Голливуд и Сталин - любовь без взаимности - Владимир Абаринов

«Фашиста Льюиса», как назвала его газета «Труд», взяли под стражу.

На короткий срок Робинсон и впрямь почувствовал себя полноправным человеком.

В глазах русских я сделался настоящим героем, олицетворением добра, одержавшего победу над злом. Меня засыпали письмами, они шли со всех уголков страны. И в каждом выражение поддержки и симпатии, — писал он.

Но американцы не разделяли чувств своих советских коллег. Они организовали комитет в защиту Льюиса. Однако в условиях советской демократии эта кампания никаких последствий не возымела.

20 августа в Сталинграде начался показательный судебный процесс, который транслировали по радио. В действовавшем тогда Уголовном кодексе 1926 года не было статьи за разжигание межнациональной розни. Льюиса и Брауна судили за хулиганство. Обоих приговорили к двум годам лишения свободы. Учитывая, что Льюис был с детства заражен порочной идеологией капиталистического общества, тюремный срок ему заменили выдворением из СССР и 10-летним запретом на въезд, а Брауна, поскольку не он был зачинщиком драки, простили и оставили работать в Сталинграде.

Льюис тогда не мог знать, что этот суд стал его спасением — почти все его соотечественники были репрессированы в годы Большого террора как иностранные шпионы и вредители.

Вернувшись на родину, Льюис дал интервью газете Chicago Tribune, из которого Америка впервые узнала, что заманчивые предложения вербовщиков — обман, что условия труда и быта в Сталинграде далеки от обещанных, но уехать американцы не могут, так как власти не дают им выездных виз, что в городе катастрофа с инфекционными заболеваниями, от которых двое американцев уже умерли…

А Роберт Робинсон стал знаменитостью и свадебным генералом. Летом 1933 года ему разрешили навестить мать в Нью-Йорке. Он попытался найти работу в США, но оказалось, что из-за огласки сталинградского инцидента он внесен в «черный список». Пришлось вернуться в Советский Союз. В Сталинград он не поехал — устроился на московский подшипниковый завод. Советская пресса опять пропела осанну ему и проклятие капитализму. В следующем году он неожиданно для себя стал кандидатом в депутаты Моссовета: на заводском митинге кто-то из ораторов выкрикнул его имя, и толпа ответила одобрительными возгласами.

Выборы в Моссовет, 1934 г.

Разумеется, такие экспромты были тогда уже невозможны — кандидатура была заранее согласована с высоким начальством.

Альтернативности на выборах не было, и в декабре 1934-го Робинсон был избран. Спустя неделю журнал Time вышел со статьей, которая называла его «угольно-черным протеже Иосифа Сталина».

Избрание скорее напугало Робинсона. По его словам, услышав на митинге свое имя, он

«стоял, словно громом пораженный, и лихорадочно думал: „Что они со мной сделали? Куда я влип? Я американский гражданин, не политик, не коммунист, не одобряю ни коммунистическую партию, ни советский строй. Я не атеист и даже не агностик, верю в Бога, молюсь Ему и предан одному Ему“.»[5]

Он прекрасно понимал, что ничем не заслужил эту честь, и ее теперь придется отрабатывать. Поэтому он отказался от щедрых даров председателя Моссовета Николая Булганина — отдельной квартиры в центре, дачи и машины.

За границу его больше не пускали. Зато он воспользовался своим депутатским статусом и пригласил в СССР племянницу, джазовую певицу Целестину Коул. Она пела в саду «Эрмитаж» с «танго-джазом» Александра Варламова. Варламов тогда только начинал свою карьеру, а Целестина уже сделала себе имя в шоу-бизнесе — в 1931 году она снялась в одной из главных ролей в голливудском фильме The Exile («Изгнанный»), который считается первой звуковой афроамериканской картиной. Александр Варламов написал для Целестины две песни — «Желтая роза» и «Колыбельная» (автор английских текстов — Е. Одаровская), и обе были записаны на пластинки. Именно Целестину Коул играет в мюзикле «Мы из джаза» Лариса Долина.

Целестина вернулась в Америку, а ее дядя прожил в Советском Союзе 43 года.

От асфальтового катка террора его спасла только сугубая осторожность — прошлые заслуги в таких случаях не играли роли. Впоследствии он писал:

Я был начеку каждый раз, покидая мою однокомнатную квартиру, к счастью, я научился этому еще в юности, в Америке. Прошло много лет, прежде чем я научился понимать ход мыслей русских. Я узнал византийские хитрости советской системы и с помощью постоянных тренировок научился не оступаться. Честно говоря, я не сделал ни одного неверного шага.

