Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

Несколько раз Нен-Нуфер видела в храме царицу, приносившую богатые дары. Она не сомневалась, что Пта оставался доволен красивыми украшениями, тончайшими тканями, дорогими благовониями… О, да, эта женщина была достойна фараона. Ее розовое тело светилось под тончайшими одеяниями, а прямые черные волосы струились вдоль плеч, ниспадая вперед тоненькими косичками. Прекрасная диадема с дорогими каменьями украшала высокий лоб. Она затмевала окружавших ее красавиц, и даже рабыни выбегали поглазеть на нее, но Нен-Нуфер пряталась за колонной, считая себя недостойной взгляда супруги его святейшества. Прошло уже более двух лет с того дня, как она разбила с фараоном горшок, но так и не дала стране наследника. Может быть, поэтому она приносит такие богатые дары храмам.

Мучимая подобными мыслями, Нен-Нуфер взглянула в небольшое медное зеркало с ручкой в форме лотоса, которое недавно подарила ей жена верховного жреца. Оно лежало в небольшом деревянном ящичке вместе с гребнем и сосудами с краской — красной, зеленой и серой, которыми она до сих пор не воспользовалась, хотя прекрасно знала, что не безопасно появляться на солнце с неподведенными глазами. Не тронутыми оставались и бритва с щипцами. После холодной царственной красоты, Нен-Нуфер выглядела, как цветок сорняка рядом с прекрасным лотосом. С тяжелым вздохом девушка спрятала зеркало обратно в ларчик. Божественный повелитель никогда бы не задержал на ней своего лучезарного взгляда, не коснулся бы рукой округлости ее груди… Да как она смеет думать о вещах, которые должны вгонять в краску любую порядочную девушку Кемета. Да и как она вообще смеет помышлять о фараоне!

Однако мысли Нен-Нуфер часто возвращались к царственной чете. Весь Кемет бы ликовал, принеси царица наследника. Нен-Нуфер тайком молилась богам ниспослать фараону сына. Как печально должно быть царице. А каково Божественному! Но разве услышат боги ее тонкий голосок, когда они не откликаются на молитвы божественной супруги.

О, как она смеет говорить, что боги глухи?! Если бы Пентаур слышал, он бы велел наказать ее палками, как провинившихся мальчишек в школе. Жрец ни разу не поднял на нее руки, даже не повысил голос, и оттого нынешнее холодное молчание было больнее побоев городской стражи. Она бы все отдала, лишь бы только он никогда не сердился. Наверное, она не очень хорошо ведет себя, но ведь верховный жрец не делает ей замечаний. Он даже сказал, что она сможет участвовать в таинствах, когда станет хорошей танцовщицей. С тем же рвением она учила шажки, пируэты, позиции, что и сложнейшие иероглифы. Еще она научилась играть на флейте. Сначала она выучилась от других девушек нескольким мелодиям, а потом стала сочинять свои собственные. Когда Пентаур злился за неведомый ей проступок, мелодии были грустными, но в другое время сладостные напевы искрились весельем. И вот наступил день, когда ей впервые предстояло участвовать в церемонии.

3. "Первый танец Нен-Нуфер"

С утра невольницы побрили все ее тело, не оставив и единого волоска. Нен-Нуфер стойко вынесла всю процедуру и смолчала, даже когда невольницы пустили в ход щипцы. Единственное, что они побоялись тронуть, были длинные светлые волосы. О, скольких трудов стоило несчастным закрепить на них черный парик с косичками! Они попросили ее исполнить танец. Голова казалась неимоверно тяжелой, и при каждом прыжке Нен-Нуфер боялась потерять новые волосы, но невольницы постарались на славу, и парик остался на голове в первозданном виде. Затем они принялись за ее лицо, подведя серым светлые брови и глаза, положили на веки слой зеленой краски и покрыли красным губы и щеки. Нен-Нуфер не могла узнать себя. Конечно, она не сравнится красотой с супругой Божественного, но будет выглядеть не хуже других танцовщиц, на которых она так часто заглядывалась, вздыхая над своей блеклой внешностью.

Танцовщицы успокаивали ее, говоря, что на церемонии будут присутствовать лишь жрецы храма, и те простят ей малые огрехи, если вообще заметят их в таинственном свете факелов. Однако с самого полудня Нен-Нуфер не находила себе места, не веря больше в свои силы. Она повторяла и повторяла все позиции, боялась что-нибудь забыть и перепутать. И вот наступил вечер, но церемония задерживалась, и у Нен-Нуфер затекли от напряжения ноги. Она вглядывалась в сосредоточенные лица танцовщиц, сбившихся в стайку, ожидая, когда же наконец появится жрец и позовет их, и ей становилось страшно, что она испортит им танец. И вдруг заиграли трубы… По толпе девушек пробежал ропот, а Нен-Нуфер от страха даже привалилась к колонне. Трубы возвещали о прибытии Божественного.

