Дворянские гнезда - Нина Молева

– Да, да, именно Театральную. Ее так нынче называет вся Москва.

Это целое скопище театров – и каких разных!

Одно удовольствие.

Впрочем, сам будешь иметь возможность убедиться.

А ввечеру понаведаемся в салон Марии Дмитриевны.

Сегодня она не играет, так что непременно у себя будет

– Это ты о госпоже Львовой-Синецкой? Она все еще живет

на Арбатской площади?

– Вообрази себе, актриса и не любит никаких перемен в собственной жизни.

Больше всего, кажется, дорожит видом из своих окон на Театральную площадь.

– На Арбатскую, ты хотел сказать? – А она и есть наша Театральная.

Из «Записок бывшего студента». 1839

Сегодня трудно себе представить, что именно к этому дому с колонным портиком почти на вылете Знаменки на Арбатскую площадь были обращены слова великого зодчего В. И. Баженова: «Прекрасны еще в Москве дома… на Знаменке графа Воронцова». Слишком много перестроек пережило здание, а теперь еще лишилось и великолепного липового сада, затенявшего, но и украшавшего его фасад.

История дошедшего до нас, как его называли когда-то, воронцовского дворца уходит ко временам правления императрицы Елизаветы Петровны. Двухэтажный, на белокаменных подвалах, он по чертежам 1750 года числился главным домом огромной усадьбы П. М. Апраксина. В июле 1761-го «граф Федор Алексеев сын Апраксин продал свой двор в Белом городе, на Знаменской улице, в приходе церкви Знамения Богородицы на белой земле» графу Роману Илларионовичу Воронцову, отцу княгини Екатерины Романовны Дашковой, президента Российской Академии наук. Почти сразу новый владелец приступил к строительству нового дворца с использованием частей старого, причем в первоначальном виде основное здание имело боковые флигеля. Существует предположение, что имелся и проезд во внутренний двор, а со стороны Крестовоздвиженского переулка – пристройка в виде большой театральной залы. Именно этот «Знаменский оперный дом» и положил начало Арбату как Театральной площади.

Москва испытывала острую потребность в театральных зрелищах. Временные антрепризы не решали дела, и в 1769 году антрепренеры Бельмонти и Чинти (иначе – Чути) получили право на постановку «публичных маскерадов, комедиев и опер комических» с условием соорудить для этого специальное здание «между Мясницкими и Покровскими воротами, где была стена Белого города и лесной ряд», то есть на месте Чистых прудов. Выбор места ввиду его крайней заболоченности оказался неудачным, приходилось подыскивать другое. Пока же, «чтобы актеры без платы, а общество без удовольствия не остались», компаньоны добились разрешения давать представления при воронцовском доме. Именно «при», потому что небольшое помещение представляло собой «три деревянных стены, прирубленные к каменной». Отделка зала очень не нравилась москвичам. По их отзывам, «непрочное строение оного, без всякого порядка и украшения внутри, без всякой удобности и важности, приличной публичному зданию снаружи».

Собственно, антрепренеров оказалось несколько. Первыми арендаторами воронцовского помещения выступают князь П. В. Урусов вместе с английским театральным механиком Михаилом Егоровичем, как его станут называть в Москве, Медоксом. Одновременно с ними здесь же подвизаются итальянцы Бельмонти и Чути, которых газетчики определяют как «содержателей русского театра» и «маскарадных представлений». Когда в Москве в 1771 году началась эпидемия чумы, Бельмонти умер. Его права перешли к некоему Мельхиору Гроти, который в 1776 году передал их князю П. В. Урусову. Многочисленные антрепризы слились в одну. Почти сразу, в марте 1776-го, Московская Полицейместерская канцелярия выдает князю привилегию на театральные представления. Кто бы мог отказать московскому губернскому прокурору – должность, которую П. В. Урусов занимал.

Театральная площадь. 1880-е гг.

Газеты могли сетовать на неудобство и недостаточную пышность театрального помещения «у Воронцова», тем не менее успех спектаклей был огромным. И что было совершенно необычным в театральной практике – антрепренеры вводят правило советоваться о предполагаемых постановках с завсегдатаями театра и наиболее горячими его поклонниками. В результате на сцене появляются «Недоросль» и «Бригадир» Д. И. Фонвизина, крестьянские комедии П. А. Плавильщикова, опера «Мельник, колдун, обманщик и сват» А. О. Аблесимова на музыку Е. И. Фомина.

