Форсайт - Сергей Лукьяненко

растерянным.

— Ой, блин... — сказал я, соображая. — Нет, серьёзно, что ли? И все так, да? Раньше... раньше было иначе. Хорошо было, только мы не понимали. А что ты помнишь, с чего всё началось?

— Года четыре назад, — сказал Михаил. Вздохнул, нацепил очки. — Я вроде ещё совсем пацан был. Встал утром, в квартире пусто, электричества нет. Свет такой странный... красное небо с облаками. Я смотрю в окно и понимаю, что это неправильно, что всё было не так. А вот как — не знаю. Во дворе шумят, выглянул — народ собрался, обсуждает, что случилось. Но немного народа. Так... я потом прикинул... процентов десять от тех, кто в доме жил. В некоторых квартирах все остались, в других, наоборот, никого. Мобильники ещё работали. Я помнил, как звонить, как разблокировать. Как по интернету лазить. Всё отрубалось потихоньку, странно так... Интернет через три дня только полностью лёг.

— Так про интернет ты, выходит, помнишь, — сказал я с сомнением.

— Помню. Много чего помню. Москва столица России. Лондон из зе кэпитал оф зе Грейт Британ. Волга впадает в Каспийское море. Дважды два — четыре. Я всё помню! Кроме обычной жизни. Как эта Волга выглядела, а как выглядело море... Смысл только понимаю. Я потом искал книги, видеозаписи. Странно так — небо голубое, люди толпами ходят... моря, леса, пустыни... Так и было, да?

— Да.

— Вот гадство! — возмутился Миша.

— И ты так живёшь с тех пор?

— Так и живу. Все живут, кто с собой не покончил. Понемногу приспособились. Поняли, что зеркала опасны, стали их бить. Зима не очень холодная, можно и с плёнкой или листом пластика, особенно если найти квартиру с электричеством.

— Откуда берётся электричество?

Михаил пожал плечами. Встал, снял с плиты ковшик с почти закипевшим молоком. Восхищённо сказал:

— Не свернулось, круто... Я лоханулся, морозилку в этой квартире не проверил. Электричество, говоришь? А откуда газ берётся? Никто не знает! Почему одни продукты стухли, а другие свежие? Серпарды ещё эти... — он зевнул и махнул рукой. Достал из шкафа две кружки, налил молока себе и мне. — Как ночь провёл, Никита? Я заметил, решётка погнута...

Он испытующе смотрел на меня.

— Девочка-змея, — объяснил я.

— Хорошо, что укрылся, — очень серьёзно сказал Михаил. Отпил ещё слишком горячего молока, морщась, но не в силах удержаться. — Она днём хорошая, мирная. А вот ночью лучше не попадаться.

— Сожрёт?

— Задушит. Обовьётся и раздавит. И будет бормотать при этом: «Холодно, так холодно, так одиноко, согрейте меня...» Потом сожрёт... А может, это ниблы грызут...

Он передёрнул плечами.

— Хотел её пристрелить. Но ночью как-то ссыкотно, а днём жалко.

Михаил снова зевнул. Виновато сказал:

— Не выспался, извини...

— А из Москвы уйти мысли не было? — спросил я.

— Уйти? — Он как-то нехорошо хихикнул, опустил подбородок на грудь. — Мысли-то были...

— Ну? — насторожился я. — Михаил? Разморило тебя?

Миша поднял голову.

Я вздохнул.

— Привет, Миша.

— Здравствуйте, Никита! — Он обвёл кухню глазами. — Ого! Тут газ есть! Я вас нашёл или вы меня?

— Ты меня. Ты, который из будущего.

— Всё нормально? Он запись посмотрел? Поверил?

Миша явно изнывал от любопытства и был горд собой.

— Посмотрел, поверил.

— Вы поговорили? — Миша уставился на недопитый стакан с молоком. — Или только ели?

— Он ничего не помнит, — объяснил я. — Никакого События, никакой жизни до него. Однажды проснулся, а мир вокруг такой.

Миша вскочил, едва не приложившись головой о полку с какими-то запылёнными вазочками и фарфоровыми фигурками. Опасливо посмотрел вверх.

— Всё забываю, что я тут высокий... Правда, очень высокий?

— Богатырь, — мрачно ответил я. — Короче, местные ничего нам не расскажут, потому что они ничего не помнят. Для них этот мир единственный, который им знаком.

Миша начал прохаживаться по кухне взад-вперёд, как-то очень легко заполнив её всю.

— Я подозревал! Я когда местных расспрашивал, они все бормотали «ничего не помню», «ничего не знаю». Значит, это они всерьёз!

— Мне так вообще не отвечали.

— Ха! Знаешь, когда у тебя большой пулемёт — отвечают!

Я невольно улыбнулся.

Пулемёт — он располагает к откровенности.

— Пришёл бы ты минут на пять позже, — вздохнул я. — Что-то мне Миша-старший рассказать собирался. Про то, почему он не покинул Москву.

— И так до часа ночи ждал, чтобы ты точно заснул, — обиделся Миша.

— А чего так долго?

Миша вдруг заметно покраснел.

— Под фонарём нас с Леной увидел? — понял я. И попытался пошутить: — Ну... ты тоже с девушкой ушёл.

— Ха! Она тут с папой! — возмутился Миша. Постоял у плиты, потом выключил газ. — Надо экономить. Хорошее место.

— Думаешь, кончится?

Он пожал плечами. И предложил:

— Навестим Нюру? Мне интересно, она помнит, что ночью было, или нет?

— Значит ты её знаешь?

— Так я-взрослый тут полгода живу! Он всех знает, и я со многими познакомился.

— Потому что с человеком, у которого большой пулемёт, лучше дружить... — ехидно сказал я.

Встал, шагнул и невольно поморщился.

— Что у тебя с ногой?

— Да если б знал! Связка, наверное, порвана. Так с первого форсайта. Иногда слабее болит, иногда сильнее.

— Сейчас...

Михаил открыл холодильник, сморщился от зловония, но всё же начал рыться на самой верхней полочке дверцы.

— Не устраивай тут газовую камеру! — попросил я.

— Да сейчас...

В итоге он снял всю полку, вывалил её содержимое на стол и закрыл дверцу. Стал рыться в тюбиках и коробочках.

— Всё давно испортилось, — сказал я. — Не зря же в холодильнике хранили.

— Зря. Как правило достаточно не нагревать выше двадцати пяти градусов. А тут холодно всегда...

Он торжественно поднял какой-то тюбик.

— Вот, эта дрянь вообще не портится, это вьетнамская мазь