Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель

У Савины пересохло в горле, и она не смогла договорить. Нектер не решился снова предложить ей чаю. Ему даже неловко было доставать свои пакетики с сушеными листьями.

— Из-за того, что он?..

— Из-за того, что он что-то узнал, — одним духом выпалила Савина. — Насчет Амандины и Тома. По­мнишь, он хотел со мной об этом поговорить? Он сказал это при всех, но собирался еще что-то проверить... Что проверить, Боколом?

Нектер все же решился выдвинуть ящик и бросил в кипяток несколько черных листиков.

— Возможно, у меня есть версия... По крайней мере, есть о чем подумать. Вот, посмотри.

Из другого ящика он вытащил папку, открыл ее и разложил на столе десяток фотографий. Заинтригованная Савина присмотрелась и на всех фотографиях узнала Тома, его светлые волосы, его голубые глаза. Том на велосипеде, Том с гитарой, Том на пляже...

— Что скажешь? — спросил Нектер.

Савине показалось, что секретарь мэрии мысленно варит из снимков какое-то зелье, в точности как заваривает свой чай из сушеных трав.

— Ну что... Это фотографии Тома.

Нектер пригубил чай.

— А вот и нет... Не угадала!

— Что значит — не угадала? Я способна узнать То­ма, я опекаю его и Амандину с тех пор, как Том родился.

Нектер снова превратился в Боколома, заговорил самую малость быстрее и отчетливее:

— Савина, ты решишь, что это бред, но мальчика на фотографиях зовут Эстебан. И это... сын доктора Либери.

Савина осела на ближайший стул.

— Вот это да... Ты уверен? Где ты нашел эти снимки?

Инспектор Боколом скромно торжествовал, мелкими глоточками потягивая чай.

— Просто-напросто заглянул на страничку Мадди Либери в фейсбуке. Она там всю свою жизнь рассказывает.

Савина наморщила лоб — это означало, что она пытается соображать с максимальной скоростью, на какую способна.

— Тогда, если я правильно понимаю, этот мальчик и Том — близнецы... или настоящие двойники. Это многое объясняет... Начиная с того, почему она так смотрит на Томми.

— В одном ты права, — согласился Нектер, — судя по фотографиям, Том и этот Эстебан поразительно похожи, до оторопи... Вот только они никак не могут быть не близнецами. Про­сто-напросто потому, Савина, что эти фотографии из фейсбука — десятилетней давности, посмотри внимательно. И посчитай. Эстебану Либери сейчас двадцать лет.

Лоб Савины собрался в складки. Она пыталась найти разумное объяснение.

— Фотографиям десять лет? И что это может означать? Что у нашей милой докторши синдром опустевшего гнезда? Ее малыш Эстебан вырос, покинул дом, она затосковала и положила глаз на мальчика, который напоминает ей сына... Примерно как мужчина влюбляется в ту же самую женщину, но желательно на десять лет моложе.

Синдром опустевшего гнезда?

Нектера это, похоже, не слишком убедило.

— Видишь ли, Савина, когда Боколом удит истину, его девиз: «Случайностей нет, есть лишь стечения обстоятельств!» Все детали в конце концов соединяются. Вот, например, почему докторша Либери поселилась именно в той деревне, где живет двойник ее сына?

Савина от восторга присвистнула.

— Потому что... Потому что знала, что он здесь живет? Она поселилась здесь только из-за этого сходства? Полнейший бред, да?

— Да, полнейший бред, но еще глупее верить в случайность. Всегда существует разумное объяснение. Почему бы сходство между мальчиками не объяснить попросту тем, что матери-то у них разные, а отец один? Вот что подсказывает мне интуиция.

— А интуиция Боколома...

— Всегда уводит в неверном направлении. А значит, Савина, все просто: если хочешь найти верное объяснение, выслушай меня и сделай выводы, противоположные моим.

И он с притворно раздосадованным видом допил свой чай.

— До этого пока дело не дошло, Боколом, — без малейшего сочувствия отрезала Савина. — Пока что мы всего лишь придерживаемся фактов. Ты выудил еще какие-нибудь странные случайности, ловец истины?

