означало что-либо пообещать. Я же ничего не хочу обещать той самой «красивейшей»… Лучше и не видеть ее.

— Отчего же?

Он не успел ответить.

— Ни-и-икола-ай Ва-а-си-илич! — позвала черноволосая озорница.

Он не откликнулся. Тогда я, сложив рупором ладони у рта, закричал:

— Что-о случилось?

Светлана Тарасовна стояла на помосте, у которого кончались ступеньки в скале.

— Николай Василич! — кричала она. — Зайдите ко мне в библиотеку!.. Буду ждать вас… Обязательно-о!

И он вдруг поднялся на цыпочки:

— За-а-айдем!

— То-то! К черненькой и зайти можно, — сказал я ему. — А что ж не к беленькой?

Он нахмурился:

— Не понимаю, чем она тебе приглянулась?

— Нежностью и… белой тишиной.

— Добавлю: когда была в пеленках.

Он ошеломил меня.

— Нельзя не поклоняться красоте, — возразил я.

— Вижу, ты относишься к тем особам, которые влюбляются с первого взгляда, — сказал он не без подковырки.

— Ничего в том не нахожу плохого.

Он послал меня ко всем чертям.

— Прости, пожалуйста, — сникая, постарался я все же погасить вспышку в себе. — Агриппина Дмитриевна ни одного дурного словечка не молвила, ни о чем не заикнулась даже, а ты к ней, что лютый враг… В то же время не равнодушен, как я заметил, к святой Светлане. Да в ней сам сатана сидит… Крутена, кокетка.

— Понятия у тебя нету о людях. Заметил ты в ней никчемные мелочи, а самого главного не уловил. Ведь она — человек дела!

У меня не было оснований возразить ему. Более того, обе женщины в одинаковой мере вызвали во мне симпатию к ним. Тем не менее я принял сторону Агриппины Дмитриевны лишь потому, что продолжал мысленно видеть ее, словно взывающей о какой-то крайне необходимой помощи.

— Припомни, как она тебя отбрила насчет клада, — продолжал Градов. — Признайся, ты подумал, что черненькая, подарив тебе пару василечков, возмечтала о тебе?.. Да, да! А где ее клад? В книгах, в работе с ними. О, такие люди нужны здесь.

— И ты это понял с первого взгляда? Не ошибаешься ли?

— Никак нет, потому как успел приглядеться.

— Еще бы! И она пригляделась к тебе и в библиотеку позвала, — подтрунил я.

— Не тебя, а меня именно. Что, выкусил?

— Послушай и ты, Дружба, не кипятись. Все-то ты увидел, а не заметил, что черноволосая использовала протеже Агриппины Дмитриевны, чтобы оказаться здесь на работе. Уже одно это свидетельствует о нехорошем. С помощью блата порядочный человек не идет к своему кладу.

Градов перед самым моим лицом замахал пятерней левой руки.

— Этот колхоз, куда мы с тобой приехали, слышь, многие принимают за клад. Не так просто устроиться здесь на работу, не каждого берут.

— Значит, не обошлось без доброго сердца Агриппины Дмитриевны, — стоял я на своем.

— Не доброе сердце, а что-то свое, какой-то личный интерес! — разъярился Градов. — Хищная женщина. Дидимозоида!.. Поганый нарост на дереве добра. Западня, отродье…

Он бы еще сыпал и сыпал.

— Ого-го! — оборвал я его. — Да это у тебя, право, вроде от того самого… Шкредухи… Смешно, но не весело.

Дружба побледнел. Что толкнуло меня пальнуть в него таким зарядом? Безусловно, я хватил через край. Но, к моему удивлению, он нашел в себе собранность и выдержку. Я сумел оценить, чего это ему стоило, искренне попросил простить меня. Лицо его засветилось загадочной улыбкой.

— Председатель моего родного здешнего колхоза Свирид Карпович Цырулик — замечательный человек. Зря говорят, будто добрая слава лежит, а худая бежит. Тут — наоборот, о его добрых делах давно говорит вся округа, чего нельзя сказать об этой самой твоей добросердечной красавице. Ну, к примеру,