Происхождение творчества. Провокационное исследование: почему человек стремится к созданию прекрасного - Эдвард Осборн Уилсон

образом, например в виде пугающей картинки, страшной истории или даже в виде какого-то цилиндрического объекта, извивающегося на земле, – то ребенок разом приобретет глубокое отвращение ко всем змеям или, что еще хуже, полномасштабную вегетативную фобию с парализующими эффектами на всю оставшуюся жизнь.

Другими словами, офидиофобия, то есть патологическая боязнь змей, выглядит как инстинкт и в некотором (традиционном) смысле этого слова им и является. Но отвращению к змеям можно научить, если поставить себе задачу сделать это быстро и целенаправленно. Ведь какова была первопричина инстинкта, заставлявшего уклоняться от встреч со змеями? Ответ очевиден: это смертельная опасность, с которой люди и их дочеловеческие предки сталкивались в течение миллионов лет. Только небольшой процент видов змей являются ядовитыми, но и эти немногие считаются наиболее опасными животными на Земле. Самая высокая смертность от змеиных укусов наблюдается в Юго-Восточной Азии (тому виной некоторые виды гадюк, кобры и крайты). Одним из самых рискованных занятий в мире может быть сбор чая, среди кустов которого любят скрываться гадюки Рассела – большие, агрессивные, смертоносные и малозаметные. Ядовитые змеи распространены практически повсеместно как в тропических, так и в умеренных климатических поясах мира. А смертельные укусы, хотя и очень редко, но все еще встречаются даже в Финляндии и Швейцарии.

Как и другие призраки нашего далекого, почти геологического прошлого, иные потенциально опасные животные также навязали нам свои собственные генетические фобии. У меня самого существовала арахнофобия (инстинктивный страх перед пауками), правда, она проходила в легкой форме, но зато ее так и не удалось полностью изжить. Этот чувствительный период начался у меня примерно в три с половиной года и тянулся в течение всего детства. Страх перед насекомыми в целом («жуками») наиболее распространен среди детей шести-восьми лет, а потом спадает. «Предустановленный» страх перед крупными животными обычно не развивается до пятилетнего возраста, но боязнь собак (а, следовательно, в древние времена волков) может проявиться и в возрасте двух лет.

Так или иначе, следует отметить тот факт, что способность ставить волосы дыбом с помощью выработанных отвращений и фобий у нас почти полностью ограничена рисками, полученными в дикой природе нашими далекими человеческими и дочеловеческими предками на протяжении многих тысячелетий. Кроме различных врагов из числа живых существ, предметами фобий могут стать замкнутое пространство, высота, текущая вода и встречи с незнакомыми людьми вне дома. У нашего вида не хватило времени, чтобы выработать фобии на ножи, огнестрельное оружие и автомобили, которые являются наиболее частыми причинами смерти в современной жизни.

Обратимся теперь к более приятным вещам. Измерения альфа-ритмов мозга показали, что при рассматривании абстрактных композиций максимальное возбуждение мозга достигается при избыточности элементов композиции, составляющей около 20 процентов. Это примерно равно сложности картинки примитивного лабиринта, двум виткам в логарифмической спирали или асимметричному кресту. Меньшая сложность композиции дает ощущение непривлекательной простоты, в то время как бóльшая сложность осознается как «толкотня». В свете этого кажется разумным, что примерно такая же степень сложности характерна для большого количества признанных произведений искусства наблюдается во фризах, декоративных решетках, колофонах, логотипах и дизайнах флагов.

Такой же уровень сложности характеризует часть произведений, которые считаются привлекательными в первобытном искусстве, а также в современном искусстве и дизайне. Этот принцип оптимальной сложности может выражать ограничения, возникающие в том случае, когда мозг пытается одним взглядом охватить всю картину. Тот же принцип объясняет существование загадочного числа семь – это количество объектов, которые можно подсчитать с первого взгляда – то есть не разбивая изображение на единицы, которые должны учитываться по отдельности, а потом складываться вместе. Гуманитарные науки еще не научились справляться с химерической природой нашего ума и нашего творчества. Нами управляют эмоции, вписанные в наши ДНК малоизвестными и лишь частично понятыми доисторическими событиями. Между тем именно в таком запутанном состоянии мы были катапультированы в эпоху научно-технического прогресса, в которую легко писать инструкции для роботов, но трудно следовать тем древним ценностям и чувствам, что навечно сделали нас людьми.

