Мой плохой босс (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

— Господи, Верещагин, ты совсем кретин? — выдыхаю я, запрокидывая голову. — Ты вообще понимаешь, что мои клиенты, и он, — киваю в сторону двери, — это мне нужно. Как воздух. Швырять на колени, заставлять целовать ноги, драть до синяков, до крови — нужно. Вот как тебе шлюх трахать — мне нужны порки. И я завяжу с ними, окей, а кто придет им на замену? Кто будет давать мне нужное и подставлять спину? Ты?

— Я, — эхом отзывается Антон.

И это — совсем не то, что я от него ожидала услышать…

Темнота в моей груди выворачивается наизнанку.

Ох-х.

Сколько времени я хотела от него именно этих слов? Знала, что он ни за что их не скажет, но хотела — все равно.

Это не может быть правдой. Не может и все.

Мне хочется спросить «в чем подвох», но и я молчу тоже, задумчиво поглаживая пальцами крохотный изумрудик в кулоне. Я же знаю — честно он не скажет. Не сознается.

Мне нельзя связываться с ним. Нельзя. Он свежий, нетронутый, необученный. Ко мне приходят те, кто вдоволь наигрался с болью слабой и ищет чего посильнее, пожестче. И Антон Верещагин — даже не понимает, о чем он говорит. Тем более — не факт, что он сейчас мне не врет.

— Сними маску, — коротко бросаю я, — хочу видеть твою лживую физиономию.

Антон торопливо растягивает шнуровку на затылке и глядит на меня в упор. Молчит.

— Ну, что, заберешь свои слова назад? — я знаю, что сейчас выгляжу как голодная тварь. Это невозможно сдержать. Не с ним. Я два года хотела в сабы именно его, и теперь, когда мне показали пальчик и сказали, что все возможно — я могу нечаянно отхватить ему руку по шею.

Он качает головой. Не хочет забирать, отважный портняжка. Совершенно не понимает, что его ждет, но продолжает настаивать.

— И зачем тебе это? — медленно спрашиваю я. — Ты не из Темы, Антон, и не саб, так ведь?

Он кивает, будто в полусне. Нет, это… Это похоже на легкий сабспейс, но это же не может быть правдой. Чем я его туда отправила? Парой пощечин? Это ж насколько он меня хотел, что так среагировал?

— Так почему? — настойчиво интересуюсь я, комкая пальцами покрывало, на котором сижу.

— Я хочу, — откликается Верещагин. И затыкается.

Хочу. И все. Нет, ну самый что ни на есть Нижний, уже настроенный на сессию.

Будь Верещагин моим потенциальным рабом — здесь началась бы часовая беседа, с заполнением анкеты о предпочтениях и так далее, но нет… Он не мой потенциальный раб.

Он просто идиот, который решил меня развести. И все это — только разводка. Еще одна, да.

Уж не знаю, из каких соображений, и какие у него конкретные цели. Может — он хочет развести меня на “слабо”? Вот только мне не слабо.

И нет никакого смысла верить его словам. Но, как же хочется…

Я могу его наказать. За ресторан, за машину… За все!

Пальцы стискивают ремень крепче. Ладони уже хотят приступить к делу, ноют от нетерпения.

Я просто хочу, чтобы он отступился. Признал, что все это фарс, пыль в глаза, и пошел лесом. Зачем бы ему становиться для меня рабом? Он даже любовником-то моим быть не захотел.

Черт. Это была плохая мысль — из-за неё мне становится чуть темнее.

— Ну, раз ты так хочешь — раздевайся, — я улыбаюсь.

Это — самый первый приказ, самый простой, тест на готовность повиноваться. В конце концов, все мы знаем, что Тема может обходиться без секса, но никогда не перестает идти рука об руку с ним.

У Верещагина вспыхивают глаза. В уме он уже явно начал трахаться. Ну-ну. Если бы ты знал, как далеко ты сейчас от секса, малыш.

Антон с кровати встает. И расстегивает пряжку ремня.

— Совсем, — добавляю я сладко. Не то чтобы он стеснялся, он же у нас известный потаскун, но сейчас — он явно чувствует себя странно. И раздеваться передо мной — перед унылой-то персоной… Интересно, каково ему?

И тем не менее — раздевается. Красивым жестом, рисуясь, бросает в кресло, в котором я сидела, брюки и прочие мелочи жизни и замирает, сложив руки на груди в ожидании.

