Современницы о Маяковском - Василий Катанян

При мне Фонтанкин привез в Сокольники журналиста Анри Берро. Анри Берро, вернувшись во Францию, написал о Советской России отвратительный репортаж. Когда сведения об этом дошли до Москвы, а Фонтанкин появился в Сокольниках, Маяковский, не отрываясь от игры на бильярде, сказал ему: "Фонтанкин, если ты еще раз приведешь к нам француза, я тебе морду набью".

Фонтенуа в скором времени выслали из Москвы. Его последующая судьба настолько показательна, кривая нравственного падения настолько крута, что в романе писатель вряд ли разрешил бы себе с такой отчетливостью описать жизнь растленного человека. Что касается Поля Морана, то он во время оккупации работал с немцами и после освобождения бежал в Швейцарию. Сейчас вернулся в Париж и пишет в газетах как ни в чем не бывало. Анри Берро был после освобождения посажен, потом помилован и умер своей смертью.

* * *

Пробыв в Москве больше года, я вернулась в Париж. Перед отъездом Володя советовал мне не уезжать, выйти замуж за такого-то, или такого-то, или еще такого-то… Не собираясь ни за кого замуж, я хотела поехать в Париж, законно развестись с моим французским мужем, а там видно будет. В скором времени, ранней весной 1927 года, в Париж приехал Маяковский.

Опять мы стали ходить в "Гранд-Шомьер" и покупать галстуки и рубашки, встречаться с людьми, опять Маяковскому приходилось разговаривать на "триоле". Возможно, что некоторые из встреч, о которых я уже писала, приходились на этот приезд. Знаю, что в этот раз состоялся вечер Маяковского в кафе "Вольтер" против Люксембургского сада. Было полным-полно. Маяковский посередине, как в цирке: "Ну что же мне им прочесть, Элечка?" Читает, гремит, поражает…

В этот приезд, да, кажется, именно в этот, выплывает из тумана памяти Валентина Михайловна Ходасевич[37], с которой я когда-то познакомилась в Саарове у Горького. Алексей Максимович звал ее "купчихой", а Маяковский — Вуалетой Милаховной. Возле нее с нами ходил Миклашевский[38] с лошадиными, выступающими вперед зубами… Бывал с нами Фернан Леже.

Веселые, идем гурьбой по бульвару Монпарнас, отчего-то прямо по мостовой. Володя острит, проверяя на нас свое остроумие. Он весь день провел с одной девушкой, Женей, и ему ни разу не удалось ее рассмешить! И это начинало его беспокоить, не выдохся ли он, не в нем ли тут дело? Рассказывает, как он с Женей катался по Парижу и как, проезжая мимо Триумфальной арки, она его спросила, что это за огонь горит над аркой? "Парижанин" Володя объяснил ей, что то неугасимая лампада на могиле Неизвестного солдата. Но Женя, привыкшая к тому, что Володя шутник, презрительно ответила: "Никогда не поверю, чтобы из-за одного солдата такую арку построили". Мы все уже обессилели от смеха, а Володя рассказывает еще про то да про это. Фернан Леже ничего не понимает, удивляется: "Ни разу не промахнулся! Каждое слово — в цель!" Шагаем все вместе под сочиненный Маяковским марш:

Идет по пустыне и грохот, и гром,

бежало стадо бизоново.

Старший бизон бежал с хвостом,

младший бежал без оного…

Марш был известен всем русским на Монпарнасе и подхватывался всеми, вплоть до Ильи Григорьевича Эренбурга, на террасе "Ротонды", где шел "и грохот, и гром"… Гуляли, шли на ярмарку, — в Париже ярмарка круглый год переезжает из района в район. Маяковский любил ярмарочный шум, блеск, музыку, толчею, любил глазеть на балаганы, играть во все игры, стрелять в тире и выигрывать бутылки плохого шампанского, покупать билетики в лотерею и смотреть на вертящееся колесо "фортуны"… Вот, уже ночью, мы все, также гурьбой, спускаемся с Монмартра по узкому тротуару. На одном из домов, перпендикулярно к нему, вывеска в виде золотого венка, — Володя метко бросает трость сквозь отверстие в венке, кто-то берет у него трость и тоже пробует бросить ее сквозь венок… И тут же начинается игра, вырабатываются правила. Володя всех обыгрывает: у него меткий глаз и рука, да и венок почти на уровне его плеча!.

Но не всегда Маяковский бывал весел… Есть у меня одна ярмарочная фотография, где мы сняты с Вуалетой Милаховной, художником Делоне, поэтом Иваном Голлем и его женой — Клэр Голль… Володя стоит ко всем нам спиной. Плохой это был вечер! Маяковский хмурый, злобный. Даже помню предлог для этого тяжелого настроения: кто-то ему рассказал ходившие по Парижу толки, что, мол, приехал советский поэт, ходит по кафе и кабакам, а денег у него! куры не клюют! А тоже говорит — кто не работает, тот не ест! Оно и видно! Володю раздражало, что все эти "люди искусства" пользуются тем, что ему нравится бывать там, где шумно и весело, что они рады удобному случаю оговорить советского поэта и что эта дешевая демагогия падает на благодатную почву… Ведь работать надо за письменным столом дома, с утра, а не ночью, мол, под шум каруселей. Маяковский совершенно не переносил судачеств и сплетен и переживал их мучительно.

И с кем бы Маяковский ни говорил, он всегда и всех уговаривал ехать в Россию, он всегда хотел увезти все и вся с собой, в Россию. Звать в Россию было у Володи чем-то вроде навязчивой идеи. Стихи "Разговорчики с Эйфелевой башней" были написаны им еще в 1923 году, после его первой поездки в Париж:

Идемте, башня!

К нам!

Вы

там,

у нас,

нужней!

………..

………..

Идемте!

К нам!

К нам, в СССР!

Идемте к нам —

я

вам достану визу!

Так, он собирался достать советский паспорт, или, вернее, вернуть советский паспорт Асе, восхитительной девушке, которую в начале революции увез из Советской России без памяти влюбившийся в нее иностранец. Асе было тогда шестнадцать лет, иностранец оказался неподходящий, и она жила одна, неприкаянная, травмированная нелепой историей с ненормальным мужем. Окруженная сонмом поклонников, она не находила себе места, и постоянная праздность, жизнь без своего угла и привязанности довели ее до отчаяния. Это было прелестное существо, маленькая, сероглазая, белозубая, да к тому же еще и умница и по существу весельчак. Когда у нее "вышел роман" с Володей, он очень хотел ей помочь и говорил Асе, как и всем прочим:

Идемте!

К нам!..

я

вам достану визу!

Володя умел быть с женщиной нежным, внимательным. Но с Асей все вышло по-другому, и это уже касается ее личной биографии. Тут не было ни слез, ни скрежета зубовного, и, верно, они друг друга поминали добрым словом.

Гораздо более бурно протекал роман Маяковского с Татьяной Яковлевой[39], с которой он встретился в 1928 году. Роман этот "отстоялся стихами" и "тем интересен". Я познакомилась с Татьяной перед самым приездом Маяковского в Париж и сказала ей: "Да вы под рост Маяковскому". Так из-за этого "под рост", для смеха, я и познакомила Володю с Татьяной. Маяковский же с первого взгляда в нее жестоко влюбился.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});