Выходное пособие - Лин Ма

я по-английски.

Мне было шесть лет, когда я уехала из Китая, и мой словарный запас остался на этом уровне. Я использовала выражения, свойственные только маленьким детям; мой китайский язык как будто заморозился. Я могла поддерживать разговор на бытовые темы в течение минут десяти. После этого чувствовала себя так, будто барахтаюсь по-собачьи среди океанских просторов. И с каждым годом становилось все хуже. Ведь я разговаривала по-китайски только с родителями, а их больше не было.

Я добавила:

— Но я давно не говорила по-китайски, так что язык у меня хромает.

Он посмотрел на меня, будто пытаясь понять: я просто честно обозначила степень своего владения языком или таким образом демонстрировала скромность — очень китайское качество.

Без предупреждения он перешел на путунхуа. Он спросил, нравится ли мне китайская еда.

Я приняла вызов и ответила на том же языке.

— Да, я скорее довольно люблю китайскую еду, — сказала я, очень гордая тем, сколько наречий я знаю — признак человека, разбирающегося в тонкостях языка. — Я люблю…

Тут я напрягла извилины. Я не рискнула бы назвать цыпленка генерала Цзо, потому что это американская еда, а не китайская, а никаких других названий блюд я не знала, так что назвала то, чего никогда не пробовала, — утку по-пекински.

— Я люблю утку по-пекински.

— О, у вас очень хороший китайский! — воскликнул он с удовольствием. Так же, как в США мне говорили китайские иммигранты: «У вас очень хороший английский».

Он продолжал:

— Вы родились в Соединенных Штатах?

— Нет, — ответила я. — Я родилась в Китае, но… — тут я безуспешно попыталась вспомнить, как по-китайски эмигрировать, — уехала в Америку, когда мне было шесть.

— О, такая маленькая! — Наша беседа теперь приобрела оттенок фамильярности. Балтазар понизил голос и доверительно рассказал мне о своей дочери, которую он постоянно заставляет учить английский. — Потому что, понимаете, это очень важно для работы. Больше возможностей.

— Да, сейчас между США и Китаем много деловых контактов, — согласилась я, надеясь, что наш разговор не перейдет на экономику, международные отношения и глобализацию, потому что на такие темы я бы не смогла говорить так бегло.

— Вы дома разговариваете с родителями по-китайски? — спросил Балтазар.

— Да, я говорю с родителями по-китайски, — отвечала я, благо в китайском не нужно так строго различать прошлое, настоящее и будущее.

— Чем занимаются ваши родители?

— Моя мама не работает. Она сидит дома.

— А ваш отец?

— Мой папа… врач, — сказала я, потому что понятия не имела, как по-китайски будет «аналитик ипотечных рисков». И безо всякой нужды добавила: — Мозг.

— А, нейрохирург, — сказал Балтазар, — или… вы хотите сказать — психиатр?

Я выбрала занятие, для китайца более престижное:

— Нейрохирург.

Я понимала то, что он говорит, но своих слов мне не хватало.

Он посмотрел на меня с некоторым, я бы сказала, уважением. Хотя я надеялась, что мы перестанем общаться по-китайски и перейдем обратно на английский, я чувствовала, что от моего умения свободно говорить на двух языках зависит что-то важное, только я не знала что. Поэтому нужно было создать впечатление беглости.

Он спросил, откуда родом моя семья, из какой части Китая.

— Фучжоу. Я там родилась.

— А, в провинции Фуцзянь, — он понимающе кивнул.

Я посмотрела на Балтазара с беспокойством. В Китае провинции образуют своего рода иерархию, и с каждой связаны свои стереотипы, прямо как с разными районами Нью-Йорка связаны разные культурные предрассудки. Балтазар, вероятно, был не в восторге. Я знала о Фуцзяне только основные вещи, которые можно прочесть и в энциклопедии: провинции расположена прямо через пролив от мятежного Тайваня; исторически она была отделена от остального материкового Китая горной цепью. Учитывая, что местные жители издавна были мореходами, неудивительно, что большинство китайских иммигрантов в мире — уроженцы Фуцзяня. Они уезжают в другие страны, заводят там детей, принимают гражданство, а деньги посылают домой своим семьям, чтобы они строили говнокоттеджи для старшего поколения. Фуцзяньский — аномалия среди китайских диалектов.

Я перешла на английский и заговорила о другом:

— Почему у вас с Эдгаром такие имена?

— Они не настоящие, — ответил он тоже по-английски. — Мы пользуемся ими, только когда ведем дела с нашими западными клиентами.

— Но почему вы выбрали имя Балтазар, оно ведь очень редкое?

— Это из Шекспира. Я выбираю только самое лучшее. — Он засмеялся, потом спросил: — А как вас зовут по-китайски?

Я сказала.

— О, как поэтично. Напоминает мне поэму Ли Бо. Очень знаменитую. В Китае ее учат все школьники.

Я не знала, о какой поэме идет речь. И у меня не хватило духу спросить ее название. Я понятия не имела, что значит мое имя по-китайски и что меня вообще назвали в честь какой-то поэмы.

В упаковочном цехе Балтазар показал мне машину, которая делала специальные картонные коробки для книг. Он поговорил с одним из рабочих, невысоким и худым. Он говорил по-китайски так быстро, что я ничего не могла понять. Рабочий ввел какие-то цифры на пульте. Кончики его пальцев были желтыми. Двумя руками он дернул рычаг. Что-то тяжелое опустилось и поднялось.

— Когда он дергает рычаг, машина режет картон, — объяснил Балтазар.

И вот получилась плоская картонка с вырезами, из которой легко согнуть коробку. Рабочий, не говоря ни слова, вручил ее Балтазару.

— Он дергает рычаг, чтобы сделать одну коробку? — удивилась я.

— Нет-нет, машина режет сразу несколько картонок. Это просто образец.

Балтазар снова повернулся к рабочему и попросил изготовить коробки разных размеров.

Рабочий, лет тридцати, с эспаньолкой, набрал новые цифры на пульте и еще раз дернул рычаг. Получилась пачка картонок побольше, а за ней — пачка картонок среднего размера. Упаковка — одна из наименее важных составляющих издательского процесса, поэтому я не совсем понимала, почему мы уделяем этому так много внимания. Но все равно была загипнотизирована. Такое заученное, механическое движение — сначала цифры на пульте, потом рычаг. Выходили все новые и новые коробки разных форм и размеров. Рабочий повторял одно и то же действие снова и снова, однако в какой-то момент остановился и произнес что-то, что должно было означать протест.

Балтазар спокойно ответил в том духе, что показывать работу оборудования приезжим бизнесменам — тоже часть его работы. Но рабочий никак не мог угомониться, и они стали спорить на повышенных тонах. Я далеко не все понимала, но одно услышала точно: Балтазар сказал рабочему, что тот выставляет себя идиотом в глазах иностранца.

Я стала смотреть в другую сторону. На стене скотчем была приклеена фотография красивой женщины с мороженым в руке, которая сосала палец. Фотография была выдрана из журнала.

Это была фотография Клэр Дэйнс, и выдрана она была из журнала