Таинственный незнакомец - Марк Твен

— И оно будет родить не только одни апельсины, но и другие фрукты.

— Если будет на то воля богов.

Все засмеялись.

Сатана засыпал косточку горстью земли и приказал ей:

— Расти!

Крошечный стебелек мигом пробился вверх, поднялся выше, еще выше. Он рос так быстро, что через пять минут стал большим деревом, осенившим нас своей кроной. В толпе пронесся ропот восторга. Когда зрители подняли вверх головы, им представилось необычайное, чарующее зрелище. Ветви дерева были усыпаны разноцветными плодами всех видов — апельсинами, виноградом, бананами, персиками, вишнями, абрикосами. Принесли корзины и начали сбор плодов. Люди толпились вокруг Сатаны, целовали ему руки и называли царем всех фокусников. Весть быстро распространилась по городу, сбежался народ, чтобы взглянуть на чудо; многие пришли с корзинами. Дерево не оскудевало. На месте сорванных плодов тут же вырастали другие. Десятки и сотни корзин были уже полны доверху, но плоды все не убывали. Вдруг появился иностранец в белом полотняном костюме и в пробковом шлеме. Он крикнул сердито:

— Убирайтесь прочь отсюда! Собаки! Дерево выросло на моей земле и принадлежит мне.

Индусы поставили корзины на землю и стали почтительно кланяться. Сатана тоже почтительно поклонился, приложив руку ко лбу, как все, и сказал:

— Я очень прошу вас, сударь, позвольте этим людям собирать плоды еще час, только один час. Потом налагайте запрет. Вам останется столько фруктов, что вся страна не сумеет съесть их за целый год.

Эти слова рассердили иностранца, и он закричал:

— Кто ты такой, бродяга, чтобы указывать, что мне делать и чего не делать?

Не ведая, какую судьбу он себе готовит, иностранец ударил Сатану тростью, а потом еще пнул ногой. Фрукты на дереве стали гнить, листья засохли и опали. Иностранец уставился на голые сучья с недовольным видом. Сатана сказал:

— Теперь ухаживайте усердно за этим деревом, ибо его жизнь и ваша связаны воедино. Дерево не будет больше давать плодов, но если вы будете усердно ходить за ним, оно проживет еще долго. Поливайте его каждый час, от заката солнца и до рассвета. Делайте это собственными руками. Нанимать кого-нибудь для этой цели нельзя. Поливать в дневное время тоже нельзя. Если вы не польете его хоть раз, оно засохнет и вы умрете с ним вместе. Не пытайтесь скрыться на родину — вы не доберетесь туда живым. Не отлучайтесь из дому в поздний час ни в гости, ни по делам. Помните, что ваша жизнь под угрозой. Не сдавайте внаймы эту землю и не продавайте ее — опасность слишком близка.

Иностранец был самолюбив и не стал молить о пощаде, но по его глазам я понял, насколько он близок к этому. Он стоял, вперив в Сатану недвижный взгляд, но тут мы оба исчезли и перенеслись на Цейлон.

Мне стало жаль этого человека. Почему Сатана не поступил как обычно: не убил его, не лишил разума? Это было бы милосерднее.

Сатана прочел мою мысль и сказал:

— Я не сделал этого потому, что жалею его жену, которая ничем передо мной не виновата. Она должна скоро приехать к нему с их родины, из Португалии. Сейчас она здорова, но скоро должна умереть. Она стосковалась по мужу и едет сюда, чтобы уговорить его вернуться на родину. Она умрет здесь и не узнает, что он не может покинуть эти места.

— Он не расскажет ей?

— Нет. Он не доверит никому своей тайны, побоится, что тот, кто узнает ее, проболтается, и тайна станет известной туземным слугам кого-нибудь из других португальцев.

— А индусы, они поняли, что ты ему сказал?

— Нет, но он будет бояться, что кто-нибудь понял. Страх этот будет терзать его. Он всегда поступал с ними жестоко, и теперь ему будут сниться страшные сны, будто они подрубают его дерево. Это отравит ему дневные часы. О его ночных часах я уже позаботился.

Я был несколько огорчен, что Сатана почерпает столь злобное удовольствие в своей мести этому иностранцу.

— А он поверил тому, что ты ему сказал, Сатана?

— Ему хотелось бы усомниться, но наше исчезновение заставит его поверить. Дерево, выросшее на пустом месте, — как же тут не поверить? Нелепое, фантастическое разнообразие плодов, внезапно засохшие листья — все это тоже толкает к вере. Но поверит он или нет, одно несомненно — он будет поливать это дерево. Впрочем, еще не спустится эта ночь, которая перевернет всю его прежнюю жизнь, и он предпримет последнюю попытку спастись, весьма характерную.

— Какую же?

— Он призовет священника, чтобы тот изгнал из дерева нечистого духа. Все вы, люди, изрядные комики, хоть и не видите этого.

— А священника он посвятит в свою тайну?

— Нет. Он скажет, что фокусник из Бомбея вырастил это дерево, а он хочет изгнать из дерева беса, чтобы оно снова цвело и приносило плоды. Молитва священника не поможет, и тогда португалец совсем падет духом и наполнит водой свою лейку.

