Лялька, или Квартирный вопрос (сборник) - Наталья Нестерова

Как мы следующую неделю прожили – врагу не пожелаешь. И милиция, и морги, и подвалы-чердаки прочесывали, и тупо сидели у телефона, и в рыданиях я заходилась, и Саше «скорую» вызывали – сердце прихватило. Но, задним числом вспоминая тот жуткий период, должна честно признаться – горе нас не сблизило. Я считала, что муж виноват – довел сына нравоучениями или сказал что обидное, а Ромочка с детства очень впечатлительный, как девочка. Саша втайне думал, что я жизнь сыну отравила. Нет-нет, да и срывались мы на обвинения: это из-за тебя, нет – из-за тебя. Тут бы поддерживать друг друга, а мы собачились.

В милицию, конечно, всех родственников и маломальских знакомых адреса сообщили. В том числе и бабушкин – Сашиной матери. Но сами же сразу предупредили – она в больнице, да и не очень мы в контакте. Я против свекрови ничего не имею, она не настырная, денег и участия не просит. Живет от нашего городка далеко – сутки на поезде. Рома видел ее два раза в жизни – когда ему два годика было и когда в первый класс шел. Словом, внук ее толком и не знает, потому что мы все отпуска на даче корячились, а бабушка только два раза и приезжала. В том, что Саша к матери не больно привязан, моей вины нет. На праздники и дни рождения мы поздравительными открытками обменивались, иногда перезванивались. За несколько дней до Роминого исчезновения бабушка Оля и позвонила:

– В больницу ложусь, вены на ноге оперировать. Но вы не тревожьтесь, ничего опасного.

Мы и не тревожились, а как Рома исчез, вовсе про нее забыли. А тут еще милиционерша из детского приемника нам внушила:

– В этом возрасте, как правило, подростки чудят из-за первой любви. Многие даже с собой кончают. Или убегают за романтикой, чтобы прославиться.

Вот мы и искали «первую любовь», всех девочек допрашивали. Только никого не нашли. И милиционерша была в корне не права. Хотя, когда мы к ней снова пришли, о своих безрезультатных поисках доложили, она с умным видом заявила:

– Объект их воздыханий не обязательно за соседней партой сидит. Это может быть, например, какая-нибудь смазливая актриса или певица. Ваш сын музыку любит? Плакаты на стенки клеит?

У Ромы на стенке висела только одна фотография старого седого мужика, который нахально высунул язык. Отец Ромку как-то спросил:

– Что за придурок?

– Это – не придурок, – ответил сын. – Это – Эйнштейн.

Но не в Эйнштейна же Ромка влюбился?

И все-таки та милиционерша подвела нас к разгадке. Потому что Саша после разговора с ней стал комнату сына обследовать и нашел записку на магнитофоне. А я вот не заметила. Всю неделю сидела в комнате сына, тихо стонала, из стороны в сторону раскачивалась, а бумажку, к магнитофону приклеенную, не увидела.

«Мама и папа! Включите и послушайте!» – вот что было там написано.

Саша нажал кнопку, и что-то зашуршало, завозилось, послышался звук телевизора, потом мой голос:

– Ты идешь ужинать? Я двадцать раз буду подогревать?

– Подожди. Сейчас тайм кончится. – (Саша.)

– Некогда мне ждать, у меня еще белье замочено. Ты спать скоро завалишься, а мне стирать! – (Я.)

– Мазила! – (Саша орет.) – Надо было на левый край подавать!

– Чтоб он провалился, твой футбол! – (Я, и тоже на повышенных.) – Два часа у плиты стояла, а ты на диване валялся, хоть бы утюг починил! Не допросишься!

– Отстань! – (Саша.)

– Не ссорьтесь! – (Рома.) – Мама, хочешь, я помогу тебе белье постирать?

– Ты настираешь! – (Я, мерзким базарным тоном.) – Весь в своего батюшку! Или вы идете есть, или ужин полетит в мусорное ведро!

Пауза, снова шум, но уже другой. Звон посуды, очевидно, за ужином.

– Мама, котлеты очень вкусные. – (Рома.)

– Чесноку напихала. – (Саша.) – Мясо, наверное, паршивое. Все экономишь.

– А ты на дорогую вырезку заработал? – (Я.)

– Тебе сколько ни дай, все в кубышку складываешь. – (Саша.)

– Где ты ее видел, мою кубышку? Другая бы давно на моем месте и пальто зимнее новое справила, и десять лет в одних сапогах не ходила. – (Я.)

– Завела пластинку. – (Саша.) – Сахар передай. Опять песок? Сколько раз говорил: я кусковой люблю!

– Сам за кусковым и гоняйся по магазинам! – (Я.)

– Не ругайтесь, пожалуйста! – (Рома.) – Папа, как у тебя прошел день?

– Штатно. Главный технолог в цех заявился. Зеленый стручок, вчера институт окончил, а туда же – учить нас… – (Саша.)

– У тебя все идиоты! – (Я перебиваю.) – Один ты умный. А на умных ездят и премии лишают.

– Когда, интересно, меня премии лишали? – (Саша обиженным голосом.) – Не знаешь, так и молчи!

