Пелагея Стрепетова - Раиса Беньяш

Нужно совсем немного времени, чтобы понять, что и вся деятельность Народного театра была «нежелательна правительству».

Ограничения, которые ставятся перед театром, фактически ведут его к смерти.

Едва почувствовав, что запретительные меры находят поддержку, раболепные чиновники удваивают свои усилия. Отмена спектаклей уже кажется им недостаточной предупредительной мерой. С их легкой руки, и уж во всяком случае при их содействии, по городу расползаются зловещие слухи о том, что здание театра слишком шатко и может в любой вечер обвалиться. Слух отпугивает часть зрителей.

И эта нелепая сплетня, и хорошо организованная газетная оппозиция, и изъятие самых заманчивых названий из афиши — все сказывается на финансовой жизни театра.

Благотворительные пайщики, не на шутку встревоженные оппозиционным характером деятельности своего первенца, остаются глухи к настойчивым предупреждениям руководителей театра. Есть еще время помочь. Нужна самая незначительная поддержка, чтобы уберечь дело от долгов. Но и в этой поддержке покровители искусства отказывают.

Больше того. В самый критический момент, когда помощь нужна как воздух, они предъявляют к оплате векселя. Катастрофа нависает все очевиднее. Ходатайство об отсрочке векселей отклоняется без обсуждения. Судьба Народного театра на Политехнической выставке решается сама собой.

Так погибает единственный театр, в котором Стрепетова могла бы найти для себя твердую почву. Распадается первый коллектив, программа которого в основных пунктах совпадает с природой стрепетовского таланта.

Проверить свои беглые впечатления актриса уже не может. Руководство Народного театра больше не властно предоставить ей подмостки. Повторным гастролям, о которых мечтают обе стороны, осуществиться не суждено. Предсмертные судороги Народного театра наступают раньше, чем могли предвидеть пессимистически настроенные предсказатели.

Прощальный обед, который устроила в гостинице «Англия» Комиссия улучшения нравственного быта рабочих, был грустным. Обилие яств и напитков должно было свидетельствовать о щедрости устроителей. Но деятели театра, приглашенные на обед в качестве почетных гостей, помнили, что именно эти тароватые организаторы празднества не согласились отсрочить платежи за аренду театрального здания.

Для многих присутствующих торжественный обед превратился в поминки.

О сидевшем в углу Федотове никто не вспомнил. Он чувствовал себя посторонним. Ему не посвятили ни одного тоста. Ни один бокал не был поднят открыто за его здоровье.

Молчал и он. Он-то знал, что все имущество созданного им театра продано с торгов. Цена главного его жизненного замысла оказалась не такой и высокой. Всего — 22 598 рублей да еще 40 копеек! Не много!

Но ни у самого Федотова, ни у его труппы такой суммы не было. Зато она нашлась у двух претендентов на театральную антрепризу, чиновников канцелярии московского генерал-губернатора.

Оба, и личный адъютант губернатора князь Ф. М. Урусов, и ярый театрал и критик С. В. Танеев, были известны как самые рьяные поклонники Народного театра на Политехнической выставке. Это нисколько не помешало им стать его покупателями.

Театральное имущество они приобрели с торгов одновременно с арендой здания. Новые владельцы публично заявили, что их задача продолжить начинание своих предшественников. Они хотели сохранить все, как было, вплоть до названия. Им это не разрешили. Начальство сочло предосудительным само слово «народный». И оно с театральной афиши исчезло.

Новый театр открылся на обломках прежнего, Народного, и был назван Общедоступным.

Поначалу новые хозяева театра на Варварке старались декларировать верность программе, разработанной Федотовым. Участие Стрепетовой в спектаклях стало одним из первых пунктов этой программы.

Ее пригласили к открытию. На нее дирекция сделала главную ставку и не просчиталась.

Интерес к актрисе, подогретый теми, кто видел ее в первые приезды, растет день ото дня. Необыкновенный талант молодой провинциальной знаменитости приковывает всеобщее внимание. Давно знакомые и заигранные в Москве пьесы словно рождаются на свет заново. Стрепетова преображает их до неузнаваемости.

