Не изменяй любви - Эмили Роуз

— Я всегда безраздельно доверял своему телу, — задумчиво произнес он. — Пройти двадцать миль по джунглям, взбежать на тысячу ступеней к вершине храма майя — для меня это ничего не стоило. И держало в форме лучше всяких тренажеров.

— Могу себе представить, — ответила Лесли, обрадованная тем, что он затронул эту тему. Уж если Даниэль заговорил об археологии, дорога до города имела все шансы пройти без осложнений.

Она любила, когда он рассказывал о своей работе. Часто, когда Симон уезжал по своим делам, Даниэль с Мирандой приходили в ее кабинет, расположенный рядом со спальней девочки, и, пока Лесли заполняла ведомости или занималась еще какой-нибудь механической работой, все трое непринужденно болтали, обсуждая приключения Даниэля в экзотических странах.

Даниэль, похоже, тоже был рад смене темы. Лесли задала ему несколько вопросов о культуре майя, а он рассказал ей забавную историю о том, как некий обожающий розыгрыши профессор предложил студентам определить происхождение «археологической находки», в конце концов оказавшейся глиняной чернильницей, собственноручно изготовленной его сынишкой в качестве подарка отцу ко дню рождения.

Они не заметили, как подъехали к предместьям Сан-Франциско.

— Куда теперь? — снизив скорость, спросила Лесли. — Мы у северного въезда в город. Где находится контора мистера Келтона?

Однако Даниэль, казалось, не хотел говорить о мистере Келтоне.

— Это в деловой части города, — ответил он неопределенно. — Но встреча назначена на пять. Почему бы нам пока не пообедать? Я знаю один отличный китайский ресторанчик, неподалеку от пристани. С заливным мне сейчас, пожалуй, не справиться, а вот яичный рулет я смогу съесть вполне достойно.

— Но Даниэль… — Лесли замялась, не зная, как отговорить его от этой затеи. Ей было с ним сейчас так хорошо, что совершенно не хотелось никаких осложнений. А толчея в обычно переполненных китайских ресторанах вполне могла вывести Даниэля из равновесия. — До пристани так далеко. К тому же автомобильное движение там запрещено, и всегда полно народа.

— Ничего страшного. Возьмешь меня за руку и будешь следить, чтобы я не свалился в бухту, — весело ответил Даниэль. Затем, видимо угадав ее опасения, добавил более серьезным голосом: — Послушай, Лесли, мне необходимо оказаться среди людей, в толпе. Я чуть было не сошел с ума от тишины в больнице, а теперь — дома, где все ходят на цыпочках. Я хочу подышать свежим соленым воздухом, услышать смех и крики прохожих.

— Но твоя нога… Она же разболится после такой длинной прогулки!

— Это пойдет мне на пользу. Боль закаляет характер.

— Даниэль…

— Пошли, Лесли. Все будет хорошо. Или ты стыдишься меня? Обещаю — я постараюсь не проливать чай на одежду, кроме того, там как правило, обедают одни туристы. Никто из знакомых не увидит тебя в компании жалкого слепого калеки.

— Даниэль! — Она с возмущением схватила его за руку. — Ты несешь чуть и понимаешь это!

— Понимаю. — Он дружески сжал ее руку и улыбнулся. И улыбка эта так была похожа на улыбку прежнего Даниэля, что у Лесли на глаза навернулись слезы. — Пошли. Мы оба много пережили за последние дни. И я понимаю, тебе было трудно со мной. Давай забудем об этом на пару часов. Кое-что из моей памяти, конечно, стерлось, но то, что вместе нам всегда было весело, я помню. Ведь правда?

Она кивнула, все еще не вполне веря его словам и голосу и тщетно пытаясь сдержать слезы.

Однако он не мог видеть ее кивка.

— Ведь правда? — повторил он, опять сжимая ее руку.

— Да, — с трудом выговорила Лесли. — Это правда.

Они сидели за столиком под открытым небом, нежась в лучах послеобеденного солнца. С океана дул легкий бриз. В небе, возбужденно перекликаясь, носились чайки, а в воде, играя и кувыркаясь на волнах, оглушительно ревели морские львы. Даниэль слушал всю эту какофонию, склонив голову набок и громко смеясь.

— Забавно, — сказал он. — Когда всего этого не видишь, возникает впечатление, будто находишься на всемирном конгрессе клоунов и все вокруг дудят в трубы, играют на гармошках и бьют в барабаны.

Лесли закрыла глаза, прислушалась и тоже расхохоталась. Он был прав. Раньше шум океана был для нее просто шумом, а рев морских львов казался ужасным, но отныне, заслышав его, она будет вспоминать о клоунах.

Лесли улыбалась и в то же время недоумевала, почему глаза все еще щиплет от слез? Возможно, потому, что в этом замечании о звуках моря был весь Даниэль. Он любил жизнь во всех ее проявлениях. Там, где другие не находили ничего достойного внимания, он умел разглядеть прекрасное, найти повод для смеха и веселой шутки. И в его обществе мир воспринимался таким, каким видел его он. Возможно, именно в этом и заключалась волшебная тайна Даниэля.

Подошла официантка, и Даниэль уверенно заказал два яичных рулета. Во всем его облике не было ничего, что давало бы повод для жалости. Более того, две женщины, сидевшие за соседним столиком, откровенно им любовались, с бесстыдством плотоядно рассматривали его: от искрившихся под лучами солнца белокурых волос до длинных мускулистых ног, вытянутых под столом.

Лесли внезапно почувствовала приступ негодования и, перехватив взгляд одной из них, демонстративно поправила прислоненный к столику костыль. Жест этот недвусмысленно говорил: и костыль этот, и мужчина, который им пользуется, — мои.

Но в следующее мгновение она со стыдом почувствовала себя ревнивой идиоткой. Что за примитивные инстинкты! Что странного в том, что на Даниэля заглядываются женщины? Он ведь никогда не принадлежал ей, а сейчас — меньше чем когда бы то ни было.

Она позволила обмануть себя, поддавшись атмосфере искусственной интимности, которая возникла, когда они, тесно прижавшись друг к другу, — она помогала Даниэлю пробираться через толпу, — медленно брели к ресторану. Оба молчали, и Лесли чувствовала, как ее тело сливается с телом Даниэля, в какое-то мгновение она даже перестала понимать, где кончается она и начинается он.

Прогулка, наверное, доставляла ему невыносимые страдания, но Лесли эгоистично мечтала о том, чтобы она никогда не кончалась и им не пришлось, отпрянув друг от друга, вновь превратиться в двух разных людей.

— Я думал, тебе больше нравятся цыплята, запеченные с орешками.

— Что? — не поняла углубившаяся в воспоминания Лесли. — Ах, да, конечно.

В прежние дни, заработавшись допоздна, она часто заказывала это китайское блюдо по телефону, и, когда заказ доставляли, Даниэль, имевший в таких случаях обыкновение сидеть на краешке ее рабочего стола, то и дело запускал в коробку руку, выуживая со дна последние, наиболее прожарившиеся и потому самые вкусные орешки. К самим цыплятам он был равнодушен.