Paradisus - Василий Гавриленко

Островцев не помнил, когда последний раз был в поле: для него оказалось в новинку и легкое головокружение от предрассветного воздуха, и краски восхода, с каждым мигом все более многообразные, и резкий вскрик какой-то птицы, и журчание спрятавшегося в траве ручья…

Андрей засмеялся от переполнившей его радости.

Бегом спустился с заросшей луговыми цветами кручи, вброд преодолел звонкую речушку и очутился в лесу.

Вдохнул полной грудью. О, Боже!

Как жалко, как обидно ему стало за то время, что он провел в подземном мешке под названием Подлинный ЯДИ!

Вот паучок, повисший на тонкой ветке.

— Ты умнее меня, — прошептал Андрей пауку, но тот не понял и спрятался в листве.

Деревья замахали ветками, словно приветствуя нового берендея. В прохладном сумраке таилась земляника. Где-то стучал дятел.

Лес понемногу спустился в низину, земля стала влажной, но не вязкой; все чаще попадались сгорбленные низкорослые березы и замшелые пни.

Андрей, почувствовав усталость, присел на пень.

И вдруг…

Солнце будто взорвалось перед изумленными глазами Островцева, покрыв небо ровным оранжевым налетом, тут же покрасневшим. Налетел ветер — колючий, знойный, швырнул в лицо несколько осенних листьев с красными жилками.

Миллионы невидимых стрел со всех сторон летели к Андрею, безжалостно втыкаясь в тело, проникая в легкие, причиняя нестерпимую боль. Островцев встал было с пня, но тут же упал на колени: носом хлынула кровь. Он захрипел, схватился руками за горло, тщетно пытаясь избавиться от стрел, рухнул лицом в пожухлую траву. Листья равнодушно сыпались на него.

13. Белый олень

Я глядел на бесконечную стену, не в силах произнести ни слова. В Джунглях я слышал россказни о резервациях, но не верил в них. И вот резервация передо мной.

— Что это? — повернулся к Марине.

— Я же сказала, Москва — самая большая резервация в Джунглях.

Ветер поднял с земли снег, заслонивший от наших взоров Москву. Когда вихрь угомонился, Марина уже направлялась к резервации.

— Марина, — я догнал, преградил ей путь. — Нам не стоит туда соваться.

— Почему, Андрей?

— Вспомни, что было в Калуге.

— Это не Калуга.

Марина рукой отстранила меня.

Я посмотрел, как удаляется ее фигура, сплюнул на снег и побежал следом.

— Подумала было, что ты не пойдешь, — улыбнувшись, сказала Марина, когда я поравнялся с ней. — Хотела поворачивать обратно.

Я хмыкнул — что тут скажешь?

Небо скукожилось.

Вблизи стало понятно, что стена сооружена из кубов, плотно подогнанных друг к другу. Каждый куб — несколько спрессованных автомобилей.

— Пойдем, я знаю, где лазейка.

— Ты что, уже была здесь? — удивился я.

— Я родилась в Москве.

Вот оно что!

— А как же тебя занесло в Джунгли?

— По глупости.

Я умолк, пораженный простотой ответа.

Марина нетерпеливо махнула рукой, мы двинулись вдоль стены.

Когда началась метель, я заволновался: скоро ночь и здесь, на открытом пространстве, нам придется худо.

— Что ты ищешь?

Марина повернула ко мне щеку, облепленную снегом. В глазах растерянность.

— Белого оленя.

— Чего?

Отмахнулась и побежала вдоль стены, задрав голову.

Черт возьми, она что, свихнулась?

— Надо искать убежище — скоро стемнеет!

Метель скомкала мои слова, пригвоздила к земле крупными снежинками. И тут я увидел белого оленя: в один из кубов попался белый автомобиль, причудливо изогнувшийся под прессом.

— Вон он, твой олень! — закричал я.

Марина вынырнула из метели.

— Отлично, Андрей.

Под оленем, став спиной к стене, она отсчитала девять шагов вперед. Руками расчистила снег.

— Что стоишь? Помоги!

Ржавая крышка с надписью «Мосводоканал», прихваченная кое-где льдом, поддалась не сразу.

Облако пара поднялось из черной дыры. Запах плесени, болота. Узкая лестница ползет вниз, цепляясь за стену бетонного колодца, дна которого не видать.

Этот колодец ведет в резервацию… Резервация! Оживший бред игрока. Неужели я попаду в нее?

Марина ступила на лестницу, стала спускаться. Совсем исчезла из виду…

— Андрей?

Голос нетерпеливый, недовольный.

Иду.