«Гроза» вызывает фурор. «Семейные расчеты» ошеломляют. «Горькая судьбина» проходит с небывалым успехом. Забыв об обычном пиетете по отношению к казенным театрам, газеты констатируют, что «такого давно не было на императорской сцене».

О молодой актрисе говорят на улицах, в университетских аудиториях, в ночных клубах и за семейным столом. О ней много пишут, спорят до драк, но чаще всего восхищаются. Ее искусство покоряет избалованную Малым театром московскую публику, студенческую молодежь, писателей и художников. Оно завоевывает даже ревнивых к чужой славе артистов императорской сцены.

Легенда о чудодейственном таланте, способном потрясти даже равнодушных, на глазах становится действительностью.

Билеты на спектакли Общедоступного театра, в которых участвует Стрепетова, берутся с бою. Восторженные отзывы переходят из уст в уста. Петербургские любители театра, заранее заказывая места, приезжают из столицы специально ради того, чтобы повидать новое «сценическое чудо». Столичные газеты, вслед за московскими, объявляют о новой и «самой яркой звезде, вспыхнувшей на театральном небосклоне». Особенно старается московский корреспондент «Петербургского листка», газеты, которая через несколько лет будет больше всех изощряться в травле актрисы.

Посмотреть Стрепетову для москвичей становится вопросом чести.

«На нее» ходят. Ей устраивают горячие встречи. Ее провожают овациями. Современник отмечает в своей записи, что таких восторженных приемов, как Стрепетова, не удостаивался никто другой из русских артистов.

Современник, вероятно, преувеличивает. Он не застал Павла Мочалова и привык к Ермоловой. Но каждое появление Стрепетовой действительно вызывает бурю. Атмосфера после ее спектаклей накаляется до такой степени, что кажется, тут же в зрительном зале может вспыхнуть бунт. Искусство Стрепетовой разжигает гражданские страсти и сталкивает идейных противников. С быстротой почти сказочной ее успех перерастает в громкую славу.

Едва ли это можно считать случайностью.

Слава приходит к актрисе вместе с расцветом ее таланта. Но объясняется столько же его мощью и самобытностью, сколько и редкостным совпадением со временем.

В то самое время, когда искусство Стрепетовой покоряет московскую публику, на очередной выставке передвижников появляется новая картина Репина «Бурлаки на Волге».

Центральное произведение русского изобразительного искусства семидесятых годов, оно немедленно становится предметом ожесточенной борьбы.

На выставке к полотну Репина почти невозможно пробиться. С минуты открытия до темноты зал густо заполняет толпа. Потеряв надежду на установление порядка, организаторы выставки отошли в сторону. Уже никто не удивляется тому, что полемика может перейти врукопашную, а обсуждение живописных законов оканчивается побоищем. Вокруг картины бушуют страсти, далеко не всегда безобидные и отнюдь не только эстетические.

Полотно Репина обвиняют в неподчинении самым элементарным правилам искусства. Но одновременно его объявляют гениальнейшим творением русской изобразительной школы.

О «Бурлаках» пишут как о новаторском явлении современности. Но и требуют снятия полотна, нарушающего эстетические нормы.

Картину называют самым правдивым художественным документом эпохи, национальной гордостью. А в десятках статей накидываются на бесстыдную грубость письма, на композиционную безграмотность, на откровенную антихудожественность замысла. В ответ на поток хулы, слишком поспешный и слишком ядовитый, чтобы в нем можно было предположить одни только эстетические разногласия, единомышленники Репина кидаются в бой не только за само полотно, но и за принципы нового искусства.

«Со смелостью у нас беспримерной, — пишет Стасов, — он окунулся с головою во всю глубину народной жизни, народных интересов, народной щемящей действительности».

Именно эта неприкрашенная, «щемящая действительность» определяет остроту споров вокруг «Бурлаков».

Та же «щемящая действительность» пронизывает и все искусство Стрепетовой.

Она вообще близка передвижничеству. И не только потому, что живопись передвижников отвечает ее вкусам и склонностям. Не только потому, что в картинах Репина она находит идеальное выражение своих идеалов в искусстве. Но и потому, что ее собственное искусство идет той же дорогой. С самого начала. С первых шагов на сцене. Она становится живым воплощением идей передвижничества в театре, задолго до того как ей удается впервые об этих идеях услышать.