Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

– Грузи-грузи… любопытно, – удобнее устроилась она на диване, обнимая подушку: – Я только удивляюсь – как ты до сих пор помнишь все это?

– Очень запоминающийся материал… и я потом освежала его в памяти. Пыталась понять ту группу людей, в которой… или рядом с которой мне пришлось жить. Там – на флоте, я могла бы написать научный труд на тему виртуозного и самобытного объединения этих двух пунктов с предположительной целью не допустить нервных расстройств, как последствий стресса, в принципе. В таких случаях спасает алкоголь и спасает мат, но мат – это более щадящий вариант, так сказать... Виктор дома не ругался. Бормотал что-то такое под нос, когда попал по пальцу молотком и еще было по мелочи… Так и странно, если бы он тогда выражался куртуазно.

Но мне приходилось слышать его товарищей – случайно, нечаянно. Просить, чтобы они поделились материалом, согласись, было бы странно, но как дипломированному лингвисту, эт-то… я признаю – там это и искусство, и лекарство в одном флаконе. А ты знаешь, кстати, что мат одномоментно повышает физическую силу и выносливость? Потому что он дает силы терпеть?

И что самое удивительное – в гарнизонах своя культура употребления этого «лекарства». Здесь я всего несколько дней, а уже слышала, как свободно ругаются мальчишки на улице и мужики у киоска – просто так, без злобы. Эта функция применения называется патологическим сквернословием, – медленно и спокойно объясняла я маме, помешивая суп.

– А там?

– На улице мата не услышишь. Ни от взрослых, ни от детей. А если они и знакомятся с ним дома, то видят и случаи его употребления. Мат там – речевой признак беды и неприятностей, с ним обращаются аккуратно – разгружая психику. Если употреблять часто и напоказ, то наступит привыкание и «лекарство» не подействует. Это не местное правило и не признанная там теория, а понимание где-то на подкорке. Вот так…

А я хотела быть переводчиком испанского, мама. Хотя Виктор сразу говорил, как и ты, что это не профессия… там. Английский я не люблю, так – тянула как-то. Но думаю, что даже если бы и захотела пойти сейчас в школу – это нереально. Там каждый год новые требования, пришлось бы подтверждать… Не представляю…

– А в Доме офицеров? Что там за должность?

– Официально – аниматор, ма…, – улыбалась я, – но с бубном я не прыгала и тамадой на свадьбах не работала, хотя и смогла бы, наверное. Мне доверяли ставить спектакли, но вначале учили, конечно – одна хорошая женщина. Праздничными концертами тоже занималась я, была и ведущей – как-то сложилось, нравилось… Сейчас бы уже – нет. Суетно… Мне кажется, что я постарела за эти две недели лет на десять, хочется тишины и покоя… и страшно этого. Будет тебе со мной… да, мам? – честно сочувствовала я ей.

– Не забивай голову ерундой, – прикрыла она глаза, – сейчас просто подлечись. Само потом придет – и спокойствие, и работа. А переводами можно заниматься через интернет.

– Я имела в виду живой перевод. И Пашка сказал компьютером пока не злоупотреблять… ладно – посмотрим. Все, готово! Но горячо – будешь сейчас? – махнула я ладонью над кастрюлькой так, чтобы дать ей возможность вдохнуть ароматный грибной пар.

– Вот – все, что могу из грибов вкусно – только суп. Пашка говорил…

– Зоя… скажи мне, – перебила мама, – этот Паша… он у тебя с языка не сходит.

– Просто хороший друг, мама. Наш друг.

– Я не сильно верю в такую дружбу – между взрослыми мужчиной и женщиной.

– Но она бывает! Он даже не считает меня интересной – как женщину, относится, как к другу. А я к нему – как к подруге. Да мне вообще было без разницы – он или Саня!

– А должно было… – покачала головой мама.