Началась служба, но Нен-Нуфер не слышала ни музыки, ни слов молитвы, ни пения — в голове вертелся лишь счет, на который она должна была шагнуть либо туда, либо сюда. И вот танцовщицы рванулись вперед, увлекая ее на площадку, образованную высокими колоннами. Нен-Нуфер молила Хатор и Исиду помочь ей. Танец начался и закружил юную танцовщицу в божественном вихре, не оставляя более мгновения на размышления. Она ослепла, оказавшись в центре огненного кольца: не было больше ни танцовщиц, ни толпы прихожан, ни фараона, ни царицы, ни верховного жреца, ни даже Пентаура, который удостоился высокой чести вести службу.

Слова слетали с уст жреца машинально — Пентаур не понимал смысла заученных фраз. Чад факелов окутал его, и среди общего гула он отчетливо видел лишь тело Нен-Нуфер, светящееся сквозь тонкое одеяние… Чем быстрее становились ее движения, тем сильнее билось его сердце, и тем тише и прерывистей звучал его голос, и под конец праздника он превратился в шепот, вызвав в толпе волну ропота.

Когда процессия жрецов сделала последний круг, Амени подал Пентауру знак следовать за ним. Когда молодой жрец вошел за верховным жрецом в келью с толстыми стенами и всего двумя скамьями по обе стороны от двери, сердце его забилось с удвоенной силой. Здесь обсуждают дела государства, сюда приходит сам фараон. Только нынче колесница Божественного покинула храм одной из первых.

Амени взглядом указал на скамью. Пентаур сел. Взгляд учителя недобро сиял в темноте. Впервые Амени пригласил его к себе после ночной церемонии. Объяснение тому было одно — Пентаур допустил оплошность и расстроил фараона, который оставил позади всю свиту. Быть может, в этот самый момент Его Святейшество ведет возмущенную беседу со своим братом Сети, бессменным возницей фараона, и в другой свой приход в эту самую келью, вспомнит в беседе с Амени о нерадивости его жрецов.

Пентаур принялся перебирать в памяти слова молитв, которые читал. Он надеялся на память, потому что владевшие им мысли были далеки от благочестивых молитв к мудрому Пта.

— Я видел, как ты смотрел на нее, — нарушил тишину шепот Амени.

Пентаур побледнел. Глупо отрицать очевидное, когда даже мимолетной улыбки не утаить от всевидящего ока наставника. Верховный жрец неспроста не зажег ни одного светильника. Ему достаточно было видеть глаза ученика.

— Если бы ты не был мне так дорог, Пентаур, я бы не завел этот разговор. И взамен моей заботы я требую откровенности.

Не поднимая глаз на учителя, молодой жрец прошептал:

— Ты ведь все видел, святой отец.

— Я видел в твоих глазах только похоть.

— Нет! Это не правда!

Пентаур утратил последнее спокойствие и, вскочив со скамьи, зашагал по скромной келье взад-вперед. Шаги гулко отзывались в тишине, но верховный жрец уселся на скамью и не спешил с продолжением, и когда наконец произнес "Я знаю", на глазах Пентаура уже блестели слезы.

— Я знаю, знаю… Иначе б не беспокоился, ведь ты молодой мужчина, и ни один вельможа не поверит, что такой красавец к тридцати годам остался девственен. Подойди ко мне.

Пентаур сделал шаг к скамье, и Амени чуть ли не силой усадил ученика подле себя.

— К сожалению, в рядах наших жрецов не так уж и много благочестия, и ты всегда был оплотом моих надежд. Ты, как я, исто служишь богам. Твое чело с ранних лет отмечено печатью мудрости, и ты сможешь многократно приумножить свои знания, если не променяешь дар богов на женщину. Я прекрасно знаю, как тяжело смирить плоть в юности и как напрасно пытаемся мы разбудить ее в зрелые годы, когда нам дозволено жениться. Я познал боль и скорбь. Я, как и ты, обливался потом при виде тел танцовщиц, но Пта и Хатор укрепили мой дух, смирили плоть, и я достиг тех высот, на которых желаю видеть тебя.