Свет твоих глаз - Джулия Грайс

– Да? Ну и что?

Он бросился на нее, стаскивая с нее одежду. Она упала в траву и посмотрела через его плечо на синий купол неба, предоставив ему действовать по собственному усмотрению…

Глава 8

Они достигли реки Платт и поехали по южному берегу. Река была широкой и мутной, по берегам росли дубы и тополя. Местами река растекалась, огибая песчаные отмели и поросшие травой острова. Водная гладь блестела на солнце, слепила глаза. Берега утопали в желтой густой грязи, окрашивающей воду в коричневый цвет, что делало ее похожей на поток шоколада.

Повсюду попадались следы пребывания бизонов – их черепа и побелевшие кости, протоптанные ими дороги, ведущие к водопою, круглые лепешки помета. Эдгар, который в конце концов нашелся, прыгал, как жеребенок, захваченный массой новых впечатлений: запахами следов неизвестных ему животных, необычным пейзажем.

– Бизоны – это огромные животные, Эмеральда, – рассказывал ей Мэйс. – Они достигают веса более двух тысяч фунтов. Это время года для них – сущая пытка, к лету они линяют так, что обнажается кожа, и они легко становятся мишенью для мух и москитов. Вот почему мы так часто встречаем комья свалявшейся шерсти. Они любят кататься по земле и валяться в жидкой грязи – так они спасаются от укусов насекомых… – Мэйс брезгливо скривил губы, взглянув на большую жирную муху. – Иногда я жалею о том, что люди не могут пользоваться грязью, как бизоны!

Как-то после полудня Эмеральде представилась возможность написать и отправить письмо. Они встретили караван лодок, сплавляющих вниз по реке тюки меха. Лодками управляли бородатые мужчины, похожие на дикарей. Путники поприветствовали друг друга, и лодочники присоединились к переселенцам во время обеда. Оказалось, что они работают на меховую компанию в Скалистых горах. Мех рассчитывали продать в Сент-Луисе.

Один из лодочников, помоложе, прыщеватый паренек с едва пробивающейся бородой, смотрел на Эмери так, что она не знала, смеяться ей или злиться. Возле костра, когда они запивали яблочным чаем жареное мясо, он сообщил ей, что зовут его Тед, и, если она хочет написать письмо, он сможет отправить его по почте из Сент-Луиса.

«Письмо!» Сердце подпрыгнуло в груди Эмеральды. Внезапно к горлу подкатил комок. Тетя Анна, Кора, Чарми – как далеко они сейчас от нее, словно в другом мире. Она вспомнила их утопающий в цветах дом в Ста Дубах, его красивые веранды…

И хотя она уже отправила одно письмо из Каунсил-Блафса, она решила воспользоваться предоставившейся возможностью.

«У меня все в порядке, – писала она. – Я работаю помощницей в одной очень порядочной семье, вместе с которой еду в Калифорнию. Мы едем в повозке. Путешествие кажется мне очень интересным…»

Она представила, как тетя Анна открывает конверт, с каким нетерпением смотрят на нее Кора и другие девочки. Увидит ли она маленькую Кору снова? Видимо, нет. Страна, куда они держат путь, слишком далека от Батон-Ружа. Да и ни у кого из обитателей поместья нет причин для столь дальней поездки. Девочки выйдут замуж, став плантаторшами, жизнь потечет своим чередом. Анна смирится и привыкнет к участи вдовы, а Антон…

При мысли о нем Эмери содрогнулась. Она запечатала письмо и отдала его Теду. Парень густо покраснел, и руки у него тряслись, когда он засовывал письмо в карман рубашки.

«Он кладет его поближе к сердцу, – удивленно подумала Эмери. – Остается надеяться, что с лодкой ничего не случится. Ведь если паренек погибнет, тетя Анна так и не узнает, что со мной».

Несколько других эмигрантов тоже передали лодочникам письма. Труди вложила стопку писем в руки одного из мужчин, похотливо глядя ему в глаза. Оррин и Маргарет не послали ни одного. Ни одного письма не передали Зик Йорк и Билл Колфакс.

«Неужели пастору некому написать?» – удивилась Эмери, но, видимо, так оно и было. Вот и Уайт Тетчер тоже сказал:

– Самому странно, сколько городов и поселков я прошел, продавая свои лекарства, и ни пылинки из тех мест ко мне не пристало.

За последние несколько дней пути Эмеральда успела больше узнать о Мэйсе Бриджмене. Однажды они остановились на ночевку довольно поздно, и темнота опустилась на лагерь, едва Эмери успела развести костер и нарезать мясо для ужина. Мэйс, который столовался у всех повозок по очереди на правах проводника, на этот раз ужинал с Уайлсами. После еды он растянулся возле костра, занимая Эмери разговорами, пока та мыла посуду.

– Что заставило такую девушку, как ты, пуститься в этот длинный и опасный путь? – спросил он. – Ты могла бы остаться дома, выйти замуж и нарожать кучу симпатичных ребятишек.

Она покраснела и опустила глаза на тарелки, чтобы не встретиться с ним взглядом.

– Я… Я вынуждена была уехать с плантации после того, как умер мой дядя и у меня… начались конфликты с двоюродным братом.

Мэйс понимающе кивнул:

– Я подозреваю, что большинство мужчин, которые едут с нами, что-то скрывают из своего прошлого, да и женщины тоже, по крайней мере две из них.

Эмеральда вспыхнула:

– Возможно… А что скрываете вы, Мэйс? Разве вы не один из нас?

Мэйс ухмыльнулся и начал рассказывать ей историю своей жизни.

– Мой отец был учителем в поместье со странным названием Королевский Приход. – Мэйс грустно улыбнулся. – В семье хозяина было семеро сыновей. Они были настолько добры, что позволяли мне присутствовать на их уроках. Мы изучали латынь, греческий, математику, все предметы, которые нужны для поступления в Гарвард. Но я еще дополнительно занимался рисованием и живописью и посвящал этому все свободное время.

– Как же вы попали сюда, – удивленно спросила Эмери, – в эту глушь?

Он грустно улыбнулся:

– Настал час, когда у нас с отцом возникли разногласия. Мы поссорились, и довольно крепко. Отец был человеком решительным, а я, как мне кажется, упрямым мальчишкой. Он считал, что я делаю глупость, целиком посвящая себя рисованию. Мне легко давалась учеба, и он возлагал на меня большие надежды. Но я мечтал об одном: уехать в Париж учиться живописи, хотя и понимал, что мне это недоступно. Лучшее, на что я мог рассчитывать, это стать управляющим одного из поместий или, как отец, учителем, но в один прекрасный день все изменилось. Однажды, это было в 1831 году, на обед в поместье приехал гость, и мы познакомились. У него были грустные глаза, длинный нос и длинные светлые волосы. Звали его Джон Джеймс Аудибон. Он был ученым-натуралистом и выдающимся художником. Он рисовал птиц и маленьких животных в привычном для них окружении. Это были не наброски, Эмеральда, а настоящие картины, вполне законченные: птицы среди листвы и веток с ягодами. Он снискал себе славу в Европе своими иллюстрациями к «Биографии орнитологии», и вот такой человек сидел с нами за столом, разговаривал, показывал свои лучшие рисунки.