— Пожалуй, священник сожжет дерево. Он не даст ему больше расти.

— В Европе он так бы и сделал, и сжег бы вдобавок и португальца. Но в Индии живет просвещенный народ, здесь этого не допустят. Португалец прогонит священника и примется поливать свое дерево.

Я задумался, потом сказал:

— Сатана, ты обрек этого человека на тяжкую жизнь.

— Да, праздником ее не назовешь.

Мы перелетали с места на место, путешествуя по всему свету, как нам случалось уже не раз, и Сатана указывал мне на разные происшествия, большей частью свидетельствовавшие о слабостях и о пошлости людского рода. Он поступал так не из каких-либо низких намерений, вовсе нет, просто для развлечения, а попутно он наблюдал. Так развлекается натуралист, разглядывая большой муравейник.

ГЛАВА XI

Сатана посещал нас весь год, но потом стал являться реже и, наконец, на долгое время вовсе исчез. Когда его не было, я испытывал одиночество и мне становилось грустно. Я понимал, что он постепенно утрачивает интерес к нашему крохотному мирку и может в любую минуту забыть о нем совершенно. Когда он наконец появился, я был вне себя от радости, но радость была недолгой. Сатана сказал, что пришел проститься со мной, прибыл в последний раз. У него есть дела, которые призывают его в другие концы вселенной, и он пробудет там столько времени, что я не сумею дождаться его возвращения.

— Значит, ты больше совсем не вернешься?

— Да, — сказал он, — мы с тобой подружились. Я был рад нашей дружбе. Наверно, и ты тоже. Сейчас мы расстанемся навсегда и больше не увидим друг друга.

— Не увидимся в этой жизни, но ведь будет иная жизнь. Разве мы не увидимся в той, иной, жизни?

Спокойно, негромким голосом он дал этот странный ответ:

— Иной жизни не существует.

Легчайшее дуновение его мысли проникло в меня, а с ним вместе неясное и пока еще смутное, но несущее с собой покой и надежду предчувствие, что слова Сатаны — правда, что они не могут не быть правдой.

— Неужели тебе никогда не случалось думать об этом, Теодор?

— Нет. Мне не хватало смелости. Это действительно правда?

— Это правда.

Благодарность стеснила мне грудь, но, прежде чем я успел ее выразить, вновь родилось сомнение:

— Да, но… мы сами видели эту иную жизнь… мы видели ее наяву… значит…

— Это было видение. Не больше.

Я дрожал всем телом, великая надежда охватила меня.

— Видение? Одно лишь видение?

— Сама жизнь — только видение, только сон.

Его слова пронзили меня, словно удар ножа. Боже мой! Тысячу раз эта мысль посещала меня.

— Нет ничего. Все — только сон. Бог, человек, вселенная, солнце, россыпи звезд — все это сон, только сон. Их нет. Нет ничего, кроме пустоты и тебя.

— И меня?

— Но ты — это тоже не ты. Нет тела твоего, нет крови твоей, нет костей твоих — есть только мысль. И меня тоже нет. Я всего только сон. Я рожден твоей мыслью. Стоит тебе понять это до конца и изгнать меня из твоих видений, и я растворюсь в пустоте, из которой ты вызвал меня… Вот я уже гибну, кончаюсь, я ухожу прочь. Сейчас ты останешься один навсегда в необъятном пространстве и будешь бродить по его бескрайним пустыням без товарища, без друга, потому что ты только мысль, единственная на свете; и никому не дано ни изгнать эту одинокую мысль, ни истребить ее. А я лишь покорный слуга твой, я дал тебе силу познать себя, дал обрести свободу. Пусть тебе снятся теперь иные, лучшие сны.

Странно! Как странно, что ты не понял этого уже давным-давно, сто лет назад, тысячи лет назад, не понимал все время, что существуешь один-единственный в вечности. Как странно, что ты не понял, что ваша вселенная, жизнь вашей вселенной — только сон, видение, выдумка. Странно, ибо вселенная ваша так нелепа и так чудовищна, как может быть нелеп и чудовищен только лишь сон. Бог, который властен творить добрых детей или злых, но творит только злых; бог, который мог бы с легкостью сделать свои творения счастливыми, но предпочитает их делать несчастными; бог, который велит им цепляться за горькую жизнь, но скаредно отмеряет каждый ее миг; бог, который дарит своим ангелам вечное блаженство задаром, но остальных своих чад заставляет мучиться, заставляет добиваться блаженства в тяжких мучениях; бог, который своих ангелов освободил от страданий, а других своих чад наделил неисцелимым недугом, язвами духа и тела! Бог, проповедующий справедливость, и придумавший адские муки, призывающий любить ближнего, как самого себя, и прощать врагам семижды семь раз, и придумавший адские муки! Бог, который предписывает нравственную жизнь, но притом сам безнравствен; осуждает преступника, будучи сам преступником; бог, который создал человека, не спросясь у него, но взвалил всю ответственность на его хрупкие плечи, вместо того чтобы принять на свои; и в заключение всего с подлинно божественной тупостью заставляет раба своего, замученного и поруганного раба на себя молиться…