Инжектором втиснутые сны - Джеймс Бейкер

— Не беспокойся. Она огнеупорная.

— Ну да, теперь и сам вижу. Асбестово-витаминный комплекс для ухода за волосами V05.

Она широко улыбнулась — Черил улыбалась очень похоже.

— Ценю твою заботу.

— Ну так ведь сезон пожаров.

— Ага, что-то мы в этом году расслабились. Лето уже почти закончилось, а мы так до сих пор наши щеточки и не почистили.

— Все, что для этого нужно — одна беспечная задница.

— Мы обычно очень осторожны со своими задницами, — и она снова перевернулась на живот.

— Это-то я вижу, — я был слишком пьян, чтобы думать, что говорю. — Твоя просто в отличном состоянии.

— Так и должно быть, — вежливейше ответила она. Она уже лет пятнадцать на блокировке.

Меня чуть не передернуло, если только я правильно понял, о чем она говорит.

— Какая жалость. Такая попка, как у тебя, с полоборота всерьез заводит.

— Знаешь, что! — она резко села, скорее рассердившись, чем рассвирепев. — Давай без этих автомобильных выражений, ага?

Я ухмыльнулся:

— Думаю, ты уже все их слышала.

— Можешь быть уверен — слышала. Все до единого. Не окажешь ли мне любезность устроиться тут, на сиденье, и воткнуть свой ключ в мой замок зажигания? — саркастически поинтересовалась она.

— Ну раз уж ты об этом заговорила, сегодня отличный денек, чтоб прокатиться.

— Или, может, проверишь у меня смазку подвески?

— У меня в гараже отличная смотровая яма.

— Посмотришь заодно сцепление?

— Вот этого я никогда не делал.

— Подбавишь газу? Сделаешь мне продувку?

— Не раньше, чем проверю у вас масло, мэм, мне-то ведь и отсюда видать, что у вас там перегрев.

Она улыбнулась и потянулась за сигаретами:

— На самом деле, я вообще не на ходу. Похоже, у меня аккумулятор сел.

— Может, просто надо подтолкнуть? У меня тут в багажнике тросы найдутся.

Она фыркнула и закурила.

— Мне понравился твой «линкольн». Он у тебя где-то года шестьдесят третьего?

— Ага. Желаешь сделать кружок вокруг Дили-плаза?[213]

— Не смешно.

— Очень даже смешно.

— Так все-таки, зачем ты держишь эту машину? Потому что она похожа на ту, в которую тогда стреляли?

— Не могу тебе ответить. Информация запрещена к разглашению до 2063 года, — я пошатнулся, но, взмахнув руками, устоял на ногах.

— Ты пьян, да?

— Да. И еще я умираю. По-моему, я подхватил гепатит с нестерилизованной патефонной иглы.

Она улыбнулась. Ей не хотелось, чтобы я уходил. Внезапно до меня дошло, как же на самом деле она была одинока.

— Так где же ты был, когда в него стреляли?

— В Кеннеди? У-у, даже и не знаю, не помню уже, честно говоря.

— Ой, да ладно. Каждый точно знает, где он был, когда это случилось.

— Я стараюсь жить настоящим…

— Ну говори же… — настаивала она с наигранным раздражением.

— Погоди секундочку. Кажется, припоминаю. А, да, точно, вспомнил. Я как раз был в Далласе. Открывал коробку с завтраком на травяном холме.[214] С тех пор плоховато слышу на правое ухо. А ты где была?

— В спортзале. В школе «Аркадиа Джуниор Хай». Мы играли в волейбол, и тут увидели мисс Пирс, эту тренершу-лесбиянку, она вся в слезах бежала в свой кабинет.

— Понимаю. Я сам был лесбияном.

— Думаю, ты до сих пор лесбиян.

— Конечно. Но я отношусь к экзотическому, чувственному типу. Евроазиатскому, если честно, — я заговорил голосом французской нимфетки с придыханием: — Может, ты видела меня в «Эммануэль»? Ой! У меня такая порочная идея! Почему бы нам с тобой не полизать друг другу грудь, пока твой муж смотрит? Как ты думаешь, его заинтересует? Понаблюдать за двумя красивыми девушками, а?

— Мой муж ничем не интересуется, — сказала она, резко помрачнев. — И хочу предупредить вас, мистер Кокрэн, последнему человеку, который всего лишь тяжело дышал при виде меня, отрезали язык.

— К чему вдруг такой официоз? — спросил я с французским выговором.

— Вы тяжело дышите.

— Это от жары, — ответил я обычным своим голосом.

— Тогда вам лучше не стоять на солнце.

Я не мог понять этой внезапной перемены. Но с другой стороны, я слишком много язвил, чтобы вообще соображать. А у нее все-таки был свой «пунктик». В общем, получалось глупо. Я попытался грациозно отступить:

— Что мне сейчас действительно хотелось бы, так это окунуться. Жаль, что в дне бассейна трещина…

— Скотт! — разнесся вопль Денниса. Шарлен вся сжалась.