Бесконечная красота жизни на земле. Каждая «снежинка» составлена художником из изображений нескольких видов беспозвоночных. (Сотрудники кафедры зоологии в Гарвардском университете, благодаря которым были составлены эти «снежинки»: Тауана Кунха (Tauana Cunha), Сара Карико (Sarah Kariko), Ванесса Кнутсон (Vanessa Knutson), Лора Лейбенспергер (Laura Leibensperger) и Кейт Шеридан (Kate Sheridan). Кейт Шеридан выполнила обработку фотографий и сведение их воедино в программе Photoshop).

IV

Даже сегодня, когда наш вид со всевозрастающей скоростью разрушает мир природы, сама природа остается источником сильной любви и сильного страха. По мере того, как мы спешим покрыть Землю гуманизированной средой, нам нужно – нет, мы должны – задуматься о том, как и почему у нас существует такое отношение к природе. Мне кажется, что данной степени самопознания человека можно достичь только путем объединения усилий естественных и гуманитарных наук.

13. Почему природа – мать

Почти все 100 000 лет существования человечества природа была нашим домом. В наших сердцах, в наших глубочайших страхах и желаниях мы все еще остаемся приспособленными к этому миру. Прошло уже 10 000 лет после изобретения ферм, деревень и империй, но наши души по-прежнему живут на своей экологической родине, в мире природы.

Мы не живем и не можем долго жить за пределами этой самоподдерживающейся среды. Мы существуем в узкой биологической нише, которая в конечном счете зависит от щедрости природы. Мир природы обладает смиренной силой и вечной жизнью, так что мы не зря называем его Мать-Природа. Наша деятельность наносит ей ущерб, но в этом нет для нее ничего нового. На долгих геологических масштабах времени человечество – это всего лишь еще одно возмущение. Говоря метафорически, Природа мыслит эпохами, как это заявила от ее имени актриса Джулия Робертс, выступающая от имени Международного фонда сохранения природы (Conservation International)[13]:

На самом деле мне не нужны люди, это я нужна людям. Да, ваше будущее зависит от меня. Когда я процветаю, вы процветаете. Когда я слабею, вы тоже слабеете, если не сказать хуже. Я существую здесь уже мириады лет, я взращивала виды более великие, чем вы, и я пожирала виды более великие, чем вы. Мои океаны, моя почва, мои текущие реки, мои леса – все они могут как помочь вам, так и бросить вас на произвол судьбы. Как вы решите прожить каждый свой день? Уважаете ли вы меня или пренебрегаете мной – это не имеет для меня никакого значения. Поступите вы так или иначе – ваши действия будут определять вашу судьбу, а не мою.

Мы – непослушные дети Земли, которые покинули свой дом, чтобы добиться успеха в большом городе. Но, как я уже говорил, ученые выяснили, что в наших генах еще много оставшегося от Матери-Природы. Эволюция, которая происходила во время нашего длительного пребывания в мире природы, оставила на нас нестираемую печать (эта метафора принадлежит Дарвину): так, например, мы все так же общаемся друг с другом с помощью жестов и мимики лиц.

Нам также от рождения предопределен выбор среды, в которой мы больше всего хотим жить. Благодаря новаторским исследованиям Гордона Орианса из Университета Вашингтона и других специалистов в области естественных и гуманитарных наук мы хорошо осведомлены о существовании так называемого инстинкта выбора мест обитания. Опросы людей, выросших в разных культурах, показали, что большинство из них предпочли бы жить в таком доме, который: стоит на возвышенности; выходит на широкие просторы саванны с вкраплениями невысоких деревьев; имеет позади себя защитный барьер в виде пологой скалистой гряды или леса; и, наконец, находится рядом с озером, рекой или другим водоемом. Этот «ландшафт желания» очень сильно похож на пейзажи Африки, в которых возникли и жили наши человеческие и дочеловеческие предки.

Множество