Десница великого мастера - Константин Гамсахурдиа

Участвовал он также и во второй схватке с греками. Аль-Хаким и Фарсман во главе вспомогательного отряда очутились в тылу у византийского полководца.

Войска луки осаждали Каирскую крепость и, уже разрушили камнеметами первую башню. Фарсман пришпорил своего арабского жеребца, молниеносно подлетел к грекам, бросил в камнеметы мидийским огнем, поджег их и снова вернулся к Аль-Хакиму.

Греки отступили. Сарацины освободили крепость, но в рукопашном бою греческий воин настиг копьем Фарс-мана и ранил его в спину.

Лучших, лекарей приставил к нему Аль-Хаким, но вылечить полностью его не удалось. Халиф поселил его у себя во дворце.

В Каире Фарсман изучил зодчество, алхимию и фарсидский язык. Здесь же познакомился с индийскими факирами, научился ходить босым по лезвию меча, выступал иногда на площадях скоморохом, целыми днями упражнялся в держании меча острием на глазах, глотал пламя, не причиняя себе вреда, а ночами изучал звезды с минаретов мечети. В Каире же он обратился к искусству и выстроил мечеть.

Войска византийского доместика снова осадили Алеппо в четверг, второго мая. Опять двинули греки свои камнеметы и тараны на Каирскую крепость. Передовой отряд, во главе которого шли грузины, разрушил первую башню, а на правом фланге бились патриции в золотых латах.

Гогда Аль-Хаким выдал заложников доместику и послал в Византией послов. Руководство посольством он поручил Абубекр-Ис-маил-Ибн-Аль-Ашари.

Снова покатилась «амфора бездонная».

…Петух закричал в санатлойском предместье.

Фарсман подбросил в камин кленовых веток.

…Послы прибыли в Константинополь. Во дворец византийского кесаря явился Абубекр-Исмаил-Ибн-Аль-Ашари, главный посол халифа Аль-Хакима.

Он был в черной мантии, голова у него была обмотана белой чалмой, кинжал в черных ножнах висел на поясе. Придворные заупрямились, не хотели пропустить в палату кесаря человека в белой чалме и с черным кинжалом.

Тогда Абубекр-Исмаил-Ибн-Аль-Ашари сказал придворным:

— Я уйду и больше не вернусь. — И он повернулся, радуясь в душе: «Тысячи флаконов мускуса, драгоценные камни на десять тысяч золотых динариев, парча, ак-самиты и пятьсот флаконов арабской благовонной смолы — все это достанется мне».

Вновь покатилась «амфора бездонная» и докатилась до края моря.

Фарсман решил уехать в Индию и ждал только первого паруса.

К нему прибыл гонец от кесаря.

— Кесарь просит посла Аль-Хакима пожаловать во дворец.

Фарсман направился во дворец. На этот раз его встретил главный управитель дворца. Он просил его, как мусульманина, поцеловать землю при вступлении в палаты кесаря.

Абубекр— Исмаил-Ибн-Аль-Ашари снова собрался уходить.

Об этом доложили кесарю Василию. Император улыбнулся,

— Посол побежденного Аль-Хакима ведет себя слишком дерзко — видимо, у эпилептика халифа послы тоже сумасшедшие.

Он приказал устроить двери таким образом, чтобы при входе к нему посол вынужден был склонить голову. Абубекр-Исмайл-Ибн-Аль-Ашари был зван на следующий день.

Когда посол в белой чалме, подпоясанный черным кинжалом, вновь явился во дворец византийского кесаря, он заметил заново сделанную низкую дверь. Выпрямившись, приблизился он к порогу и, вдруг повернувшись, вошел в палату кесаря задом. Деревянная дверь была узка, он задел косяк и сильно качнул ее.

Кесарь восседал на серебряном троне. По правую сторону его стояли трое патрициев в позолоченных латах, по левую — трое толмачей. Золотая корона венчала голову Василия, на нем была порфира, затканная жемчугом, и цепь на шее, унизанная драгоценными каменьями, красные сапоги его были расшиты алмазом и жемчугом.

Выступил толмач, приветствовал посла и спросил его по-арабски: — Что прикажете доложить кесарю от вашего имени?

— Только то, что услышите от меня.

— У сарацинских послов, видимо, зады крепче

Абубекр— Исмаил-Ибн-Аль-Ашари, не дожидаясь переводчика, обратился к кесарю и на великолепном греческом языке ответил ему:

— Сын божий (Так величали византийского кесаря), у послов, направляемых из дворца халифа к византийскому кесарю, должны быть крепкие зады, ибо их здесь ждет много пинков.

Мать Василия была дочерью трактирщика, он любил сквернословие и от всей души расхохотался. Когда послы Аль-Хакима закончили порученные им дела и передали кесарю подарки, в тронную палату ввели послов от жителей Лулу, и они сообщили кесарю, что население города Лулу желает принять христианскую веру. Кесарь Василий щедро одарил послов Лулу и обласкал их.