– Да нет…

– Да – да. Может, нечаянно дала повод…

Я отрицательно качнула головой, но задумалась, разливая суп по мискам. Бросила туда же по щепотке рубленой зелени и по кусочку сливочного масла, достала хлеб… думала и вспоминала…

Вот я поздравляю Пашку с Днем рождения – обнимаю и смачно чмокаю в губы. А он демонстративно морщится. Потом мы с ним смеемся. Кто-то еще или только мы с ним?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вот он рассказывает о молодом мичмане, который недавно умер. Я вижу, что сильно волнуется… Зачем-то встаю и иду к нему, становлюсь за его спиной и глажу по плечу, сама тоже расстроено смотрю в окно (я знала этого мужчину) и уговариваю… будто и правильные слова подбираю, но какого я тогда полезла к нему? А что Санька? Я тогда не смотрела на них с Виктором.

И наш последний серьезный разговор – что меня дернуло помянуть при чужом мужике эректильную дисфункцию? И сколько еще раз, не особенно задумываясь, я позволяла себе такие вот непосредственные финты ушами? Даже сейчас первым делом захотелось позвонить и уточнить у него – а не могла ли Санька сдуру приревновать ко мне? Хотела позвонить, как подружке, и спросить. Остановил только Санькин запрет. Но как бы это выглядело?

Да-а-а… иногда меня явно заносило не туда. Но Пашка всегда находился в моей зоне комфорта, он был не опасен, как особь противоположного пола, и я для него тоже не была опасна. Я бы обязательно уловила такие невербальные сигналы, почувствовала же я что-то такое со стороны Андрея? Того самого интереса между нами точно не было, и Усольцев тоже знал это, иначе наша дружба семьями мигом закончилась бы. А мама просто не знает…

На следующий день я сидела на приеме у доктора Токарева и невнимательно слушала, как он сыплет медицинскими терминами. Нервная гипертония, усугубленная наследственностью и непереносимостью приморского климата… Ну да – давление всегда повышалось, когда я переживала и нервничала. А, собственно, почему оно должно повышаться в других случаях – если видимой причины нет? И я выслушала… И поняла, что темный я, по сути своей, человек – почти кочевник… и про выброс катехоламинов не знала, и про глюкозу, которой мне не хватает катастрофически…

Расписав лечение, Токарев спросил о моей платежеспособности – смогу ли я позволить себе дорогостоящие препараты? Я согласно кивнула. Сейчас – нет, но деньги есть у мамы, а после развода… после него я что-то получу от Усольцева. Там должно быть много.

Хороший разряд, звание, северный коэффициент – один к двум, вымпел еще – он же – «рубль». Когда весь экипаж «сдавал задачу» и подтверждал свое умение и готовность выполнять боевые задания, рядом со знаменем над рубкой цепляли красный вымпел – сигнал готовности и, соответственно, повышалось денежное довольствие всему личному составу. А еще «морские» за боевые дежурства… набегало порядком – от двухсот до двухсот пятидесяти. Прошли те времена, когда десятилетиями служили за копейки…

Вспомнилась история, которую рассказал кто-то из ребят во время застолья и в которую я сначала не поверила. А оказалось – было. Вот только где – в Букингемском дворце или нашем посольстве? Скорее – первое, потому что речь шла о королеве. Она разговорилась с нашим послом, и речь зашла о русских подводных лодках, патрулировавших у территориальных вод Англии. В связи с этим и был задан вопрос – а какое, собственно, жалование у командира такого военного корабля? Услышав ответ, королева задумалась и мечтательно произнесла:

– Хотела бы я взглянуть на офицера, который за сто долларов держит в напряжении великое королевство.

А мужики сразу предположили со смешком – королева спросила потому, что и раньше была неравнодушна к нашим морским офицерам. Свой первый вальс после коронации она подарила капитану нашего военного крейсера. Устроители церемонии были в шоке – Елизавета нарушила все правила этикета, уделяя ему непозволительно много времени и внимания. А ее сестра Маргарет после бала пригласила капитана Рудакова в свой кабинет на личную аудиенцию. Они долго разговаривали наедине.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я тогда тоже решила, что, скорее всего, да – королева на старости вспомнила тот случай и Олимпия Рудакова.

Мысленно подсчитывая сумму, которая должна была храниться на книжке Усольцева, и первый раз задумавшись о порядке отъема какой-то ее части… А еще – как сделать, чтобы все это само – без моего участия… Думать об этом было как-то совершенно дико, а еще и отчаянно тоскливо… Я выходила из кабинета доктора Токарева в крайне поганом настроении.