Какой-то «летчик» подбивал его на кражу подшипников с завода (дефицитная и самонужнейшая деталь для велосипеда), но Робинсон решил, что его провоцирует НКВД, и отказался… Какие-то барышни изображали пылкую страсть, но он уклонялся и от плотских утех…

Он окончил вечернее отделение Московского автомеханического института (ныне — Московский государственный машиностроительный университет), работал во время войны в эвакуации, стал изобретателем-рационализатором.

В годы «холодной войны» в советской пропаганде снова оказалась востребованной антирасистская тема. В 1947 году Роберт Робинсон получил приглашение сняться в фильме «Миклухо-Маклай» в роли папуаса Малу.

В том же году его пригласили консультантом в театр имени Вахтангова на постановку пьесы американских драматургов Джеймса Гоу и Арно д'Юссо «Глубокие корни». Сюжет пьесы был более чем актуален: афроамериканец возвращается со Второй мировой войны победителем немецких расистов, но сталкивается с прежним, американским расизмом. Но режиссеру Александру Габовичу этого мало: не может белая женщина отдать своего младенца на попечение черной кормилицы! Робинсон терпеливо убеждает его, что так оно обычно и бывает (вспомним хотя бы фильм «Унесенные ветром»), но режиссер кричит: «Не верю!» На этом хождение Робинсона в советский шоу-бизнес закончилось.

Каждый год Робинсон подавал заявление на выезд, и из года в год получал отказ.

Лишь в 1973 году, при Брежневе, ему разрешили съездить в Уганду. Приглашение выправил угандийский посол в Москве Маттиас Лубега, с которым Робинсон свел знакомство. У СССР с Угандой тогда была дружба, но отъезд удался с третьей попытки. Диктатор Иди Амин лично принял Робинсона и предложил ему должность преподавателя колледжа, гражданство, дом и машину. От гражданства Робинсон вежливо отказался — он хотел восстановить американское. В 1986 году он наконец стал снова гражданином США, вернулся в страну и написал книгу «Черный о красных», изданную и по-русски. Вот итог его советской одиссеи:

Все время, что я жил там, и это при том, что у меня было много друзей, я никогда и никому не осмелился открыть душу. В доме, где я жил, было 18 квартир, в каждой по 2–3 семьи, всюду были стукачи, которые шпионили за мной — Робертом Робинсоном, следили, подслушивали, а потом сообщали о каждом моем телодвижении и звуке изо дня в день, из года в год. Я приспособился ко всему этому, даже к жизни в одиночестве: у меня не было женщины, которая согрела бы мою постель, не было детей, которые могли бы меня обнять и назвать папой. Я привык ко всему, кроме одного: я никогда не смог привыкнуть к расизму в Советском Союзе, этот расизм постоянно испытывал мое терпение, постоянно покушался на мое чувство самоуважения. Этот расизм был намного яростнее, чем все, с чем я сталкивался в юности в Соединенных Штатах, этот расизм обжигал мою кожу и плоть. Но как было противостоять тому, чего официально не существовало? Я оставался объектом расизма, несмотря на все мои советские медали, почетные грамоты, даже заслужив признание этой страны как инженер-изобретатель, радикально увеличивший производительность. Как эксперт, я могу сказать, что один из самых больших мифов, когда-либо запущенных в оборот кремлевским аппаратом пропаганды, — это то, что советское общество свободно от расизма.[6]

«Советский Холливуд»{15}

С середины 30-х годов Америка и американцы исчезли из советского кино — остались лишь упоминания о них. Так, например, обманчивым было название картины Юрия Желябужского и Михаила Лакербая «Лавры мисс Эллен Грей» (1935). На самом деле ее героиня — не американка, а советская девушка.

Вот краткая аннотация фильма с веб-сайта Кино-театр. ру:

Чертежница завода Таня и ее муж бригадир сварщиков Мухтар — лучшие производственники и спортсмены завода. Мечтая о славе, Таня хочет побить рекорд американской спортсменки Эллен Грей. Таня ждет ребенка. Не желая проигрывать в спорте, она избавляется от беременности. Ни муж, ни друзья не могут убедить ее в том, что рекорды имеют место лишь в буржуазном обществе, где из спорта делают бизнес. Таня проигрывает и убита горем. Муж и друзья помогают ей осознать ошибку и вернуться в семью и коллектив.