– Не ссорьтесь! – (Рома.)

– Никто не ссорится, – (Я.) – Просто твоему отцу не хочется правде в глаза смотреть. Он восемьдесят процентов премии получает и рад. Молчит в тряпочку. А другие…

– Чего другие? Какие другие? – (Саша.) – Чья б корова мычала! Сама три копейки зарабатывает, а туда же…

– Ну, пожалуйста! – (Рома.) – Хватит ругаться!

– Кто ругается? – (Я, удивленно.) – Мы просто разговариваем.

– Заткнись, когда взрослые говорят! – (Саша, зло.)

Потом на пленке была тишина, и снова зашуршало. Теперь другие звуки, и опять наша «теплая» беседа. Собираемся на дачу, Саша не хочет тащить на горбу мои пустые банки для консервирования, потому что ими уже весь чердак забит, а я проклинаю его инструменты – ржавую рухлядь, которой место на помойке. Ромочка, знай, твердит: «Не ссорьтесь! Не ругайтесь!»

Дослушали до паузы, мне воздуху не хватило, за горло схватилась, руками мужу показываю – останови! Саша на кнопку нажал.

Это в кино, когда тайно записанную пленку слушают, увлекательно получается, нервы щекочет, а в жизни… Ничего более отвратительного и мерзкого я никогда не переживала. Так гадко, будто теплое вонючее масло ложку за ложкой хлебаешь. Еще секунда – и стошнит.

– Когда это было? – тихо спросил Саша и кивнул на магнитофон.

Я плечами пожала – тоже не помню. Хоть убей, ни футбола, ни котлет с чесноком, ни банок с инструментами – ничего в памяти не застряло. Ромочка часто говорил: «Не ссорьтесь!» Но разве то ссоры настоящие были? Ребенок и не видел, как взаправду скандалят.

– Дослушать надо. – Саша нажал на кнопку.

Более никаких тайных записей, только Ромин голос. Заметно, что волнуется, с остановками говорит:

– Мама и папа! Я вас очень люблю. Вы тоже, наверное, друг друга… во всяком случае, когда-то раньше или сейчас… по-своему любите. Но вы живете!.. Вы же нормально не разговариваете! Только упреками! Только упреками обмениваетесь! Постоянно, по любому поводу! Я так не могу, я задыхаюсь с вами… Мама! Ты никогда папу не похвалишь. Что бы он ни сделал… веранду красивую построил или кафель в ванной положил… а у тебя такое выражение лица… будто вот наконец-то добились от него… и доброго слова он не заслуживает. А ты, папа? Кроме восьмого марта и дня рождения никогда маме цветка не подарил. Из автобуса выходишь, спиной к маме поворачиваешься, руки не подашь. Так разве любят?.. Не то я говорю, я не об этом хотел… Я не могу с вами. Вы все время ссоритесь, зудите друг на друга, упрекаете… Вы по-другому не можете, тошно с вами… Я к бабушке уезжаю… Я всегда хотел с ней жить, с детства… Сколько себя помню, мечтаю к ней уехать… от вас… А сейчас решился, наконец. Вы обо мне не беспокойтесь… (Длинная пауза)… До свидания, мама и папа! Ваш сын Роман.

Первыми нашими чувствами были радость и облегчение. Жив сынок! Он у бабушки! Мы с Сашей в один голос даже простонали от счастья.

А все услышанное уже потом переваривали, в поезде. Молча переваривали. Пленка эта в мозгу отпечаталась, как на камне вырезали. Сутки ехали, и каждый о своем думал, в смысле – об одном и том же. Молчали и думали. Попутчики нас даже спросили: «Вы не на похороны едете?» Типун им на язык!

…От вокзала долго добирались, городок разросся, Саша путался в новых улицах, да и старые призабыл. Звоним в квартиру бабушки Оли – никого, закрыто. К соседке позвонили. Открыла старушка симпатичная, мы представились, она тут же закудахтала:

– Ромочкины родители? Ах, какой мальчик! Золото! За бабушкой в больнице ходит и мне молочка, хлебушка в магазине купит. Мы с Ольгой – обе колченогие, полдня до булочной ползем. А Ромочка! То есть и вы, должное отдать, прислали его на помощь. Ольга-то после операции только на костылях полгода будет передвигаться. А как на них по гололеду? Собес не каждую неделю приходит. Ключ от ее квартиры у меня, сейчас принесу. Я, грешница, раньше вас злым словом поминала – бросили мать, носу не кажут. А она оправдывала. Правильно! Такого внука вырастили – загляденье. И вежливый, и участливый, и, прямо сказать, не современный, не то что шпана наша лысая. Я-то его не признала сразу. Так ведь никогда и не видела! Утром звонит в дверь, я, говорит, Рома – бабушки Оли внук. Ну, думаю, наводчики-воры, пронюхали, что человек в больнице. Милицией пригрозила и поганой метлой. А он: можно рюкзачок у вас оставить, и скажите, как больницу найти. Вечером записку от Оли принес. Уж она, сердешная, наверное, рада была! И вас благодарила!