Паранойя - Виктор Мартинович

Что случилось? Эй, что случилось такое? На тебе лица нет!

Лиса. Милый. Милый… Мне тревожно… Я не знаю, почему, но мне страшно. Во время нашей… близости это отпустило, но теперь – как будто на фоне красивой нашей с тобой мелодии кто-то этажом выше лупит по клавишам Пугачеву. И эта вторая, страшная, мелодия – едва слышна из-за стен, но она становится основной, пугая…

Гоголь. Успокойся, милая… Мы – вместе…

Лиса. Милый, можно, я сейчас уйду?

Гоголь. Да что ж это с нами? Давай я обниму тебя крепче. Это пройдет! Полежи так…

Лиса. Мне страшно, страшно, и, когда ты обнимаешь меня, мне страшно еще и за тебя. Я уйду. Я не прошу, я просто уйду, хорошо!

Прихожая (микрофон 2)

Гоголь. Это пройдет. Помни про наш луг с радугой.

Резолюция министра государственной безопасности Муравьева Н. М.: «Инф-я исчерпывающа. Больше не надо».

Министерство госбезопасности

Протокол аудиодокументирования объекта «Жилая квартира по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7». 23 сентября

Сотр. оперупра мл. лейт. Мовсейсюк П. Д.

Квартира взята на аудирование в 9.00. Объекты появились в 17.00. Сначала удовлетворяли свои эротические запросы, объект Лиса конч. 2 раза, объект Гоголь – 1 раз. В ходе сексуально-интимных отношений разговоров по существу ими не велось, обсуждались преимущественно позы и повороты эротических действий. После окончания сексуальных процедур проследовали на микрофон 3, где начали обсуждать некую третью фигуру.

Микрофон 3

Гоголь. Расскажи, как ты познакомилась с ним.

Лиса. Зачем ты так?

Гоголь. Ну правда, расскажи. Я ведь этого не знаю и никогда не узнаю.

Лиса. Я… Не надо!

Гоголь. Вот смотри. Он – не постоянная, а, надеюсь, – переменная твоей жизни. И вот чтоб сделать его переменной (а ведь сейчас он для меня постоянная, поскольку я не знаю, как он возник рядом с тобой), так вот, чтоб сделать его переменной – расскажи. Я узнаю, что он был не всегда, и поверю в то, что и будет он – не всегда.

Лиса. Нет.

Гоголь. Ты бережешь ваше с ним общее прошлое?

Лиса. Я не буду ничего тебе рассказывать. Это последнее слово.

Гоголь. Исповедь. Давай отнесемся к этому как к исповеди!

Лиса. Святым отцам не исповедуются в том, что касается лично их.

Гоголь. Еще как исповедуются! И они обязаны такую исповедь принять. И отпустить грехи.

Лиса. Ты – не святой отец. Святым отцам запрещают жениться.

Гоголь. Но не в православии.

Лиса. Я – католичка. У нас святым отцам запрещают жениться и любить.

Гоголь. Чтобы они любили всех людей, ты же знаешь! Всех, а не одного!

Лиса. Чтобы они любили всех людей, ты правильно сказал. Всех любили, никого не ненавидели. Любишь одну – ненавидишь тех, кто сделал ей больно.

Гоголь. Он сделал тебе больно?

Лиса. Ты делаешь мне больно, расспрашивая о нем сейчас. Не надо.

Гоголь. Ты его любишь?

Лиса. Не надо.

Гоголь. Я не понимаю, как можно любить людоедов! Тебя это возбуждает, да? Мне убить кого-нибудь?

Лиса. Успокойся!

Гоголь. Да ну!

Лиса. Вот мои руки. В них – наш луг, с радугой. Милый, это мы.

Гоголь. Извини, извини. Слушай, но я правда не понимаю… Ты не знаешь, кто он? Тебе рассказать про то, как я встречался с вдовой Сераковского? Такая милая, худенькая женщина, поседевшая за месяц, с выплаканными глазами. Рассказать?

Лиса. Я не знаю, кто такой Сераковский.

Гоголь. Это – его исчезнувший враг. Он был и исчез. Интересно, да? В языке, кажется, нет частей речи, обозначающих эту безвозвратность. Язык понимает, как себя вести, когда человека убивают, язык в таких случаях предлагает целый ворох существительных: труп, вдова, траур. А как быть, если человек просто исчез? И язык разводит руками. Язык не готов, у него, у языка, ведь из алфавита буквы не выпадают. И я звонил, чтобы узнать ее телефон, – я чувствовал, что должен встретиться, чтобы поддержать, и – не знал, как ее назвать: «вдова Сераковского?» Так он же не убит, он – исчез! Полная языковая растерянность. И вот представь себе: он должен был вернуться одним промозглым утром, но не вернулся. И днем не вернулся. И вечером. Я когда с ней встретился, уже полгода прошло, уже всем все ясно было, а она его ждала и спрашивала у меня постоянно посреди разговора: а правда, он может еще быть жив? И я понимал, что надо отвечать, что правда, что может, что обязательно вернется.

Лиса. Я не хочу про это слушать.

Гоголь. То есть ты не знала, да? Не это тебя в нем привлекало?

Лиса. Милый, я прошу тебя, не надо!