А я скольжу по нему взглядом, по всему его подтянутому телу, по золотистой коже, задеваю взглядом и возбужденный член. Кормление зверя начинается с того, что он наблюдает свое восхитительное блюдо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И все-таки — красивый… Красивый, самоуверенный, даже самовлюбленный мудак. Даже сейчас смотрит на меня, а на лице написано: «Знаю, что хочешь меня, что дальше?»

Хочу, ты прав. Но совсем не того, что тебе думается, малыш. Хочу тебя растворить. Все твое самолюбование, все твое скотство, все твоя “я”. До конца. И чтоб ты сам понял насколько тебе хорошо в такие мгновения.

— Сюда, — я веду пальцами по простыне рядом с собой, — на живот ложись.

Должен понять, что сейчас его ожидает вовсе не секс — есть время отступиться.

Нет, не отступается, растягивается рядом, опуская подбородок на простынь. И когда я — пока еще нежно, ласково касаюсь его бедра кончиками ногтей, Антон заметно вздрагивает. До него все-таки доходит, что его ждет.

Говоришь, попал куда нужно, Верещагин?

Нет. Ты просто попал!

Нашел приключения для своих ягодичных мышц.

Интересно, как далеко он позволит мне зайти?

Глава 15. Антон

Что я делаю вообще?

Нет ответов. Только полная и абсолютная тишина в мыслях. И глаза, что так и норовят скользнуть к ней, к Ирине. К Госпоже?

Нет привычки называть её так. Но почему-то очень хочется. И хочется видеть, что она делает, но для этого мне нужен обзор как у совы.

Ирина за моей спиной, возится с разложенной в изножье кровати атрибутикой. Мы сбили там все, когда катались по покрывалу, но, тем не менее, все эти её приспособления по-прежнему на месте.

Что она там делает? Выбирает пыточное орудие? Кнута я в этих её приспособлениях не видел. Наверное, это хорошо!

И что дальше в нашей программе?

— Руки вперед, — сухо произносит Хмельницкая, и я заметить не успеваю, как мои пальцы тут же стискиваются на стальных прутьях кровати.

Будто и нет больше в мире ничего, кроме её приказов. Хотя…

А что, есть?

А вот и осторожный стук в дверь. Зарецкий изволили-с вернуться? Иди на хрен, баран, занято.

Сегодня с Ней буду я. И потом — потом тоже.

Она остается рядом. Она согласна с этими мыслями, не ушедшими никуда дальше моей головы.

На запястьях смыкаются холодные наручники. Черные, металлические, самые простые, и очень прочные. На каждое запястье приходится по одной паре. Второй браслет наручников к прутьям кровати.

— Нам ведь не нужно, чтобы ты дергался во время порки, — если бы кобра умела мурлыкать, она бы делала это как Хмельницкая. И яд в моей крови шумит и вторит ей.

Да, нам не нужно. Я согласен.

Не знаю почему, но я согласен…

Когда все началось? После первой пощечины, кажется. Когда мне хотелось только подобраться и потянуться к ней навстречу и попросить: «Еще».

Еще? Я действительно хочу еще? Чтобы она еще раз меня ударила?

Я не успеваю найти ответ на этот вопрос — на мои глаза ложится плотная черная полоса ткани. Это настолько неожиданно, что я даже вздрагиваю.

— Глаза тебе не нужны, мой сладкий, — шипит Ирина, заставляя яд в моих венах восторженно пениться, — они только отвлекут тебя от ремня.

И никаких слов, кроме матерных, на это вот обещание.

Снова стук в дверь. На этот раз уже более настойчивый, чем первый.

Господи, сколько нужно этому кретину времени, чтобы он понял, что его тут не ждут?

Она встает. Встает с постели и, судя по стуку её каблуков, отходит к двери. И ключ в замке проворачивается.

— Ира? — окликаю я её, но ответа мне не полагается.

Я один.

Без штанов, прикованный к кровати, с завязанными глазами.

В тишине.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И… Что это? Она отошла поговорить и послать Зарецкого в задницу, где ему и место? Или?..

Мысль о том, что Она может оставить меня вот так совсем — ледяная и скользкая на вкус.

На самом деле — она может. Имеет право. Это было бы отличным ответом за то, как я с ней обошелся на корпоративе. Я ведь понимаю, что тот мой поступок был скотским. И с самого начала понимал.