«Я сам свою жизнь сотворю…» «Мои университеты». В обсерватории. На аэродроме - Геннадий Вениаминович Кумохин

родителям Стасика и сообщил о случившемся с их чадом казусе. Родители, оба, моментально бросили все свои дела и с утра пораньше прилетели к нам в горы. Разразился грандиозный скандал.

Нужно отдать должное Стасику. Он мужественно пытался бороться за свое неожиданное счастье. Но что мог сделать этот, можно сказать, еще неоперившийся птенец, против привыкших командовать родителей?

Ближе к полудню черная «Волга» со всей семьей стремительно унеслась вниз, в Алма-Ату. Ниночка с опухшими от слез глазами молча принесла нам обед, а затем также молча исчезла из обсерватории навсегда.

Вечером я невольно стал свидетелем разговора трех лазерщиков, которые после очередного принятия охладителя, состоявшего из наполовину разбавленного спирта, вели глубокомысленную беседу.

— Жалко девчонку, — сказал один, по все видимости, склонный к сентиментальности.

— Мезальянс, — ответил другой, большой знаток филологии.

Реплики третьего «богатые тоже плачут» я так и не дождался, потому что латиноамериканский сериал с таким названием нам будут показывать еще почти через двадцать лет.

«Луноход -2»

Незаметно промчалось короткое горное лето. В день рождения моей любимой, 7 августа, в горах выпал первый снег. Он продержался совсем недолго и уже на следующий день растаял прямо у нас на глазах. Но это был знак, что наступает следующая пора года.

Дела у нас, хоть и медленно, но продвигались.

И наступил день, когда начальство отступило от своего правила и в воскресенье назначило, не просто выходной, но и экскурсию на Медео — недавно построенный высокогорный конькобежный комплекс, который, кстати, был достаточно близко от нас. Правда, побывать на Медео в тот раз мне не удалось. Оценить его достоинства я смог только почти через двадцать лет, когда слава его достаточно померкла, а многие достопримечательности обветшали.

А дело было так. Накануне на стойке «лунного гида» нужно было поменять блок питания. Эти блоки были типовыми, и мы заменяли их уже по нескольку раз. Но этот блок оказался бракованным. Как потом выяснилось, в нем отсутствовала защита от короткого замыкания. Стоило мне вставить его в нижний паз стойки, как что-то щелкнуло, зашипело, и со стороны внутренней стенки повалил дым. Когда я развернул злосчастную стойку, зрелище было не для слабонервных: вся косичка проводов от первого до последнего блока была разорвана, бандаж из синей изоленты запекся и сплавился с другими проводами. Моя небрежность была, как говорится, налицо. И хотя меня никто не заставлял оставаться в обсерватории, я принял это решение самостоятельно. С грустью я смотрел на отъезжающий автобус, а потом принялся за исправление своей ошибки.

— Зато в следующий раз буду осмотрительнее, — говорил я себе.

Нет, за время своих командировок я кое-чему успел научиться!

Когда автобус со счастливыми экскурсантами зарулил на станцию, все было готово и «лунный гид» исправно функционировал. Впрочем, на этом инциденте никто из моего начальства внимания не акцентировал, а уж я тем более.

Единственный раз, когда, только приехав, я начал тотчас рваться из Белокаменной, был в разгар первой за много лет засухи и пожаров под Москвой. В неподвижном воздухе стоял удушающий смог: смесь дыма, выхлопных газов от автомобильного транспорта, и отвратительных миазмов жизнедеятельности многомиллионного города.

Я запомнил такой эпизод. В столичное метро заходит девушка в мини юбке по тогдашней моде. Она садится, а когда через несколько остановок уходит, после нее на дерматиновом сиденье остается лужица.

На работе я брал химическую колбу, наливал в нее воды и бросал кусочек сухого льда. Держа запотевшую колбу в ладонях, я с некоторым умилением вспоминал горы, где по ночам уже вся трава становилась седой от инея.

Наступил новый, 1973 год.

Советская лунная программа развивалась успешно, и скоро мы узнали, что по пыльной лунной поверхности движется «Луноход -2».

Наконец, наш комплекс заработал устойчиво. Правда, мы по-прежнему постоянно дежурили по ночам, обеспечивая возможность работы астрономов и фотографов, но за то в светлое время, после утренней пробежки и завтрака, я, на правах аборигена, иногда проводил экскурсии для вновь прибывающих новичков.

Экзамен по диамату

Пятьдесят лет назад я сдавал кандидатский экзамен по философии.

Нам предстояло представить рецензии на книгу заведующего кафедрой философии.

Нам, это группе аспирантов кафедры философии, которых собрал под своим крылом Семен Павлович Алексеев.

Они были давними друзьями, возможно, по учебе в АОН, либо еще по партийной работе, через которую проходили многие советские обществоведы.

В институт своего друга Алексеев перешел после моего института, где к тому времени, по его словам, на кафедре философии сложилась совершенно недопустимая обстановка реакционной нетерпимости и невежества.

Группа состояла из пяти человек, имена и фамилии которых, я разумеется, в большинстве своем не помню, потому что с некоторыми я виделся от силы раз десять на семинарах, а разговаривал и того меньше

Старшим в группе был Володя Мысливченко. Ко времени экзамена Володя уже оканчивал аспирантуру и даже, по-моему, работал на кафедре ассистентом. Володя Мысливченко был на несколько лет старше меня. Когда я учился на втором курсе, он уже оканчивал институт по специальности, кажется, «обработка древесины». Нас познакомил Алексеев, и мы довольно быстро с ним сошлись. Нас сближала схожесть наших судеб, по крайней мере, на каком-то их этапе.

Это был красивый парень с правильными, я бы сказал, плакатными чертами лица. Глядя на него сразу можно было сказать, что это человек, безусловно, заслуживающий доверия.

По протекции Алексеева его рекомендовали в философскую аспирантуру института, но сразу после получения диплома его на два года призвали в армию. Он служил офицером, в авиации, в Бобруйске, был очень неуверен в своем будущем, а я в письмах всячески его поддерживал и служил своеобразным соединительным звеном между ним и Алексеевым. Он женился, видимо, еще на младших курсах, потому ко времени его службы в армии у него рос сынишка лет трех или четырех.

Володя, в отличие от меня, окончил институт с красным дипломом и, по-видимому, привык всегда быть первым. Я знаю такую категорию людей. Вопрос, очевидно, стоит так: на что они способны, для того чтобы добиться своего.

Я вспомнил, как однажды мы заспорили: что же считать сущностью человека. Я говорил, что творчество. Он со мной не соглашался. Наконец, в качестве последнего довода я сказал, что это точка зрения Алексеева. Он не поверил и пошел выяснять у шефа, который находился неподалеку. Когда Алексеев подтвердил, Володя почему-то обиделся на меня.

Он был крепок тем умом, который называется здравым смыслом, но мне кажется, что ему не всегда хватало фантазии. И он еще несколько раз