— Да. Например, я узнал из сети, что Мадди Либери состояла в бельгийской ассоциации «Колыбель Аиста», список всех ее членов есть в открытом доступе. Эта ассоциация во Франции запрещена — видимо, из-за полемики с лигами, выступающими против абортов и искусственного оплодотворения. Я немного почитал, и у меня такое впечатление, что для них мир делится пополам... Как бы тебе объяснить? Вот, например, давай возьмем такой случай: УЗИ показывает, что ребенок будет болен нанизмом, и одни считают, что при таком прогнозе надо прерывать беременность, и тогда мы вскоре будем жить в мире без карликов, но другие считают, что если отказываться от детей-коротышек, то может случиться так, что настанет время, когда все будут одного роста. Первые — это...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Савина подняла руку, чтобы остановить Нектера, по­ка он не начал подробно излагать свою теорию.

— Ладно, я поняла. Я со своими полутора метрами чудом уцелела! И в каком же лагере твоя «Колыбель Аиста»?

— Ясно, в лагере рационального подхода.

Оба немного помолчали. В конце концов, нечего удивляться, если женщине-врачу не нравятся лиги против абортов. Нектер встал и с пустой чашкой направился к раковине.

— Савина, я продолжу искать. Давай вечером встретимся и обсудим? В Бессе тебе удобно? На террасе «Потерны»?

Вполне логично, подумала Савина. Нектер живет в центре Бесса, над лавкой своей сестры, в пятидесяти метрах от «Потерны». Вот только именно там ей назначил встречу Мартен Сенфуэн.

— Но... пообещай мне, что будешь осторожен, — пробормотала Савина.

— Обещаю. Никаких велосипедов. Спорту — нет! Я поберегу силы, разве что пару-тройку марок приклею... и пойду ловить истину. — Патюрен улыбнулся Савине. — Ты очень удивишься, когда увидишь, как Боколом умеет насаживать наживку... и как далеко он может закинуть удочку. 17

Я с трудом выехала из двора жандармерии в Бессе. Вырулить на улицу мне помогла молоденькая, не старше двадцати лет, и совершенно очаровательная девушка в форме. Все-таки люди куда надежнее, а главное, приятнее парковочных радаров.

— Все время прямо, мадам, и проедете как по маслу!

Жандармы были очень любезны.

Помахав девушке, я вырулила на дорогу, ведущую к Мюролю. Просто гора с плеч.

Жандармы раза три, не меньше, повторили, что мне беспокоиться не о чем.

Вы здесь ни при чем, доктор, у Мартена Сенфуэна не было проблем с сердцем, вы никакой ошибки не совершили. Больше мы вам пока ничего сказать не можем, просто хотели вас успокоить.

Спасибо!

Хотя я так ничего и не поняла. Если у Мартена Сенфуэна не было никаких проблем с сердцем, что же то­гда произошло?

Жандармы меня успокаивали, улыбались, но вели себя как-то странно... Кружили, как мухи перед грозой, будто... будто Мартена Сенфуэна... убили!

Я старалась больше об этом не думать. Поскольку меня ни в чем не обвиняли, эта история не имела ко мне никакого отношения. Я смотрела на Пюи-де-Дом вдали, на его причудливую вершину, напоминающую спину слона. В том месте, где должен быть слоновий череп, торчала радиовышка. Я попыталась поймать какую-нибудь мелодию, все равно что, лишь бы выкинуть из головы визит в жандармерию и сосредоточиться. Треклятую флешку я так и не нашла, однако не верилось, что ее могли у меня украсть. Наверняка сама куда-то засунула и забыла.

Я въезжала в Мюроль, когда овернское радио перестало трещать. Эфир заполнила гитара Жан-Жака Гольдмана. Я сдвинула начало приема пациентов, не зная, долго ли жандармы меня продержат, и теперь предстояло как-то убить целый час. Сразу направиться в кабинет или смотаться домой, выпить кофе, проведать Габи, он, наверное, еще валяется в постели? Пока я думала, Мюроль остался позади, и моя машина бодро петляла по виражам вдоль реки. Всего-то пять километров наверх, может, Габи уже включил кофеварку...

Гитара Гольдмана все еще звучала, когда я увидела указатель с надписью «Фруадефон». Передо мной мост, справа источник с красной водой, внизу ферма Амандины.