Я полез в колодец.

— Марина.

— Тс!

Тонкий палец прижался к моим губам. Колодец привел нас в широкий тоннель.

— Здесь лучше тихонько. Пошли!

Держа меня за руку, Марина двинулась вперед. Под ногами хлюпала вода.

Мало-помалу мои глаза стали кое-что различать в темноте.

Тоннель со щербатыми сводами, ржавыми балками. С потолка — вечный дождь.

Из тоннеля вышли в просторный зал с колоннами.

— Метро, — глухо сообщила Марина. — Осторожно, лестница.

Мы взобрались на каменную платформу. Из-под поддерживаемого колоннами купола шел дождь, звонко стуча по граниту. Напротив нас остановился поезд.

Марина подошла к одному из вагонов, встав на цыпочки, сняла что-то с крыши. Щелчок — и у нее в руках возник сноп света.

— Мой тайник, — сообщила Марина, направив фонарь мне в лицо.

— Прекрати, — сказал я, заслоняясь рукой.

Она повернула луч в сторону: я увидел в вагоне поезда пассажиров. Время сделало фотографию на память: перегруженный вагон метро, кто-то из пассажиров смотрит на часы, кто-то читает, кто-то спит.

— Пойдем, Андрей.

Луч переметнулся на залитый водой пол. Светлые пятна запрыгали на стенах и потолке. Я увидел люстры, рисунки.

Мы спустились на пути перед носом поезда.

Марина пошла впереди, я следом, радуясь, что под ногами тянутся рельсы.

Скоро я перестал обращать внимание на выныривающие из темноты станции — ноги налились свинцом, в голове гудело от капели, крысиного писка, глухого шлепанья наших ног по лужам.

Хотелось наружу — к холодному сухому воздуху и звездам.

Очередной зал распахнулся перед нами. Нащупав фонарем лестницу, Марина направилась к ней.

У красноватых колонн застыли бронзовые фигуры.

Луч фонаря заметался по гранитному полу, залитому водой. Нашел люк.

— Андрей, открывай.

Я напрягся, откинул крышку в сторону. Вода устремилась в отверстие гулким водопадом.

— Лезь!

Невозможно было не заметить появившуюся в Марине резкость. С чего бы это?

Однако ни спорить, ни возмущаться я не стал.

Бетонная кишка вела в короткий темный тоннель, в конце которого — сердце радостно забилось — серпик луны.

Марина отключила фонарь.

Ночное небо подалось навстречу.

Мы оказались посреди темной улицы — очертания полуразваленных домов неясно рисовались в ночном свете.

Я с наслаждением вдохнул.

Не успел выдохнуть, как пронзительный стрекот разорвал тишину, и над нашими головами пронеслась вертушка.

— Стрелки! — я повернулся к Марине, но она не выразила ни страха, ни удивления. В руке у нее что-то белело.

— Прости.

Это произошло мгновенно, а мне показалось — длилось целую вечность. Острие шприца с месяцем на самом кончике, приблизилось к моей шее и вонзилось в нее, сразу же разлив по телу слабость, не позволившую устоять на ногах. Марина подхватила меня, уложив на снег лицом к небу.

Часть вторая

Конунг Ахмат

1. Кокаин

— Конунг Артур, здесь Шрам.

Обмотав руку липкой тряпкой, я снял вскипевший чайник, поставил на стол, изрезанный ножом.

Стрелок по имени Николай терпеливо ждал.

— Зови.

Николай отодвинул заскрежетавшую дверь — из вагона устремился густой пар. Стрелок спрыгнул на скрипнувший снег.

Поезд остановился на ночь посреди Джунглей. Я требовал от машиниста продолжать путь, но тот не поддался ни уговорам, ни угрозам.

— Как хочешь, конунг, — сказал он, глядя мне в глаза. — Ночью не могу — не ровен час, угодим в яму.

Пришлось отступиться, чтоб не терять время.

— Конунг?

Я обернулся.

— Присядь, Шрам.

Он, конечно, остался стоять, здоровенный игрок, продавшийся стрелкам за то единственное, что так необходимо ему, и что невозможно достать в Джунглях, — за кокаин.

— Хочешь чайку? — спросил я.

Шрам что-то промычал, мотнув башкой. Широкое лицо делил надвое шрам, отчего казалось, что у игрока два носа и четыре губы.

Я отпил из алюминиевой кружки.

— Что имеешь сказать?

Шрам взмок: непривычно находиться в помещении, тем более — в жарко натопленном.

— Неподалеку поляна, конунг. Там игроки, — сообщил он, косясь на потолок.-