Гоголь. Извини, я не могу сейчас не думать о нем, о вас. Скажи, вот эта животная сила, эта угроза в нем, эти сжатые зубы, этот кулак, которым трясет в телекамеру, – это тебе нравилось? Этот малиновый берет, эта военная выправка?

Лиса. Послушай меня внимательно. Это важно, и это все, что я тебе о нем скажу. Он никогда не поворачивается своей звериной стороной ко мне. Он умел… Очаровать, мягко. Он – прекрасный пианист. Французский, цветы, разговоры о кино. Я не видела его в краповом берете, в камуфляже, это все – не его. Изящные галстуки, запонки, которые он снимал перед тем, как начать играть, снимал и клал на крышку рояля, искристая мягкость. Он спокойный и тихий. Голос – совсем не такой, как по телевизору. Ай, хватит! Вот что: я в нем любила не его. Когда машет руками с трибун, когда страшно – брр! Я думаю, что искала в нем тебя. Все то, что существует в нем намеками, перемешано с черт-те знает чем, в тебе – в нужных количествах. Почему ты не появился раньше, ты-настоящий?

Гоголь. Из всего, что ты сказала, главная фраза про «поворачивается». Это настоящее время, настоящее время. Он у тебя в настоящем.

Лиса. Прекрати. Ты у меня в настоящем.

Гоголь. Насколько этого настоящего хватит? На полчаса? И кто будет потом в настоящем, а кто – в прошлом? И что ты будешь говорить ему обо мне? Нет, я знаю – ничего! Потому что меня – нет! Нет рядом с тобой. Я – мираж. Я для тебя – исчезнувший!

Лиса. Прекрати.

Гоголь. И еще. Когда ты сравниваешь меня с ним, помни, пожалуйста, одну вещь. Я никого никогда не убивал. Никого. Запомни. А потому это сравнение…

Лиса. Ты очень плохо меня понял.

Гоголь. Я очень внимательно слушал.

Лиса. Ты слушал ушами!

Гоголь. Я слушал всем, чем только можно слушать.

Лиса. Ты сам начал эту тему.

Гоголь. Да, да. Я знаю.

Лиса. Не нужно было, не нужно. Я не расспрашиваю о том, кто был у тебя до меня, не ковыряюсь в твоем прошлом…

Гоголь. О чем ты?

Лиса. Ты не любил до меня?

Гоголь. Нет. Никогда! Я клянусь тебе в том, что все, что было до этого, – белый фон, какое-то мерцание улыбок, глаз, сцена загрузки компьютера. Я помню липкость слюны, мучную податливость плоти, снопы волос. Я помню глаза и носы, становившиеся такими глупыми, коровьими, когда я приближался к ним, чтобы поцеловать. Покорная послушность, целлофановые мешки, а не люди. Как чужая губная помада на щеке. Пока она там есть, тебя кто-то целовал. Но стоит стереть – и ничего не было. Я мог так прожить всю жизнь, мог наделать еще мешков, а потом тщетно наполнять их жизнью, чтобы их поцелуи стирал тыльной стороной ладони какой-нибудь другой я. Ничего не было: ни любви, ни занятий ею, ни даже самой жизни. Было только сердце, но – в вакууме.

Лиса. Глупый, вакуума не было: я всегда была рядом. Я видела тебя в других людях и любила их за тебя.

Прихожая (микрофон 2)

Гоголь. Это был не я.

Лиса. Ты.

Гоголь. Все. Хватит. До встречи. И прихвати с собой мусор.

Министерство госбезопасности

Протокол осмотра объекта «Жилая квартира по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7»

Руководитель опергруппы Пятого отдела, Жарихин П. Следственные действия были произведены в 9.00 25 сентября, группа прикрытия отрабатывала вход в подъезд и соседей. Осмотр производился по схеме 6 (полароидная фиксация вещей на их позициях с последующей раскладкой в соответствии со снимками).

Объект состоит из прихожей 7 кв. м, жилой комнаты-спальни 15 кв. м, кухни 6 кв. м, совместного санузла 5 кв. м. С момента последнего осмотра (производился при установке аудиомониторов) на объекте произошли след. изм. (остальн. см. в протоколе первичного осмотра):

На вешалке «рога оленя» в прихожей появился мужской плащ серого цвета, в карманах обнаружены жетон на метро, сломанная зажигалка, изорванный билет в оперу, многократно сложенный лист формата А4 с множественными криптограммами. Криптографическая экспертиза уст. почерк Гоголя (фотокопия в приложении). В центр. верхней части документ содержит назв. «Наш мир» с рукописными вензелями, выполненными в форме бокалов для латте макиато. В центре находится искаж. карта Зап. Европы, подписаны и помечены стрелками «Пролив Босфор», «Дарданеллы», «Дворец Елизаветы» (территория Великобритании). На терр. Египта предпринята попытка изображ. Лисы в виде большого Сфинкса. Ниже – пиктограмма «Наш корабль», пытающаяся изобразить обычный прогулочный теплоход «Стрела». За штурвалом – плохо прорис. фигура в кап. кителе, стрелка говорит «кап. Невинский». По краям – пиктограмма «Наш космос» (Гоголь в косм. кост. волочит по звездн. небу Лису). Художественной ценности рисунок не имеет, над возможным полит. значением работает группа дешифровщиков.