Я развернулся, ожидая увидеть его стоящим в дверях музыкальной комнаты, но он все еще был где-то внутри.

Я снова перевел взгляд на Шарлен — она лихорадочно сгребала свои вещи.

— Иди, — сказала она и нырнула в кусты в ту же секунду, как он вышел из дома.

— А, вот ты где, — он подошел ближе. — Что ты тут делаешь? — Ему все еще не хватало дыхания, и он обливался потом после последнего укола.

— Просто вышел на воздух.

Желтый матерчатый коврик был влажен от ее пота. И она обронила солнцезащитный лосьон.

— На воздух? А что случилось с кондиционером?

— Ничего. Совершенно ничего.

Я подошел к нему так, чтобы отвлечь его внимание от коврика:

— У тебя здесь просто невероятное место. Я про вид отсюда.

— Шутишь, что ли? Сплошная хрень, — он уставился куда-то в сторону коврика. — Видишь эту стену? Она уже обваливается. — На коврик он внимания не обратил. — Меня уверяли, что там, в основании — скала. А знаешь, что там на самом деле? Грязь, только и всего. Грязь. Боже мой, я всю душу вложил в этот дом, потому что мне обещали, что он тысячу лет простоит. А он до конца этого века не дотянет. Я уже начал новые планы строить.

— Да, о будущем думать — это правильно, — поддержал я, пока мы возвращались в музыкальную комнату. — Я вот все ношусь с идеей перебраться во Францию где-нибудь в начале 2150 года.

Входя в дом, я обернулся и поймал взгляд Шарлен, брошенный на меня сквозь ветки кустарника.

В комнате я сразу же рухнул на диванчик в уголке для посиделок, обливаясь потом. Деннис беспокоился, как никто. Мгновенно примчался Большой Уилли с парой колес, предположительно, аспирина. Я проглотил их и запил виски, не особо всматриваясь. Потом я остался один и ждал, пока Большой Уилли подгонит машину, чтобы отвезти меня домой. Последнее, что я помню — как вырубался.

Когда я пришел в себя, была уже ночь, а я находился в странной комнате. Очень странной комнате. Стены были бледно-голубыми, а на потолке были нарисованы фосфоресцирующие звездочки и полумесяцы. Детский манеж и множество игрушек покрывала пыль. Подвешенная к потолку колыбелька покачивалась рядом с кроватью, на которой я лежал. Голый. Я сел, меня прошиб пот, я еле двигался от лихорадки и силы кваалюда,[215] который они мне дали. Сквозь прутья оконной решетки светила настоящая луна. Я был на втором этаже.

Комната была мрачной и одновременно печальной. Детская для ребенка, которого у них не было. Почему? У нее был выкидыш, или же ребенок родился преждевременно и умер? Как давно это было?

На столике у кровати лежал каталог детской одежды за октябрь 1969 года с иссохшими страницами.

Почему-то меня тревожила висящая колыбелька. Я стоял, прислонившись к стене, и вяло думал, что заглянув в колыбель, я могу увидеть там нечто черное и сморщенное. Но там оказалась только паутина.

Мне нужно было отлить. Черт, где моя одежда? Спотыкаясь, я шарил по комнате, наступая на жестяные игрушки, и наконец нашел свои штаны на спинке низенького детского стульчика. Я натянул их, едва при этом не упав, и вышел в коридор верхнего этажа.

Внизу, в холле, горел свет, отбрасывая тени от перил на оранжевые стены, обитые флоком, но в доме было тихо. Я пошел по коридору в поисках сортира.

А потом услышал тихую музыку из дальней комнаты, в самом конце. Лучик света говорил, что дверь была слегка приоткрыта. Я тихонечко приблизился, уже догадываясь, чья это была комната.

Заглянул в щель — она оказалась шире, чем я предполагал. Я увидел, что источником музыки был телевизор, старая «кабинетная» модель: по MTV крутили клип «Cars».[216]

Сама комната была отделана в мягких пастельных тонах: розовые стены, голубой бархат, фиолетовый шифон. Туалетный столик был буквально завален парфюмерией и косметикой. Верх пианино был уставлен пластиковыми купидончиками. Фотографии рок-звезд (в том числе и нынешних, но по большей части — звезд двадцатилетней давности) были развешаны на стенах; среди них была и фотография Бобби, глянцевый снимок из фанского журнала, с его свежими яркими губами и сияющим белокурым коком «помпадур», прыщи были аккуратно замазаны. Вся эта комната была вычурным прибежищем, о котором мечтали избалованные девочки-подростки пятидесятых.

Шарлен лежала на розовом покрывале кровати, свернувшись калачиком в подушках, спиной ко мне, не обращая внимания на телик. Сперва я подумал, что она читает, держит книгу в бумажной обложке. А потом разглядел, где именно находилась ее рука.