На следующий день снова появился посол Аль-Хакима, Фарсман, и сказал, что он тоже хочет принять христианство. В тот же день посол был принят кесарем в Хризотри-клинском дворце. Кесарь был рад, что этот остроумный посол переходит в христианство, и, когда Фарсман назвал ему семь ремесел и искусств, в которых он сведущ, его назначили главным зодчим кесаря.

В конце года в Византионе произошло землетрясение. Фарсман обновил Айа-Софию и несколько храмов в Анатолии. Вскоре он предпочел уехать из Константинополя в Каир, где еще раньше примкнул к секте суфиев.

Долго бродил он по Египту. На одной из пирамид он прочитал арабскую надпись:

Покинь секту, стань предметом ненависти,

Коварное время ее посмеет тронуть тебя.

Стань дервишем, нищим, безродным:

Научись у моря, как успокоиться после волнения.

Гони прочь от себя суетное земное величие.

Достойно заслужи гнев царей.

Стихи эти, вычитанные им в безлюдной пустыне, глубоко запали ему в сердце. Он стал дервишем, ночевал в нищенских притонах.

Потом уехал в Багдад. В день его прихода в этом городе разразилась страшная буря: были гром и молния, огненный столб спустился с неба, полил черный дождь. Вечером на небе показалась звезда с копьевидным хвостом. Потрясенные жители приписывали все это гневу аллаха, падали ниц и молились.

Событие это навело Фарсмана на размышления, и он стал увлекаться астрологией.

Он был уже не молод, и его потянуло на родину.

Багдадский халиф назначил его звездочетом ко двору тбилисского эмира. В Тбилиси он основал первую обсерваторию и тогда же принял прозвище Фарсмана Перса.

…Когда тбилисский эмир сразился с Багратом III у Дигоми, Фарсман попал в плен к царским воинам. Он был среди лазутчиков-сарацин, намеревавшихся тайно пробраться в Тухарисский замок.

Недолго просидел он в темнице Уплисцихе. Баграт Куропалат взял его к себе во дворец толмачом. Спустя год Георгий I назначил его главным зодчим.

…В окрестностях крепости Мухнари снова закричал петух. Другой заспорил с ним, стали перекликаться са-натлойские петухи.

Сидит согбенный Фарсман Чорчанели у догорающего камина. Завтра, послезавтра или через неделю утонет в луже тот, кто переплывал в своей жизни столько морей,

Маленькая лужица захлестнет многоопытного бродягу вселенной, обездоленного и на своей бывшей родине.

Снова вспоминает он наставления мудрого Вардана: «Жизнь есть пустыня безводная, старайся ее обойти…»

«Кто я? — думает Фарсман о себе. — Я не христианин, не иудей, не мусульманин». Без веры, без бога, без родины гибнет он среди своих соплеменников. И за что же?

За маленькую, с ноготок, девушку, за девчонку Фанаскертели! Ему отрубят голову, выбросят его труп в балку за крепостью Гартискари, и не останется на свете никого, кто бы рассказал потомству обо всех мытарствах его души.

Служанка Теброния лежит, вытянувшись на спине, храпит себе беззаботно, и лицо ее, покрытое родимым пятном, выглядит так, точно скорпионы впились ей в скулы. Снова закричал петух, теперь уже совсем близко, там, где живет его бывший подмастерье Арсакидзе. Откликнулся другой, третий, четвертый, и Фарсман потерял им счет.

«Странное создание петух, — подумал Фарсман. — Это единственное существо среди животных, которое всегда глядит в небо. Петух предвещает восход солнца. Он борется с ночным мраком и бодрствует. Даже лев пугается его странного крика…»

Долго катилась «амфора бездонная», и вот докатилась она до порога позорной смерти.

Снова представил он себе разгневанное лицо Мелхи-седека. На петуха с поднятой головой походил католикос Мелхиседек в тот день, во время проповеди.

Какая— то упрямая непокорность была во всем облике этого скелетообразного, бесплотного старца. Печать тиранической жестокости лежала на его лбу с надутыми жилами и на энергичных скулах. На митре сверкали алмазы, жаром переливал золотой омофор при свете бесчисленных свечей.

Митра и омофор горели так же зловеще, как золоченые шлемы и кольчуги византийских патрициев, когда они с обнаженными саблями бросались на него — Абу-бекр-Исмаил-Ибн-Аль-Ашари.

Католикос Мелхиседек стоял гордый, с поднятой головой, как полководец победоносного войска. Фарсман выглянул в окно. Темный Санатлойский квартал спал. Издалека послышался волчий вой. Петухи вновь за кричали. Объятый лунным светом, простирался небо свод…