Тщательно подбираемый репертуар позволил особенно ярко проявить свои таланты таким звездам русской сцены, как С. Ф. Мочалов, отец великого трагика, супруги Сандуновы, Я. Е. Шушерин, П. А. Плавильщиков. О супругах Сандуновых, оставивших ради Москвы петербургскую казенную сцену, критики писали особенно много. Сам Сила Сандунов «почитался первым комиком на русских сценах… Молиер расцеловал бы нашего Скапена, если б даже не понимал по-русски». Елизавета Сандунова была выдающейся оперной певицей: «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото, она соединяла удивительное мастерство пения, прелесть и грацию игры… Это был один из тех народных талантов, которыми Россия гордится». Кстати сказать, популярные в Москве и поныне Сандуновские бани носят именно их фамилию: Сила был их устроителем и владельцем.

В целом же, как утверждали современники, в Знаменском оперном театре «каждый артист являлся в своем характере, в роли, которая соответствовала его средствам и нравилась ему… Каждый отдельно был превосходен, совокупность целой пьесы удивительна». Тем не менее именно в этом театре разыгрывается жизненная трагедия выдающегося драматурга и поэта своих дней Александра Петровича Сумарокова. Сумароков предоставляет свои пьесы для постановки в театре на Знаменке с единственным, но категорическим условием, чтобы каждый спектакль согласовывался с ним. Но именно это условие оказывается нарушенным. Бельмонти и Чути спешно готовят к постановке новый вариант трагедии «Синав и Трувор», на чем настаивает московский главнокомандующий П. С. Салтыков. Недоработанная драматургом и наспех поставленная пьеса провалилась. Бельмонти отказался от сотрудничества с Сумароковым.

Драматург попытался найти управу на главнокомандующего у императрицы, написав ей в письме: «…Ему поручена Москва, а не Музы… начальник Москвы дует на меня геенною».

Иронический ответ Екатерины II, угодливо размноженный и распространенный П. С. Салтыковым, поставил крест на драматурге в глазах московской знати. И тем не менее Сумароков берется за следующее сочинение – пьесу «Дмитрий Самозванец», которая станет считаться первой русской политической пьесой. Дмитрий – это «Москвы, России враг и подданных мучитель». По мысли автора, свергнуть его должен сам народ:

Весь Кремль народом полон, дом царский окружен,И гнев во всех сердцах против тебя зажжен,Вся стража сорвана, остались мы одни… —это обращенные к Дмитрию слова начальника стражи.

Пьеса все же была поставлена и имела в Москве оглушительный успех. Шли на сцене того же театра и другие пьесы Сумарокова, написанные в московские годы: трагедия «Мстислав», связанные по действию с Москвой и Подмосковьем комедии «Рогоносец по воображению», «Мать – совместница дочери», «Вздорница». Тем не менее князь Урусов лишил Сумарокова его постоянной ложи. Билеты на собственные пьесы ему пришлось покупать на свои деньги, которых попросту не хватало на жизнь. Единственным, и притом грошовым, источником дохода оставалась публикация его сочинений в изданиях замечательного нашего просветителя Н. И. Новикова.

«Я человек, – писал А. П. Сумароков в письме Г. А. Потемкину-Таврическому. – У меня пылали и пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные: им любо будет, если я умру с голода или с холода». Драматург оказался прав. Его сумели лишить всякого имущества. Родные отказались от него, потому что он осмелился жениться на «дворовой девке». 1 октября 1777 года «северного Расина», как называли его современники, «славы своего Отечества» – слова Вольтера – не стало. Денег на погребение не было. Актеры Знаменского оперного театра отнесли гроб с его телом на руках – от Новинского до Донского монастыря. Даже здесь не поступился ни копейкой вымышленного сумароковского долга описавший все его имущество и дом сказочный богач Прокофий Акинфиевич Демидов.

Судьба Оперного дома на Знаменке складывается непросто. Пожар 1770 года уничтожает крылья дворца, которые так и не будут восстановлены. Огонь начался в театре и охватил весь дом. Следующий пожар, в конце февраля 1780 года, случившийся, по словам «Московских ведомостей», «от неосторожности нижних служителей, живших в оном, пред окончанием театрального представления». И дворец и дом театральный были быстро отстроены, но уже для другой труппы. В Москве наступает необычайно важная для театралов перемена. Заканчивается строительство специального великолепного театрального здания в начале Петровки – так называемого Петровского театра. 30 декабря 1780 года труппа Медокса начала здесь свои выступления, продолжавшиеся в общей сложности четверть века.